Мадж скорчился, а Ом резко обернулся назад. Но Хорват даже не пытался напасть. Он полз, испуская стоны и оставляя за собой кровавый след, к лифту. Потом ослаб и упал на пол лицом вниз. Его руки и ноги шевелились в тщетном стремлении встать и уйти.

Ом отвернулся и подошел к Маджу, тяжело дыша, но чувствуя торжество. Мадж сидел на полу и смотрел на него, зажимая плечи руками.

— Повезло тебе, ублюдок!

— Не ной, — усмехнулся Ом. — Вот что: мне нужна звезда, отпирающая дверь в квартиру Иммермана.

— У меня ее нет!

— А как же ты собирался туда попасть? Давай ее сюда, не то я убью тебя и обыщу твой труп.

— Тебе это так не пройдет. Мы настигнем тебя везде, сам знаешь.

— А что мне, по-твоему, делать? Покорно идти на казнь? Давай сюда звезду! Быстро!

Мадж отпустил плечо, из которого хлестала кровь, полез в карман своего великолепного камзола и достал диск-звезду на длинной цепи.

— Для тебя же лучше, если это та самая, — сказал Ом, взяв ее.

Надо было действовать быстро, но он не имел этой возможности, поскольку эти двое не могли нести Сник. Он отказался от мысли одновременно тащить ее и конвоировать их. Хотя и тяжелораненые — Хорват уже начал сереть, — они все же могли быть опасны. Придется оставить Сник здесь и заняться сначала мужчинами.

Ему пришлось втащить почти потерявшего сознание Хорвата в лифт и препроводить туда же Маджа. Уложив обоих на пол, Ом доехал до нужного этажа. Отперев звездой дверь, он оказался в другом конце квартиры, противоположном тому, где он был утром. К счастью, каменаторская находилась поблизости. Там было только два цилиндра, и Ом затолкал Хорвата, который уже еле дышал, в один из них. Потом включил энергию на щитке за панелью, неохотно указанной ему Маджем. И поместил Маджа во второй цилиндр. У того еще сохранилось достаточно крови и присутствия духа, чтобы плюнуть Ому в лицо перед закрытием дверцы. Через несколько секунд Ом выволок застывшее тяжелое тело Маджа наружу. Он вернулся к лифту и три минуты спустя доставил в квартиру Сник. Поставив ее в цилиндр, он включил режим раскаменения. Потом вытащил ее наружу, уложил на пол и пощупал ей пульс. Пульс бился, хотя и слабо.

Ом раздел ее и осмотрел в поисках ран. Их не было, но это еще ничего не означало — Сник все равно могла быть при смерти. Ей могли впрыснуть медленный яд, чтобы она, на случай, если ее найдут, умерла вскоре после раскаменения, ей могли ввести повышенную дозу анестетика. Что бы с ней ни сделали, ее следовало немедленно отправить в больницу. А Ом не мог доставить ее туда, не подвергая себя опасности, и звонить тоже не хотел. Ему требовалось много времени, чтобы убраться из Башни.

Он вернул Сник в цилиндр и каменировал. Потом нашел в квартире компактор и затолкал туда ее одежду. Потом дотащил Сник до лифта и спустился с ней на этаж, где были выставлены древние обитатели моря. Один из них, гигантский хищный кит, висел, застыв в прыжке над водой. Его огромная, широко раскрытая зубастая пасть находилась в нескольких футах под ограждением у эскалатора.

Отдуваясь, Ом подтащил Сник к перилам и уравновесил на них ее застывшее тело, головой к спокойному в эти часы морю.

— Будешь моим Ионой, Сник.

Он разразился истерическим смехом, вызвав эхо в гулких стенах Башни. Овладев собой, он выдохнул:

— Я делаю это, потому что ты — человек, а я не убийца. К черту высшее благо!

Он наклонил ее и сбросил вниз. Она скользнула за перила и провалилась в чрево кита.

— Когда-нибудь тебя найдут, — с рыданием сказал он. — К тому времени… к тому времени…

Неизвестно, что к тому времени будет с ним, но он никогда не пожалеет о том, что спас ее. И заплатит за это, сколько бы с него ни потребовали.

Томас Ту Зурван, «отец Том», священник не с правительственного разрешения, но с Божьего соизволения, пробудился ото сна. И даже не выругался при этом, как поступило бы большинство мужчин на его месте. Его, в рот не бравшего спиртного, терзали адовы муки похмелья. (Как иначе описать эти муки, если не «адовы»?) Субботний грешник ушел от расплаты, передав свою головную боль воскресному святому. Отец Том не роптал. Он даже ликовал, испытывая боль. Его плечи достаточно сильны, чтобы вынести дурную карму других людей, и его голова тоже.

Однако, проходя мимо цилиндра, из которого глядел субботний житель, отец Том не благословил его, как прочих пятерых.

Отец Том не ведал, что Ома тоже не минует расплата за содеянное. Ом всегда просыпался, страдая от похмелья, поскольку думал, что должен страдать. К тому времени когда до него доходило, что его муки принял на себя другой, он уже успевал опохмелиться. Так что в этом строго экономичном, учитывающем все мире существовало одно неучтенное похмелье.

Посетив ванную, Зурван легко позавтракал. Затем, обнаженный, преклонил колена у себя в спальне и помолился за все живое в космосе. Встав, он быстро проделал все, что следовало: сменил постельное белье, собрал разбросанные вещи субботнего неряхи (благослови его Бог), постирал и прибрался. Потом достал из персонального шкафа все, что требовалось ему для битвы со злом, и разложил по порядку. То, что в набор входил парик с длинной накладной бородой, его не смущало. В это время дня он принимал все как должное, не задаваясь вопросами. Он уже позабыл, что недавно спустил манекен, столь похожий на него самого. К моменту пробуждения он становился Зурваном и никем больше. За исключением тех редких случаев, когда должен был передать что-то совету иммеров. Но период сознания того, что он не только отец Том, проходил у него быстро. Вечером — вечером другое дело. Тогда голоса, видения и мысли, неведомые ему при свете дня, сгущались вокруг, словно тени.

Он оделся, зашел в ванную наложить грим и через десять минут направился к выходу с изогнутым вверху дубовым посохом в правой руке. Он редко вспоминал, что родился левшой, но в облике Зурвана был сделан праворуким.

Буйные локоны его золотистого парика ниспадали до пояса. Кончик носа был синий, губы — зеленые. Бороду, тоже до пояса, украшали вырезанные фигурки в форме бабочек. Белую долгополую ризу покрывал узор из больших красных кругов с синими шестиконечными звездами внутри. На опознавательном диске была изображена плоская восьмерка, лежащая на боку и чуть приоткрытая с одного конца.

На лбу стояла большая оранжевая буква «S».

Ноги, как у всякого пророка или апостола, были босы.

Он не носил на плече сумки, из-за чего все манхэттенцы пялили на него глаза.

Дверь открылась, впустив свет, невидимый почти никому, кроме отца Тома.

— Доброе Божье утро! — прокричал он пятерым взрослым на площадке. — Будьте благословенны, братья и сестры! Пусть дано вам будет преодолеть самих себя! Призываю вас относиться с уважением к своим смертным телам и бессмертным душам и каждый день восходить еще на шаг к истинной человечности и к божественному в себе!

Держа посох тремя пальцами, он сложил овал из большого и указательного и трижды продел в него средний палец левой руки. Овал обозначал вечность и бессмертие, то есть Бога. Палец, трижды проходивший сквозь него, изображал духовное слияние человечества с Предвечным. Три пальца в знаке представляли Бога, тело человека и душу человека. Они символизировали также Бога, все живые существа и Мать-Природу, супругу Бога. Наконец, они обозначали любовь, сопереживание и познание самого себя и Вселенной.

Несколько присутствующих сказали:

— Будь и ты благословен, отец Том! — Остальные расплылись в ухмылках или повторили знак благословения, вложив в него совсем другой смысл.

Зурван прошел мимо них, невольно сморщив нос от запаха табака, спиртного и немытых тел. «Пусть им откроется, Боже, что они творят сами с собой. Дай этим детям свет, чтобы они могли следовать за ним, если захотят!»

— Выдай им, отец! — заорал кто-то из мужчин. — Пошли на них огонь и серу! — И заржал.