Здесь выступает на сцену другая теория — гейдельбергского антрополога профессора Шетензака.

Первоначально человек, как известно, вел лазающий образ жизни. Если бы он оставался в первобытном лесу, то и доныне сохранил бы длинные, как у обезьяны, руки. Шетензак указывает на технику лазанья диких народов, — австралийцев, западно-африканских племен Камеруна, Лоанго и т. д. Все народы лазают иначе, чем мы, европейцы; в то время как мы при влезании на дерево усиленно работаем коленями, первобытные народы помогают себе стопами. При этом применяется два различных метода, смотря по толщине дерева. Как наглядно видно на прилагаемых рисунках 19-м и 20-м, влезание вначале состоит в восхождении по стволу; но в то время как при влезании на тонкие деревья ступни плотно прилегают к стволу вогнутой частью подошвы и, так сказать, присасываются к шероховатой коре, при влезании на толстые стволы эта вогнутность стопы не играет роли; тут большее участие в работе принимают подушки у основания ножных пальцев; на них опирается вся тяжесть тела.

Рис. 19. Лазающие индейцы в первобытном лесу Бразилии. (По Ругендасу).

Рис. 20. Квинслэндский австралиец, влезающий на дерево. (С картины В. Кранца).

Если стволы деревьев тонки, то лазающий прямо охватывает их руками; если этого сделать нельзя, дикари применяют различные приспособления для лазания. В простейшем случае это лиана, которую срывают тут же на месте без особого труда и смелым взмахом обвивают вокруг ствола, чтобы ухватиться обеими руками за ее концы. По мере восхождения ногами по стволу, туземец толчками подвигает лиану вверх. Совершенно таковы же по существу, но по форме гораздо более совершенны, чем этот «камин» австралийцев, — лазательные приспособления обитателей Западной Африки; в Камеруне употребляются тщательно сплетенные веревки с удобными ручками, с помощью которых и взбираются вверх по деревьям в лесах. Еще удобнее устраивается негр в Лоанго, севернее устья Конго. У него лазательная веревка (большею частью— скрученные грубые полосы мочал) обвивается вокруг древесного ствола и его собственного тела. Когда негр желает взобраться на кокосовую пальму, он подходит к дереву, обвивает его веревкой, перебрасывает через голову и плечи часть веревочного кольца, поднимает косо вверх ту половину ее, которая прилегает к дереву, и опирается спиною на веревку, прижимая в то же время передние части ступени к древесному стволу. В таком положении он может без напряжения взбираться вверх; ему нужно лишь регулярно передвигать толчками веревочное кольцо вверх по стволу дерева. Ради полноты добавим еще, что всюду, где употребляются эти приемы лазания, существует и другой обычай, — делать на стволе зарубки, что, конечно, еще более облегчает влезание на дерево. Абель Тасман с удивлением наблюдал такие «ступенчатые деревья» при высадке в Тасмании в 1642 году; зарубки довольно широко распространены повсюду на островах Великого океана, а на африканских берегах сразу бросаются в глаза на многих старых кокосовых стволах.

Клаатч с удивительным остроумием использовал все эти факты. Хватательная функция стопы полезна только в девственном лесу с его хаосом переплетающихся сучьев и ветвей, — но не там, где приходится взбираться на отдельно стоящие деревья, толстые и не ветвистые. Тут стопа работает, как одно целое, и больше всего — ее внутренний край. Так как этот край плотно прижимается к стволу, подвижность большого пальца пропадает; зато при прижимании к более тонким стволам поверхность стопы получает значение присоски. В тех же случаях, когда ступне приходится прижиматься к более толстым стволам, — независимо от того, помогают ли ей зарубки на стволе, или нет, — главная работа, как на опору, переносится на то место стопы, где теперь у нас находятся подушечки у основания пальцев.

Клаатч полагает, что чрезвычайно долгое существование этого приема лазания могло превратить нашу древнюю хватательную стопу приматов в теперешнюю опорную ногу. Для обоснования своего взгляда он ссылается на другую теорию профессора Шетензака, которая занимается вопросом о родине или, правильнее, о месте образования человеческого рода. Дарвин, как известно, искал этот очаг в Африке, тогда как Вирхов высказывался за Малайский архипелаг. Шетензак, напротив, подчеркивает, что человечество для своего образования необходимо должно было пройти райскую стадию и жить в такой местности, где ему не могли угрожать опасные враги из животного царства. Такой областью еще и теперь является Австралия; если не считать крупных сумчатых, давно уже вымерших, а может быть истребленных древнейшими австралийцами, там никогда не было существа, которое могло бы стать опасным для человека, К тому же, весь этот животный мир отличался весьма низкой степенью умственного развития, и для охоты достаточна была лишь физическая ловкость. Последняя должна была проявляться прежде всего в искусстве лазания. Деревья в пятой части света растут разбросанно; они гладки, без ветвей и, как высокие колонны, поднимаются к небу; чтобы в погоне за дичью взобраться на их вершину, надо хорошо уметь лазать.

Клаатч не настаивает именно на Австралии, как на очаге образования человечества; он указывает и на другие области с одиноко растущими деревьями, — например большая часть Африки или предполагаемый затонувший материк, простиравшийся некогда между Африкой и юго-восточной Австралазией. Вопрос о месте имеет, впрочем, второстепенный характер; гораздо существеннее то обстоятельство, что наши животные предки в течение долгого времени должны были перебираться от одного дерева к другому; чтобы, упражняясь в лазании на одиноко стоящие стволы, совершенно преобразовать свою хватательную стопу в опорную ногу. Только тогда они получили возможность испытать свое новое приобретение для прямой походки в других частях света.

Для выполнения этой трудной задачи, впрочем, необходимо было и нечто другое; опорной поверхности было недостаточно, — надо было еще, чтобы переместился и центр тяжести всего тела. И эта часть теории Клаатча подкупает своим изяществом. При длительном применении нового метода лазания, говорит этот исследователь, не только преобразовались описанным образом нижние конечности, но весьма существенно видоизменились туловище и руки. Вследствие изгиба тела назад возникло то искривление вперед поясничной части позвоночника, которое свойственно лишь человеку. Это искривление и теперь еще очень заметно, если удерживать в прежнем косом положении крестцовую часть позвоночника, которая образовалась вследствие окостенения хрящевых прокладок между отдельными позвонками. Тогда возникает изгиб, который, по Клаатчу, весьма слабо выражен у низших рас, но тем яснее выступает у высших. Верхняя часть позвоночного столба тогда снова принимает старое косое положение, при чем в шейной части тоже возникает выгиб, относящий голову назад (рис. 21).

Рис. 21. Продольный средний разрез через череп и позвоночный столб человека. (По Клаатчу).

Клаатч объясняет при помощи своей теории также строение наших плеч и рук. Те и другие отличаются от соответственных частей тела животного более богатой мускулатурой. Согласно старым теориям, человеческая рука лишь тогда стала свободной и подвижной, когда у человека образовалась свободная опора внизу; раньше должно было завершиться формирование нижней части тела человека, и тогда только могло начаться преобразование верхней части. Но это воззрение, согласно Клаатчу, нельзя уже поддерживать с тех пор, как стало известно, что руки и кисть сами по себе суть весьма древнее наследие; в объяснении нуждается лишь хорошо развитая мускулатура руки. Клаатч находит такое объяснение, подчеркивая то обстоятельство, что человек является самым ловким из всех животных; он гимнаст par excellence, с которым не может поспорить никакое другое существо. Откуда у него эта способность — нетрудно вывести из предыдущего изложения: необходимость быть всегда более ловким, чем его добыча, взбирающаяся на высокие деревья, дала человеку возможность преобразовать свои плечи, верхние и нижние конечности такими, какими мы их видим теперь[9].