– Вот именно, в гостинице в Этампе, когда Крильон хотел драться со мной.

Он видимо был поражен.

– Так вы тот самый?

– Тот самый. Но я здесь не для того, чтобы болтать о себе.

Тут я вдруг вспомнил о деле, для которого явился сюда, и, бросившись на колени перед королем Наваррским, схватил его за стремя.

– Ваше величество! Я принес вам великую, ужасную новость. Четверть часа тому назад какой-то негодный монах поразил кинжалом короля в его собственной комнате: король теперь при смерти, если только не умер.

– Умер? Король умер? – воскликнул Тюрен, испустив несколько ругательств. – Это невозможно!

Послышались крики: в них сквозили удивление, испуг, злоба, недоверие. Но я не отвечал никому: Генрих продолжал молчать, а я остолбенел от перемены, происшедшей в его лице. Глаза его налились кровью и, казалось, ушли под нависшие брови, щеки сделались темно-багрового цвета, сквозь полуоткрытые губы видны были оскаленные зубы, длинный нос вытянулся, казалось, до самого подбородка и придавал странный и страшный вид его подвижному лицу. Некоторое время он не говорил ни слова; только рука его судорожно сжимала рукоятку хлыста, как-будто он хотел сказать: «Это мое, мое! Пусть только кто-нибудь попробует отнять его у меня!»

– Одумайтесь, сударь! – сказал он наконец низким, грубым, суровым голосом, похожим на ворчание большого пса, устремив на меня проницательный взгляд. – Теперь не время шутить. Хитростями вам не спасти своей шкуры. Скажите мне, черт вас возьми, что там у вас за штуки?

– Боже сохрани, государь! – горячо ответил я. – Я сам был в комнате и видел все собственными глазами. Я тотчас стремглав поскакал сюда кратчайшей дорогой, чтобы предупредить ваше величество: будьте осторожны! Ведь монахов еще много; а Святая Лига не любит останавливаться на полдороге.

Он поверил мне: выражение его лица смягчилось; дыхание стало ровнее. Он поискал глазами Рони, затем снова уставился на меня.

– Благодарю вас, сударь! – сказал он, кланяясь мне важно и учтиво. – Благодарю за заботу обо мне, но никак не за ваши крайне печальные известия. Дай-то Господи, чтобы мой любезный брат и король был только ранен! Теперь расскажите нам подробно: ведь эти господа заинтересованы не меньше меня. Был ли доктор у короля?

Я ответил отрицательно и добавил, что рана была в живот, и было обильное кровотечение.

– Вы только что сказали: умирает или уже умер. Откуда вы вывели такое заключение?

– Лицо короля опало, – пробормотал я.

– Но вы могли ошибиться. Молю Бога, чтоб это было так. Но вот идет Морнэ. Быть может, он знает больше.

Стремление узнать истину было так велико, что все, не исключая Тюрена, покинули меня и бросились к вновь пришедшему. Со мной остался один Мэньян. Он вертелся около меня под предлогом поправить стремя и шептал мне, чтобы я поскорей убирался отсюда.

– Если угодно, возьмите вот эту лошадь, месье де Марсак, и скачите назад. Ведь вы исполнили то, за чем приезжали. Так отправляйтесь же назад и благодарите Господа.

– Но позвольте, ведь мне здесь не представляется никакой опасности.

– Это вы увидите, если останетесь здесь. Послушайте моего совета, поверьте, так будет лучше!

Его серьезный вид и тревога были так комичны, что я засмеялся.

– Вижу, Рони поручил вам отделаться от меня. Но я не намерен уходить отсюда. Пусть он придумает другой способ выпутаться из затруднения.

– В таком случае, да падет ваша кровь на вашу голову, я, со своей стороны, сделал все, чтобы спасти вас! – воскликнул Мэньян, вскакивая в седло с мрачным видом.

– И вашего господина, – добавил я, смеясь. Да, я и не помышлял о бегстве. Я приехал сюда с ясным сознанием, что мне необходимо теперь обосноваться при дворе. По милости Провидения, это мне удалось; а я не из таких, чтобы отказываться от приобретенного положения потому только, что оно было неблестяще и небезопасно. Что-нибудь значило уже то, что я говорил с великим виконтом с глазу на глаз и остался цел и успел воспользоваться уроками Крильона без вреда для себя. Мало того. В самые тяжелые минуты я и не думал упрекать короля Наваррского за то, что он отрекся от меня: ведь таков был наш договор. Зато я не сомневался в его готовности вознаградить меня, как только к тому представится случай. Теперь я льстил себя надеждой, что доставил ему, наконец, предлог оправдать свое вмешательство в мою пользу. И тотчас же я убедился в верности моих соображений: Генрих со своей свитой, опередившие меня шагов на сто, вдруг остановились и начали делать мне знаки, а один из них вернулся ко мне, приглашая к королю. Я немедленно повиновался, и, хотя издали заметил, что все поджидали меня, видно было, что ни король Наваррский, ни Тюрен не особенно думали собственно о моей особе. Все решительно имели озабоченный вид, что мне нетрудно было объяснить: конечно, всех занимала одна и та же мысль – убит ли король Франции, умирает или только ранен.

– Живее, сударь! – нетерпеливо сказал Генрих, едва я приблизился на такое расстояние, что мог слышать его. – Не задерживайте меня вашими делами. Господин де Тюрен торопит меня с исполнением моего вчерашнего приказания. Но так как вы ради меня подвергались опасности, то я считаю себя до известной степени вашим должником. Поэтому будьте любезны, не откажитесь немедленно явиться прямо на квартиру ля Варена и дайте мне честное слово не выходить оттуда, пока не кончится ваше дело.

Я молча поклонился, уверенный, что этой отсрочкой, которая обеспечивала мне на время безопасность и подавала надежду на будущее, я обязан тому великому событию, которое затмило все остальное даже в сознании Тюрена. Но Генрих не удовольствовался этим.

– Так как же, сударь? – воскликнул он резко, с явным раздражением. – Согласны вы на это?

Я почтительно ответил, что весьма благодарен за милость.

– Нечего меня благодарить, – холодно сказал Генрих. – Это не в ущерб требованиям де Тюрена: он должен получить удовлетворение.

Я снова поклонился. Отряд тотчас же поскакал к Медону, откуда, как я узнал потом, король Наваррский в сопровождении двадцати пяти отборных всадников с частными гербами помчался в Сен-Клу, к одру короля. Конюх, которому я поручил Сида, успевший пробраться в город, отделавшись только легкой раной в плечо, явился ко мне с лошадью. Так я получил возможность явиться в приличном виде к Варену, занимавшему домик у подножия холма, неподалеку от ворот замка.

Здесь я не испытывал никаких стеснений, кроме тех, которые налагало на меня данное слово. Комната моя выходила окнами на людную улицу: я имел возможность следить за тревогой и сумятицей этого замечательного дня. Не стану останавливаться на памятных новостях и порожденном ими возбуждении. Впрочем, я уже упоминал о всеобщей суматохе и панике и потому не буду больше останавливаться на этом предмете. Замечу только, что одни говорили, будто король убит, другие – что у него только оцарапана кожа и что он ожидается в Медоне до заката солнца. Не успели мы поверить, что герцогиня Монпансье приняла яд, как пришлось услышать гром пушек в Париже, якобы игравший роль салюта в честь смерти короля. Улицы были до того запружены народом, передававшим друг другу подробности события, что, глядя из окна, можно было подумать, что тут ярмарка. Но у меня нашлось развлечение дома. Многие из придворных, услышав, что я утром был в Сен-Клу и даже в самый момент убийства – обстоятельство, делавшее меня самым желанным собеседником, – вдруг вспомнили, что когда-то были знакомы со мной, пришли навестить меня и просидели со мной большую часть дня. Это служило им развлечением, а мне – некоторой надеждой: ведь придворные – лучшие барометры; они пуще всего боятся, чтобы их не застали в обществе тех, на кого не падают лучи солнца.

Король Наваррский возвратился вскоре после полудня и положил конец и страхам, и надеждам, сообщив, к удивлению многих, что его величество вне опасности. Мы узнали, с разными чувствами, что не я один, но и заправские лекари были обмануты первыми впечатлениями: стало быть, Парижу грозила прежняя опасность, и все честные люди могли питать те же надежды, что и до этого дерзкого покушения. Не успел я переварить новое известие, которое, сознаюсь, было для меня вовсе не радостным, как меня развлекло появление Ажана, который приветствовал меня с обычным радушием. Узнав о моих необычайных приключениях и о том, где я, он немедленно поскакал прямо сюда, остановившись по пути всего раз, чтобы навестить госпожу Брюль. Я спросил Ажана, как она его приняла.