Изменить стиль страницы

– Постойте, сударь! Что это такое – сказка, шутка, или игра в фанты?

– Приключение, сударыня, – ответил я с низким поклоном.

– Готова поручиться, что это приключение – с любовной подкладкой. Фи, госпожа Брюль, вы всего полгода замужем!

Г-жа Брюль, смеясь, возразила, что она была тут так же мало замешана, как Меркурий[98].

– В худшем случае, – сказала она, – я только разносила любовные послания. Но могу вас уверить, герцогиня: этот сьер мог бы рассказать нам презабавную историю, если б только пожелал.

Тут герцогиня и остальные дамы захлопали в ладоши и загомонили, уверяя, что история эта должна быть и будет рассказана. Я очутился в крайне затруднительном положении, не встречая поддержки ни со стороны собственного разума, ни со стороны окружавших меня блестящих глаз и нахальных взглядов. Мало того, волнение, охватившее наше общество, привлекло и других слушателей. Стараясь выпутаться, я с каждой минутой запутывался еще больше: я уже начал опасаться, что, не имея достаточно воображения, принужден буду рассказать всю правду. А придворные уже составляли кружок и клялись, что не выпустят меня, пока я не удовлетворю любопытства дам. Потеряв всякую надежду, я подошел к госпоже Брюль с просьбой о помощи. Вдруг услышав позади себя знакомый голос, я обернулся и узнал ни кого иного, как самого господина Брюля. С разгоряченным, гневным лицом он слушал объяснение, которое давал ему на ухо кто-то из друзей. Стоя в эту минуту около стула его жены и хорошо помня нашу встречу на лестнице, я с быстротой молнии сообразил, что он был ревнив, но не мог решить, слышал ли он только мое имя или уже имел какие-нибудь основания подозревать во мне человека, вырвавшего из его когтей девушку. Во всяком случае, его присутствие направило мои мысли в новое русло. В уме у меня блеснула мысль наказать его, и я быстро овладел собой. Однако я склонен был сделать ему уступку и еще раз подошел к госпоже Брюль с просьбой избавить меня от необходимости рассказывать мою историю. Но она, как я и ожидал, оказалась безжалостной, а остальное общество становилось все более и более настойчивым. Тогда я, приободрившись, решился приступить к изложению происшедшего со мной странного случая. В комнате внезапно воцарилось молчание, привлекшее в число моих слушателей самого короля.

– Что тут такое? – спросил он, подходя к нам с болонкой на руках. – Какой-нибудь новый скандал, гм?..

– Нет, сир, новый рассказчик, – весело ответила герцогиня. – Если вашему величеству угодно будет присесть, вы услышите его сейчас же.

Он ущипнул ее за ухо и сел в кресло, поданное пажом.

– Что? Опять этот старик, представленный маркизом Рамбулье? Ну-с, начинайте, любезный. Но кто же посвятил вас в роль Рабле[99]?

Все разом крикнули: «Госпожа Брюль!» Эта дама, встряхнув волосами, обрамлявшими ее красивое лицо, попросила, чтобы кто-нибудь принес ей маску.

– А, вижу! – сухо ответил король, колко взглянув на Брюля, лицо которого было мрачно, как грозовая туча. – Но начинайте, любезный!

Воспользовавшись короткой отсрочкой, которую дало мне вмешательство короля, я собрал свои мысли и, не обращая внимания на очень частые вначале непристойные замечания всякого рода, начал свой рассказ.

– Я не Рабле, сир, но смешные случаи бывают и с людьми, совсем непохожими на Рабле. Случилось некогда одному молодцу, которого я буду называть Дромио, приехать в один город, лежащий не за сотнями миль от Блуа, в обществе некой поразительной красавицы, доверенной его попечениям ее родителями. Едва успел он, однако, устроить ее в своей квартире, как какой-то франт, увидавший ее и пленившийся ее чарами, обманом, против ее воли, похитил ее. Дромио бегал по городу, наконец на одной улице нашел бархатный бант, на котором очень изящно было вышито имя Филлиды и слова «Ко мне!»

– Клянусь Богом! – воскликнул король среди раздавшегося шепота удивления. – Это хорошо придумано! Продолжайте, сударь! Продолжайте в том же духе: и ваши 20 человек превратятся в 25.

– Дромио бросился в дом, перед которым лежал бант. Поднявшись на второй этаж, он застал там красивую женщину. После забавного разговора, которым я не стану утомлять внимание вашего величества, он узнал, что дама эта нашла бант в другой части города, а затем сама бросила его перед своим домом.

– Зачем? – спросил король, прерывая меня.

– Дромио, сир, был слишком занят собственными заботами, чтобы запомнить это, даже если бы он знал – зачем. Но, спускаясь от дамы вниз по лестнице, он встретился с ее мужем…

– Прекрасно! – воскликнул король, с удовольствием потирая руки. – Еще и муж тут появился!..

Благодаря этой насмешке и раздавшемуся вслед за нею среди придворных взрыву хохота, никто, кроме меня, не заметил, как де Брюль вздрогнул от удивления.

– Увидев незнакомца, муж остановился, желая узнать причину его посещения. Но Дромио уже бросился в ту часть города, в которой дама, по ее словам, нашла бант. Здесь, на углу переулка, проходящего между стенами сада, он заметил большой запертый дом, в одном окне которого висел бант – точная копия того банта, который он носил у себя на груди.

– Клянусь, их будет 25! – воскликнул его величество, бросая на колени герцогини болонку, с которой он возился, и вынимая коробку с конфетами. – Рамбулье! – лениво прибавил он. – Ваш друг – настоящее сокровище.

Поклонившись в знак признательности, я воспользовался этим, чтобы отступить шаг назад и иметь таким образом возможность наблюдать и за госпожой Брюль, и за ее мужем. Дама, которой, по-видимому, приятно было играть некоторую роль в таком интересном рассказе и которая, если не ошибаюсь, не прочь была дать своему мужу маленький повод к ревности, до сих пор слушала мой рассказ с лукавой сдержанностью. Я предвидел, однако, что это не сможет долго продолжаться, и даже почувствовал нечто вроде раскаяния, когда настала пора нанести ей удар. Но у меня уже не оставалось выбора.

– Самое интересное впереди, сир, с чем, полагаю, вы сами сейчас согласитесь. Открыв местопребывание своей возлюбленной, Дромио однако по-прежнему испытывал глубокое отчаяние: он не находил входа в дом. Вдруг из дома выходит похититель. Судите же об его удивлении, сир! – продолжал я, оглядываясь кругом и медленно выговаривая слова, чтобы произвести больше впечатления. – Он узнал в нем мужа той дамы, которая, подняв бант и выбросив его, в свою очередь, на улицу, в такой значительной степени способствовала успеху его поисков!

– Xa, xa! Эти мужья! – воскликнул король. И хлопнув себя по колену в восторге от собственной проницательности, он громко расхохотался, повторяя: – Уж эти мужья! Не говорил ли я?

Весь двор принялся выражать свое одобрение и рукоплескать, так что вырвавшийся у госпожа Брюль слабый вскрик был замечен только теми, которые стояли около нее: очень немногие поняли, почему она вдруг встала и посмотрела на своего мужа, сжимая руки, с выступившими на лице красными пятнами. Она не обращала внимания ни на меня, ни на окружавшую ее смеющуюся толпу и смотрела только на него одного: вся душа ее перешла в глаза. Пробормотав какое-то хриплое проклятье, он, со своей стороны, казалось, сосредоточил все свое внимание на мне. Среди всеобщих насмешек он понял, что был обманут своей же женой, понял, какой пустяк сыграл с ним такую глупую шутку, понял, что сам был лишь слепой игрушкой в руках судьбы. Мало того, он подвергался как гневу своей жены, так и насмешкам двора: ведь я мог назвать его по имени! Все это произвело на него такое действие, что с минуту мне казалось, что он ударит меня в присутствии короля.

Его ярость послужила причиной того, чего я и не думал делать. Взглянув ему в лицо и вспомнив, что вся история была рассказана по просьбе госпожи Брюль, король вдруг крикнул: «Стой!» и безжалостно указал на него пальцем. После этого мне уже незачем было говорить: история стала переходить из уст в уста, и взоры всех присутствующих обратились на Брюля, напрасно пытавшегося принять более спокойный вид. Госпожа Брюль, со свойственным женщинам умением владеть собой, первая пришла в себя, быстро села на свое место и с жалкой улыбкой смотрела теперь на мужа и на своих врагов.

вернуться

98

Меркурий – римский бог дождя, полей в пастбищ, позднее – дорог, торговли, гимнастики, проворства, красноречия, воровства и плутовства. Меркурий считался также посланником богов и образцом физической и духовной ловкости: он изображался в виде красивого юноши, с жезлом в руках в с крылышками у ступней. 

вернуться

99

Франсуа Рабле (Rabelais) – знаменитый сатирик (1495–1553), бывший доминиканец, потом медик в гуманист. В 1532 г. он издал переработку старой народной повести о великане Гаргантюа, а вместе с ней развил собственного «Пантагрюэля», короля дипсодов. В 1535 г., после путешествия автора в Рим, последовал «Gargantua, pere de Pantagruel». Эти романы Рабле – злая сатира на все порядки, особенно на церковь и государство того времени с точки зрения гуманизма и терпвмости. Здесь осмеяна схоластическая педагогика, создающая «тупиц и мечтателей». Гаргантюа основал небывалую Телемскую обитель (Желанная), похожую на Утопию Мора (1516); здесь вместо храмов красовались роскошные учреждения для наук и искусств. Вопреки монашеским обетам, устав гласил: «Будь женат, богат, свободен и – делай, что хочешь». Есть основания думать, что отец героя Рабле – Людовик ХП, сам Гаргантюа – Франциск I, Пантагрюэль – Генрих П, а Панург – кардинал Лотарингский. Влияние Рабле, этого предтечи Сервантеса, видно уже из того, что сложилось много басен о нем.

К их числу принадлежит его мнимое восклицание перед смертью: «Опустите занавес: комедия сыграна (le farce est jouee)».