Подземные помещения, как я успел заметить, имели сугубо деловое назначение: электричество было проведено только там, где необходимо, стены представляли собой голую скальную поверхность со множеством подтеков грунтовых вод. А вот в кабинете мадам Линь грубый камень скрывали деревянные панели, пол устилал ковер. Мебель была не особенно шикарной, но и не дешевой. Освещалась комната скрытыми лампами. Картины на стенах отсутствовали, как не было ни старинных ваз эпохи Мин, ни филигранных безделушек, ни каких-либо украшений Было совершенно очевидно, что, хотя мадам Линь устроилась здесь вполне комфортабельно, она вовсе не стремилась воссоздать уголок родины внутри шотландского утеса.

В дальнем углу кабинета высился стеллаж с разного рода электронной аппаратурой. Рядом со стеллажом была дверь, ведущая, надо полагать, в спальню, поскольку кровати в комнате я не заметил. Я огляделся в поисках рубильника, о котором она упоминала. Найти его оказалось несложно: коллектор был установлен над большим деревянным письменным столом около стеллажа с аппаратурой, но там я увидел два рубильника. У одного ручка оказалась красного цвета. Другая — черного.

Мадам Линь поймала мой взгляд и сказала:

— Да, это то самое. Черная ручка— это «черная смерть». Подходящий цвет, вам не кажется, мистер Хелм?

— А красная?

Китаянка замялась и пожала плечами.

— Она замыкает цепь уничтожения вручную, мистер Хелм. Естественно, нам бы не хотелось позволить вашим ученым шнырять тут и осматривать все, что мы оставим. Когда мы закончим работу, то есть совсем закончим, то все взорвем, используя дистанционное управление, подключенное к этой же цепи.

— Крысы и все такое? — сказал я, рассматривая ее.

— Ну, конечно, — она коротко рассмеялась. — Крысы и все такое, мистер Хелм. А теперь, пожалуйста, подойдите сюда и сядьте. Я хочу задать вам несколько вопросов.

Глава двадцатая

Это не было похоже на вечер вопросов и ответов. Вначале, по крайней мере, она не спросила ничего такого, на что у меня не нашлось бы быстрого ответа. Я не голливудский герой и не буду разбиваться в лепешку, чтобы доказать, какой я крутой малый. Я никогда не придерживался убеждения, что коммунисту ни под каким видом нельзя ничего говорить только потому, что он — или она — задает тебе вопрос.

Раз мадам Линь горела желанием узнать, какое сообщение Уоллинг передал мне через Нэнси Гленмор, и передал ли я эту информацию в Вашингтон, и нашли ли они ей применение, я не видел причин не рассказать ей об этом — в особенности учитывая, что она, возможно, уже все узнала от Вади, звонившей ей накануне вечером. Она теперь просто сверяла наши показания. Когда же она подошла к истинной цели моего появления здесь, ситуация несколько усложнилась. Я еще не решил, какой наилучший способ поведения избрать.

— Я прибыл сюда, чтобы найти доктора Макроу, — ответил я, желая потянуть время.

— Нам это известно, — сказала мадам Линь. — Меня же в этой связи интересует, что вы намеревались сделать, найдя его?

— А разве Вадя вам не сказала?

— Эту русскую вряд ли стоит рассматривать как надежный источник информации, мистер Хелм, — учитывая ее собственные интересы, а также и ваши.

Раздался стук в дверь. Смуглолицый, стоящий на карауле, взглянул на мадам Линь. Та кивнула, и он стал отпирать. Тут я понял, что он несколько действует мне на нервы. Она могла бы, по крайней мере, обратиться к нему по имени, чтобы я хоть как-то обозначил его в своих мысленных схемах. Хоть бы он раскрыл рот и выразил свое отношение к чему-то! Ведь я же знал: когда ему хочется, он что-то изрекает. Я ведь сам слышал. Ну, может, ему просто пока было нечего сказать?

Он широко распахнул дверь. Вошел Макроу, держа в руках стальной поднос, где я увидел две фляжки, банку с абсорбирующей ватой, зажимы и шприц, все аккуратно разложенное на белоснежном полотенце.

— Можете поставить это на стол, доктор, — сказала мадам Линь. — И объясните прямо сейчас мистеру Хелму суть программы экспериментов, в которой он будет участвовать.

Макроу даже не взглянул на меня. Взяв пинцет, он вытащил из колбы ватный тампон и опустил его в бутыль с жидкостью, очевидно, это был спирт.

— Мы пытаемся определить эффективность действия сыворотки, — сказал он и, подойдя ко мне, свободной рукой закатал мой левый рукав. — Я собираюсь вам ввести… Но этому человеку уже была сделана сегодня какая-то инъекция, мадам, — быстро сказал он, устремив на нее взгляд. — Вот след от иглы и небольшое вздутие тканей вокруг…

— Тогда сделайте инъекцию в другую руку, — посоветовала она. — Это было всего лишь нейтрализующее средство против наркотика, который ему дали.

— Но эта инъекция могла оказать воздействие на иммунные свойства его организма!

Она пожала плечами.

— Ну, тогда используйте его для чего-нибудь еще. У нас пока что недостаточно данных. — Она взглянула на меня. — Вы понимаете, мистер Хелм, в данный момент вас вакцинируют против вируса? А через несколько часов вам в организм введут культуру. Тогда ваши шансы выжить, как показывает предшествующий опыт, будут равны шестидесяти процентам.

— Шестьдесят и пять десятых, — поправил ее Макроу, — если судить по последним данным, которые, впрочем, могут быть признаны достоверными лишь с точностью до первого целого числа, поскольку они отражают картину протекания болезни у двадцати восьми обследованных пациентов.

Я быстро произвел в уме вычисления.

— Другими словами, это означает, что семнадцать выжило, а одиннадцать к сегодняшнему дню умерли?

Мадам Линь одарила меня одобрительной улыбкой.

— Вы быстро считаете. Разумеется, мы говорим лишь о тех, кто был вакцинирован. Из нашей первой контрольной группы, состоявшей из двадцати человек — они были инфицированы без первоначального введения сыворотки, — ни один не выжил, но по расчетам доктора Макроу, при должном медицинском уходе, пять из каждой сотни, возможно, смогут излечиться. Это те цифры, что я упоминала ранее.

Ну что ж, люди умирают во всех уголках света — каждый по-своему. Я не собирался рыдать только лишь по той причине, что еще несколько бедолаг пали жертвой хладнокровного медицинского эксперимента, но выказать некоторое негодование счел уместным.

— Двадцать и двадцать восемь — это сорок восемь! — сказал я. — Где же вы раздобыли этот человеческий материал?

Я обращался к китаянке, но мне ответил Макроу — мерзким тоном:

— Можно сказать, это все были добровольцы. Чрезвычайно любопытные субъекты — вроде вас, — которые совали свой нос не в свое дело и мешали мне работать. Я их предупреждал! Я всех предупреждал! Я не собираюсь провести остаток жизни, работая за гроши, в то время как другие на моих открытиях наживают миллионы.

При других обстоятельствах его речь прозвучала бы смехотворно: капризный ребенок, жалующийся на несправедливость жизни.

— Сорок восемь любопытных — это очень много, — заметил я. — А вы уверены, что мадам Линь не подбросила вам случайных прохожих— людей, которым и в голову не приходило чем-то вам навредить, которые просто подвернулись под руку?

Он ничего не ответил и воткнул иглу мне в правую руку несколько более свирепо, чем требовалось. Он прекрасно понимал, что его пациенты вовсе не были вражескими агентами, но не хотел признаться в этом даже себе самому.

Его реакция навела меня на мысль, как с ним следует разговаривать, и я продолжал:

— Полагаю, вы некоторым образом свыклись с этим. В конце концов, вы же намереваетесь умертвить миллионы людей, прежде чем завершите свои опыты, не так ли? — Он сердито вздернул голову. Я усмехнулся и продолжал сладким голосом. — О Господи, я же вас не критикую, приятель! Я и сам зарабатываю на жизнь тем же. Кстати сказаться ведь прибыл сюда, чтобы убить вас.

Слава Богу, что я дождался момента, когда Макроу вынул иглу, потому что он, без сомнения, сломал бы ее — так он подпрыгнул. По его поведению я понял, что нахожусь на верном пути: с этим субъектом не стоило играть в хитроумные игры, надо было просто давить ему на психику— в точности как Бэзилу. Мадам Линь, ее восточных сатрапов и смуглолицего молчуна, думал я, так просто не прошибешь, но, понятное дело, им волей-неволей пришлось удовольствоваться мягкотелым помощником с загнивающего Запада.