Изменить стиль страницы

И тогда ненависть полыхнула с обеих сторон, и в этом обычно холодном, сдержанном и горделивом мужчине, и в обломках человеческого существа, едва дышащего на кровати. По ее щекам текли слезы, но теперь не просто из-за слезящихся глаз.

— Если ты так со мной поступишь, — сказала Агата, брызжа слюной и задыхаясь, — ты сам сгниешь, это уж точно. Да, вместе с нелепым папашей, дядей-стервятником и своей... своей тупой жирной мамашей и сыном-калекой. Малютка Валентин! Родился во время лунного затмения и уже калека! Черви начнут его глодать еще до того, как он покинет этот мир! Не сомневаюсь! Родился во время затмения! Последний из Уорлегганов!

Хотя ее дни подходили к концу, тетушка Агата была достаточно проницательна, чтобы понять, насколько этот ничтожный выпад задел Джорджа. Пусть она проиграла, но будет бороться до конца. Этот выпад показал направление. Осталось сделать последний выстрел.

— Последний из Уорлегганов, Джордж! Да и Уорлегган ли он?

Джордж подошел к двери и обернулся, чтобы взглянуть на Агату, ничтожную, вонючую и дрожащую старуху. Зрелище было жалкое: она скрючилась и тяжело дышала, губы посинели, хотя кровь прилила к щекам, глаза похожи на щели, губы дрожат, чтобы напоследок еще раз крикнуть, укусить, впрыснуть в него яд.

— Ребенок родился не семимесячным, Джордж. Даже не восьмимесячным, если на то пошло. Я видела недоношенных младенцев, много раз. У них не бывает ногтей. А кожа сморщенная, как... как высохшее яблоко, и... — она закашлялась и сплюнула на простыню, — и они не плачут, а едва слышно подвывают, и волос у них нет. Это был обычный младенец! Твой драгоценный калека Валентин родился в срок, могу присягнуть! Так что...

Джордж уставился на нее, словно собирался плюнуть в ответ. Но не плюнул. Он стоял и слушал этот последний выстрел, последнее оскорбление.

— Может, вы с Элизабет не дождались свадебной церемонии, а? Может, и так. Это так, а? — Агата обнажила в ухмылке десны. — Или кто-то другой ее объездил до вашей свадьбы. А? А? Твой драгоценный Валентин!

Джордж вышел и с такой силой хлопнул дверью, что старый дом содрогнулся. Агата Полдарк откинулась на подушки. Черный дрозд в клетке у окна испуганно защебетал. Легкий ветерок приподнял шторы, и комнату наполнил свежий воздух.

В четырех милях от Тренвита Росс и Демельза с двумя детьми сидели на лужайке перед домом. Не считая дребезжания и стука дробилки для олова, к которым слух уже привык, стояла тишина. На холме из трубы Уил-Грейс поднималась струйка дыма, между строений шахты сновали люди.

Так удивительно было для них сидеть подобным образом всей семьей, но жаркий день спутал все планы. Росс держал на коленях Клоуэнс, а Гаррик грыз кость у его ног. Джереми растянулся на животе и мастерил венок из маргариток, Демельза тоже растянулась на животе и помогала ему. На всех лицах было написано удовольствие.

Потрясенно узнав о том, что его планам по поводу Дрейка не суждено сбыться, Росс запретил себе об этом думать. Иногда по ночам он просыпался, вспоминал Джорджа и его редкую и раздражающую способность обращать поражения в победы, и зародившееся во время возвращения домой благодушие снова исчезало. Но он прекрасно понимал, что безответственно позволять очередной горечи в одном аспекте жизни испортить всё остальное. Для Дрейка нужно что-то сделать, а пока об этом стоит забыть. Забыть Джорджа, Элизабет и думать только о том, что он имеет. Потому что он имел всё, что желает. Солнце сияло, Клоуэнс тихо посапывала у него на коленях, ее головка на тонкой шее показалась неожиданно тяжелой, на траве перед Россом Демельза и Джереми плели венок из маргариток...

А в двенадцати милях от Нампары Кэролайн Пенвенен смотрела, как конюх помогает Дуайту сесть на лошадь. Дуайту понадобились две опоры, как старику, прежде чем его собственным мускулам удалось его поднять, а оказавшись в седле, он выглядел так, будто вот-вот свалится. Но при этом он триумфально ухмыльнулся бесцветными губами, потому что неделя хорошего питания еще не вернула им краски, и Кэролайн улыбнулась, радуясь, что они выбрали самую старую и спокойную кобылу. Свадьбу назначили на октябрь, хотя пока колебались между желанием Кэролайн устроить пышный праздник и желанием Дуайта ограничиться скромным. Она подозревала, что решение Дуайта будет зависеть от того, насколько быстро он придет в форму.

А в Труро преподобный Осборн Уитворт, вновь в прекрасном расположении духа, громко спорил с церковным старостой о пожертвованиях семей, занимающих отдельные скамьи в церкви. Тем временем Морвенна Уитворт, положив руку на плечо падчерицы, смотрела на сад и обмелевшую реку и думала, не лучше ли утонуть прямо в грязи, в настоящей грязи, чем задыхаться в грязи физического отвращения.

А в Фалмуте Дрейк Карн прихрамывая шел по главной улице вместе с Верити Блейми, чтобы встретить ее мужа, чей пакетбот «Кэролайн» бросил якорь в порту час назад. Рука Дрейка была еще перевязана, но плечо заживало, а ладони зажили полностью. Он хорошо питался, чувствовал себя прекрасно и снова начал получать некоторое удовольствие от жизни. В особенности потому что Росс до отъезда обронил, что Морвенна теперь не выйдет замуж за священника из Труро. Даже если Морвенна не для него, эта новость много значила для Дрейка, поскольку он знал, что Морвенне не нравится Уитворт. Теперь жизнь перестала быть для него пыткой. Сейчас она, наверное, в Бодмине, думал Дрейк. Кто знает, может, когда-нибудь он дойдет до Бодмина и повидается с ней? Достаточно просто видеть ее изредка. Дрейк не загадывал ничего большего. Ничего большего не просил...

А в Тренвите Джордж медленно вышагивал по дому с бесстрастным лицом, но все-таки что-то в его мине заставляло слуг скрываться подальше, когда он проходил рядом. В этот чудесный день вся семья находилась на улице, даже старики Чайноветы.

Он убил гадюку. Нанес ей смертельную рану, Джордж это знал. Но стоило убрать ногу с ее шеи, как гадина извернулась и укусила в ступню. И яд начал действовать. Намотав по дому два круга, Джордж медленно поднялся по лестнице и вошел в кабинет. Он запер дверь и сел в любимое кресло. Единственный раз в жизни он чувствовал себя плохо и неуверенно. Яд разливался по венам медленно, но верно. Джордж не знал, сможет ли от него избавиться.

Возможно, он даже погибнет от этого яда. Или погибнут другие. Джордж этого не знал, лишь время покажет действие яда...

А на другом конце дома тетушка Агата боролась за жизнь в полном одиночестве. Люси Пайп сидела на кухне и уж точно не собиралась дергаться на звук колокольчика. Лишь дрозд щебетал в клетке, а Уголек, потревоженный беспорядком в постели, спрыгнул на пол и вылизывал у двери заднюю лапу.

Несмотря на возраст и прочитанную Библию, Агата не особо верила в загробную жизнь и потому с редким упорством цеплялась за жизнь нынешнюю, пытаясь собрать последние силы, чтобы увидеть завтрашний день. С годами она перестала заглядывать далеко вперед. Марафонские дистанции юности укорачиваются и сужаются с барьерами старости. Если она доживет до завтра, то поставит следующую цель. Главное — это контроль: успокоить сердцебиение, отрегулировать дыхание, дать отдохнуть разуму. Позабыть о злости и разочаровании, сосредоточиться только на одном — на необходимости сделать следующий вдох, просто выжить.

Но время бежало слишком быстро. Шок от этого разоблачения и переполняющая ее ярость в две минуты сожрали последнее топливо старого тела. Это было не просто недомогание, а нечто более серьезное, Агата это знала. Сейчас нельзя заболеть, ведь через несколько минут отец поведет ее на праздник. Наконец-то будут танцы и несколько партий виста. Нужно совладать с бунтующим желудком, мама говорит, что в семнадцать лет уже пора этому научиться. Нужно встать. Агата попыталась пошевелить ногами и не смогла. Она перестала их чувствовать. Она завыла от ужаса и шевельнула рукой. Хотя бы это ей удалось.

В комнате стоял гроб. Приторно пахло цветами и разложением. Она много таких навидалась. А этот чей? После смерти все выглядят спокойными, но как-то съеживаются, перед тем как приколотят крышку. Все они уже умерли.