— Если это так важно, — решила она, — я эту книгу для тебя уж как-нибудь раздобуду.

— Интересно, как?

— Еще не знаю. Дай мне денек-другой, пока он не поостынет. — Она полезла за пазуху. — А пока суд да дело, — продолжила она, извлекая скомканный клочок бумаги, — мне кажется, это тебя порадует.

Ребекка взяла у нее листок и с облегчением увидела на нем переписанные буквы. «Когда-нибудь, — мысленно поклялась она, — я сумею понять, что это значит». И у нее на губах заиграла легкая улыбка.

— Каким образом тебе удалось раздобыть его? — спросила она.

— Сграбастала, когда вошел отец, — ответила Эмер. — Даже если бы он заметил, едва ли ему захотелось бы сюда лезть. — Ухмыльнувшись, она погладила себя по груди. — Хорошо, что хоть одна из нас до этого додумалась.

— Да и не думаю, чтобы мне удалось спрятать листок с такой же легкостью, — заметила Ребекка, скосив глаза на собственную, куда более скромных размеров, грудь.

Эмер расхохоталась, обрадовавшись тому, что ее подруга вновь обрела способность шутить. Расхохоталась она весело и заразительно, но стоило, в свою очередь, рассмеяться Ребекке, как ее смех перешел в тяжелый кашель. Эмер тут же разволновалась.

— Пошли, — приказала она. — Тебе надо лежать в постели, а не торчать в этой крысиной норе.

Они прошли вдоль стен, возле которых выл ветер, пока не спрятались под кровом Южной башни.

— А что Рэдд? — тихо спросила Ребекка.

— Не знаю, — отозвалась Эмер. — Я с тех пор его не видела.

Как только они оказались в покоях у Ребекки, все хлопоты взяла на себя нянюшка. Разахавшись и разохавшись, она с подозрением уставилась на мокрый плащ Эмер, но воздержалась от комментариев. Эмер удалилась, как только Ребекку уложили в постель; она понимала, что ее подруге сейчас понадобятся именно те душевные качества, которые в избытке имелись у нянюшки. Старуха провела у постели своей питомицы ночь, то и дело ненадолго задремывая в кресле, неизменно готовая прийти на помощь, подержать Ребекку за руку, шепнуть ласковое словечко, приготовить очередную порцию отвара.

Ночь прошла в беспокойном забытьи, а наутро выяснилось, что девушка отчаянно расхворалась. Она стонала, обливалась потом, корчилась в судорогах, а потом ненадолго засыпала — и все повторялось вновь. Нянюшка и две служанки были у нее постоянно, Эмер часто наведывалась, но Ребекка не узнавала никого из них. Тогда нянюшка распорядилась о том, чтобы больную как можно реже беспокоили. Дочь барона тяжело заболела, и ее наставница и заступница решила не оставить ничего на волю слепого случая. И вторую ночь она провела у постели Ребекки.

Время от времени больная что-то кричала во сне, но нянюшка не понимала смысла слов и не могла успокоить свою подопечную.

— Тебе надо увидеть их! — Ребекка села в постели, взгляд незрячих глаз уставился вдаль. — Тебе надо увидеть буквы. Надо запомнить буквы.

Казалось, она разговаривает с кем-то, остающимся видимым только ей; она не успокоилась до самого рассвета.

К вечеру следующего дня самое худшее осталось, казалось бы, позади. Жар спал, он, словно сжег сам себя, но девушка по-прежнему чувствовала страшную слабость, все тело у нее буквально разламывалось. И, тем не менее, она была в сознании и не помнила ничего из случившегося за последний день и две ночи, зато на нее с новой силой набросились так и оставшиеся без ответа вопросы. Ребекка упросила нянюшку впустить к ней Эмер — и та в ходе недолгого свидания успела шепнуть, что так и не придумала способа заполучить книгу.

— Но я не оставляю попыток, — поспешила добавить она.

— Спасибо, — прошептала Ребекка.

— Есть у меня и другие новости, — продолжила Эмер. — Через три дня ты едешь в Гарадун — так что давай поправляйся!

— Попробую, — обрадованная услышанным, пообещала Ребекка.

Возможно, в Гарадуне ей удастся найти ответ хотя бы на часть своих вопросов. И, кроме того, появится шанс вновь встретиться с Монфором…

— Хотелось бы мне тоже поехать, — вздохнула Эмер. — Везет же некоторым!

— Так что ж тебе мешает?

— Должен же кто-то остаться в Крайнем Поле за главного, чтобы все тут не пошло вверх дном, пока барон прохлаждается и развлекается.

— Твой отец?

— Вот именно. И это означает, что мне тоже придется остаться.

— Ну и как он?

— Тише травы, — ответила Эмер. — Мы с ним практически не разговариваем. Но, по-моему, ему хочется сделать вид, будто никакого недоразумения не было.

— Бедный Рэдд!

На протяжении трех следующих дней время тянулось еле-еле. Ребекка быстро шла на поправку, хотя и не столь стремительно, как ей бы самой того хотелось. Нянюшка, явно гордясь выздоровлением питомицы и ставя это себе в заслугу, обращалась с Ребеккой так, словно та вновь превратилась в пятилетнюю малышку, нахваливая ее всякий раз, когда та подъедала все со своей тарелки, и поднимая крик, когда девушке хотелось подняться из постели. Эмер часто навещала подругу, но не могла более поделиться ничем интересным. Даже Бальдемар нанес дочери недолгий визит, чтобы удостовериться в том, что у нее хватит сил на поездку в столицу. Однако от внимания Ребекки не укрылось, что по каким-то своим таинственным причинам Рэдд ее не навещает, — и это обстоятельство и радовало, и печалило ее одновременно.

Вечером перед отъездом Эмер сообщила Ребекке, что ей снова удалось проникнуть в запертый шкаф (Ребекка даже не спросила, каким образом), однако книги «Под солью» там не обнаружилось.

— Должно быть, он перепрятал ее, — сделала естественный вывод Эмер.

— Может быть. А может быть, и сжег. — Произнеся это, Ребекка ужаснулась такой возможности.

На следующее утро Бальдемар, Ребекка и нянюшка, однозначно давшая понять, что не намеревается расставаться с питомицей, выехали на север в сопровождении четырех верховых. Женщины ехали в небольшой крытой карете, которая, пусть и, не отличаясь излишним комфортом и к тому же бултыхаясь на разбитой дороге, все же предоставляла им защиту от разгула стихий. День выдался сухой, но холодный, дул сильный ветер. Бальдемар ехал верхом до тех пор, пока они не покинули пределы Крайнего Поля, а затем присоединился к Ребекке с нянюшкой, расположившись в относительно теплой и удобной карете.

Ехали они не спеша, с частыми остановками, чтобы перекусить и покормить лошадей, но оба раза, когда они останавливались на ночлег, Бальдемару удавалось заехать к кому-нибудь из равных по званию, так что условия оказывались более чем приемлемыми. И, тем не менее, все вздохнули с облегчением, когда на утро третьего дня перед ними предстала столица.

Глава 29

Гарадун оказался еще более оживленным и людным городом, чем запомнилось Ребекке. Улицы были полны народу, кругом стоял шум и гам, и карета Бальдемара еле тащилась, потому что путь то и дело преграждали людские толпы и чужие экипажи. Судя по всему, здесь кипела торговля, и разнообразие предлагаемых товаров — взять хотя бы те, которыми торговали на вынос, прямо на улице, — превосходило все ожидания вновь прибывших из Крайнего Поля.

На одном из перекрестков им пришлось подождать, пока дорогу не перейдет отряд воинов, — те маршировали стройными рядами, их мундиры были безупречны, а оружие грозно блистало. Во главе колонны шагал знаменосец, ослепительно яркое знамя гордо реяло на ветру. Контраст между этими вымуштрованными воинами в великолепных мундирах и нелепым видом плохо обученных стражников из родного замка был поразителен, но Бальдемар поглядел на чужаков не без удовольствия.

Городская архитектура могла похвалиться образчиками всех стилей, зданиями любой высоты и любых размеров, и некоторые из них производили весьма внушительное впечатление, но, конечно же, главной драгоценностью во всей этой сокровищнице был королевский дворец. Возведенный за несколько столетий, он объединял замок, правительственное здание и несколько построек, предназначенных для церемониальных приемов и прочих празднеств двора. Строго говоря, это был город посреди города, имелись здесь собственные гостевые дома, сады, склады, сокровищница, арсенал и все остальное, мыслимое и немыслимое. Несколько сот человек жили и выполняли служебные обязанности за здешними стенами из серого камня, начиная с главы налогового ведомства и командира королевской гвардии и заканчивая поварами, пекарями, слугами и конюхами.