— С бедой я, уважь, Владимир Ильич, дай совет.
— Говорите, говорите, пожалуйста, — живо отозвался Владимир Ильич и приготовился слушать, заложив пальцы за проймы жилета.
Крестьянин был дальний, долго рассказывал, кто таков да откуда, пока, наконец, добрался до беды. Вот какая случилась у него беда. От нужды послал старшую дочь в работницы к богатому мужику на год за двадцать целковых. Отработала девка одиннадцать месяцев, а тут заболела мать, да шибко, с печки от хворобы не слазит. А изба малых детишек полна. Пришлось старшей дочери домой ворочаться, за хворой матерью и ребятишками ходить. А хозяин за работу платить отказался, говорит, договор нарушен, месяц до года не дожила, не стану платить!
— Неужто задаром почти полный год девка работала? — сокрушался мужик. — Так и оставить?
— Нет, так оставить нельзя! — решительно воскликнул Владимир Ильич. Зашагал по комнате, быстро, гневно.
Мужик следил за ним слезящимися глазами. Вздыхал. И Надежда Константиновна, кутая плечи в платок, ждала, что решит Владимир Ильич.
— Вот что, напишем в волостное правление, потребуем закона, а кулака судом припугнём, — сказал Владимир Ильич.
Остановился у конторки, минуту подумал, а через полчаса бумага готова. Убедительная получилась бумага. Подробно объяснил Владимир Ильич мужику, куда отнести бумагу, что говорить, с кем говорить.
— Правда за вами, — втолковывал Владимир Ильич. — Не сдавайтесь. Откажут по первому прошению, ещё приходите. Дальше будем писать. Правда за вами.
Мужик теребил и мял шапку в руках, качал головой, благодарил. Поднял с пола кринку в кумачовом платке и Надежде Константиновне:
— Прими маслица в благодарность, хозяюшка.
— Что вы! Что вы! — воскликнула Надежда Константиновна. — Да разве можно! Да что вы надумали-то?
— Нет уж, масла не надо, — решительно отказался Владимир Ильич.
Никак было мужику невдомёк, почему они отказываются от благодарности, чудные люди! Ведь бумагу-то писал Владимир Ильич? За спасибо, выходит?
Ушёл. Унёс в сердце добрую память о политическом ссыльном Ульянове. Во многих крестьянских сердцах за свою жизнь в Шушенском оставил Владимир Ильич по себе добрую память.
ЧТО БЫЛО В МАЕ
В прошлом году Владимир Ильич встретил Первое мая без семьи. Настал новый май, теперь Надежда Константиновна с ним. Надумали шушенские ссыльные по-революционному отпраздновать Первое мая.
Утром позавтракали, принарядились — в дверь Проминский. Тоже нарядный, в галстуке.
— С Первым маем вас!
Владимир Ильич завёл охотничью собаку, совсем ещё молоденькую и резвую, назвал Женькой. Женька с весёлым лаем кинулась навстречу Проминскому, думает, пришёл звать на охоту. Все собрались. И отправились к Энгбергу. И Женьку с собой взяли.
Весна в этом году была поздняя. По реке Шуше шёл лёд. Льдины толкались, спешили и уходили в Енисей.
Над рекой слышалось шуршание льда. Хоть и прохладный был день, а праздничный, яркий. И настроение у всех было праздничное.
Пришли к Энгбергу, уселись на лавке, запели:
День настал весёлый мая,
Прочь с дороги, горя тень!
Песнь раздайся удалая!
Забастуем в этот день!
Полицейские до пота
Правят подлую работу,
Нас хотят изловить,
За решётку посадить.
Мы плюём на это дело,
Май отпразднуем мы смело,
Вместе разом,
Гоп-га! Гоп-га!
Спели одну песню, принялись за другую. Весь этот день полон был пения.
Попраздновали у Энгберга, пошли на луг. Там, вдали от села, под синим шатром неба, загремела «Варшавянка»:
Вихри враждебные веют над нами,
Темные силы нас грозно гнетут,
В бой роковой мы вступили с врагами,
Нас еще судьбы безвестные ждут.
Революционную гордую песню «Варшавянка» привёз из Польши Проминский. Когда его гнали в сибирскую ссылку, попал в московской пересыльной тюрьме в одну камеру с русскими марксистами, членами «Союза борьбы». Там был Глеб Кржижановский. А Глеб Кржижановский был не только инженер и марксист. Он ещё и стихи сочинял. Проминский в тюрьме тихонько пел «Варшавянку» по-польски. Глеб Кржижановский переводил на русский.
На бой кровавый,
Святой и правый,
Марш, марш вперёд,
Рабочий народ!
Неслись зажигающие слова над шушенским лугом в этот день Первого мая.
Счастливый был день! Вечером Владимир Ильич и Надежда Константиновна долго не могли заснуть. Говорили, мечтали о будущем. Придёт ли время, когда в свободной России рабочие и весь народ свободно будут праздновать Первое мая с красными флагами?
А назавтра… Пыль по дороге столбом. Топот копыт. В Шушенское прискакали жандармы. Тарантас подкатил под окошко Владимира Ильича. Тпрру-у! Лошади стали. Спрыгнули с тарантаса двое жандармов при шашках. С заднего сиденья сошёл жандармский офицер, коротенький, плотный, перехваченный поясом, с револьверной кобурой.
— Обыск! — бросил офицер. И прямо в рабочую комнату Владимира Ильича, к книжному шкафу.
А там на нижней полке запрещённая литература, нелегальная переписка, химические средства для шифрованных писем. Найдут жандармы — годы ссылки набавятся. Много, может быть, лет.
— Пожалуйста! — сказал Владимир Ильич, подставляя стул к книжному шкафу.
Поразилась Надежда Константиновна его выдержке.
— Пожалуйста. Отсюда начнёте?
Владимир Ильич, спрашивая, кивнул на верхнюю полку. Коротенький офицер, поддержанный жандармами под локти, пыхтя забрался на стул. Начал обыск сверху. А книг масса. Сотни книг! И научные тут были книги. И Пушкин был. И Тургенев.
Офицер полистал полчаса, час. Уморился. Велел жандармам продолжать обыск. Сам сел. Глаза скучные. Попробуй перелистай сотни страниц. Жандармскому офицеру и смотреть-то на эту уймищу книг было скучно. Медленно ползло время.
Владимир Ильич изредка давал объяснения, какие, где расположены книги. Спокойно, уверенным тоном.
И вот добрались до нижней полки. И вот судьба ссыльных Ульяновых висит на волоске.
Надежда Константиновна выступила вперёд и улыбнулась:
— А здесь моя педагогическая литература о школах. Я ведь учительница.
— Довольно! — махнул рукой жандарм.
Он хотел есть. Рюмочку водки выпить хотел. Умаялся он. «Ну их, этих ссыльных! Учёны уж больно».
И обыск закончился. Как раз перед нижней полкой закончился. А там нелегальная литература, химические средства…
Жандармы уехали.
Елизавета Васильевна вошла. Всё время обыска она просидела в соседней комнате, нервно куря папироски, одну за другой.
— Пронесло? — спросила Елизавета Васильевна.
— Пронесло! — засмеялся Владимир Ильич и добавил сибирское словечко: — Однако…
У ПОСТЕЛИ ВАНЕЕВА
Два раза в неделю почтарь приносил почту. Иногда чуть не полмешка притащит писем и книг.
Шмякнет об пол:
— Читайте!
Писали родные, писали товарищи. На пятьдесят и сто вёрст в округе жили ссыльные члены «Союза борьбы». Жили и дальше, совсем далеко, в самых гиблых ледовых местах.