Но самое непонятное творилось с Шахом, жирным старым котом, всегда лежавшим на подушке у тетушкиных ног. Когда Грегерсы приходили к тетушке в гости, Шах был «ах ты мой милый, ты моя прелесть, ты мой маленький котик», и папа с мамой бегали вперегонки, торопясь подать ему миску с молоком.

— Шах — тетушкин верный друг, — говорила мама, похлопывая по шкурке кота кончиками ногтей.

— Ах ты мой котик, — говорил папа и принимался так странно причмокивать, что Шах настороженно навострял уши.

— Тетушка, а сколько сейчас Шаху лет? — осведомлялась мама, силясь придать своему лицу мечтательное выражение.

— Не знаю, — коротко отрезала тетка, — много.

— Какая у него красивая шкурка! — говорил папа, стараясь, чтобы это прозвучало искренно.

— Шкура — дрянь, — отвечала тетка, — вся почти вылезла.

На этом разговор увядал. Тетушка Фелиция сидела в своем кресле прямая и важная, как какой-нибудь епископ, и по обыкновению вязала кружева. Странно, что она так хорошо видит, в ее-то годы. И руки у нее совсем не дрожат. Да и вообще, что можно знать?..

— Омерзительный кот, — говорила Алиса, когда Грегерсы возвращались домой от тетушки, — весь дом провонял этой тварью. Ни за что в мире не взяла бы его к себе, даже если бы из него сделали чучело и набили тысячекроновыми бумажками!

— Ну знаешь!.. — насчет последнего Петер был не совсем уверен. Потирая кончики пальцев, он скатывал деготь в крошечные комочки, которые потом щелчком незаметно сбрасывал на землю. — А скажи, как по-твоему, сдает она? — спрашивал он и тяжко вздыхал.

Его жена удрученно качала головой.

— Некоторые люди — загадка для меня. Ничто их не берет. А наша жизнь проходит. Это же неестественно, чтобы старая женщина была так бодра! А доктор, он-то что говорит?

— Да ничего…

Фру Алиса раздраженно отряхивалась.

— Несет от меня котом, понимаешь! Чувствуешь вонь? Хоть бы кто придушил эту тварь!

Петер молчал.

— А ведь она стоит верных полмиллиона, — говорил он потом и снова вздыхал.

— Кто?

— Да тетушка.

— Так я же про кота говорю, а не про тетушку! Ты даже не слушаешь, что я говорю! Полмиллиона… Какой от них прок, когда….

Фру Алиса, хотя внутри все у нее кипело, смолкала. Бывает, мысли человека умчатся своими, недозволенными путями. Нет, надо держать себя в узде и терпеть. Как-никак всякая живая плоть когда-нибудь да устанет цепляться за жизнь. Только вслух лучше ничего не говорить, лучше не выдавать своих мыслей.

Сзади шагали дети: они радовались, что с воскресной обедней у тетушки Фелиции на этот раз покончено.

И все же однажды наконец пришло известие. Да, пришло известие, что тетушка Фелиция и впрямь занемогла. Фру Алиса зазвала детей домой и строгим голосом приказала:

— Умойтесь и наденьте воскресные платья!

— Но сегодня ведь не воскресенье…

— Неважно. Тетушка Фелиция заболела.

Сами родители оделись во все серое. Облачаться в черное было еще нельзя: рано.

Они застали тетушку в постели. Да, теперь по всему было видно, что ей худо. Она казалась такой маленькой, жалкой, похожей на ощипанного цыпленка, и голос у нее был такой, словно она проглотила бритву.

— Как дела, тетушка? Болит у тебя что-нибудь?

Присев на край постели, Петер пытался взять ее руку в свои.

— Все хорошо. А твои дела как?

Петер слабо улыбнулся, его словно сдуло с кровати.

— Я думал, что, может, ты… это самое. Доктор сказал…

— Доктор ничего не понимает, — буркнула тетушка Фелиция, — я совершенно здорова.

— Я, конечно, останусь здесь и буду ухаживать за тобой, — сказала Алиса, снимая пальто.

— Не нужно, — сказала тетушка. — Справлюсь сама.

— Я ведь когда-то собиралась стать сиделкой, — продолжала Алиса, притворяясь, будто не слыхала ответа. — Это было еще до моего знакомства с Петером. Помнишь, тетушка, как-то раз я вытащила у тебя из пальца занозу?

— Нет, не помню. У меня не бывает заноз. Занозы бывают только у олухов.

К тетушке Фелиции не подступишься. Не человек — железо. Точнее, рашпиль.

— Дети хотят с тобой проститься…

У фру Алисы был такой ласковый голос… Она подтолкнула своих трех свежевымытых дочерей к кровати. Дети испуганно поклонились.

Но в эту торжественную минуту в спальню вошел тот самый омерзительный кот. Он прямиком направился к тетушкиной кровати, вспрыгнул на нее и удобно устроился на перине.

— Шахусик, — с нежностью произнесла тетушка, почесав кота под подбородком, — мы с тобой неплохо жили вдвоем, не правда ли? А теперь пусть все другие оставят нас, нам с тобой о многом надо поговорить.

Грегерсы покинули спальню больной. Фру Алиса была уязвлена и недовольно косилась на своих детей, в борьбе за тетушкину милость не выдержавших состязания со старым котом. Всей семьей они обошли большой дом и как следует все оглядели. Так много комнат в тетушкином доме: казалось, можно бродить по ним без конца и любоваться вещами.

Спустя час из спальни вышел доктор. На этот раз он не улыбался.

— Фрёкен Фелиции больше нет, — сказал он, поправляя очки. — Ее последняя воля — чтобы вы взяли на себя заботу о Шахе.

— Да, конечно, — сказал Петер растроганно, — конечно, бедный котик…

На кухне отыскали корзину и уложили в нее кота. Алиса и Петер понесли ее вдвоем.

— Возьмем такси, — сказала Алиса, — не пойду я через весь город с этой мерзкой тварью в руках!

Они терпели кота целую неделю. Но потом Алиса сказала «хватит».

— Всюду валяется его шерсть, — заявила она. — Вся квартира провоняла кошачьей мочой. Занавески мои он превратил в бахрому. Ни часу больше не продержу его в доме!

— Куда же нам его деть? — сказал Петер.

— А ты позвони в бюро услуг.

— Куда?

— В такое бюро, где умерщвляют ненужных домашних животных.

Они вытерпели еще два дня. Но бедный Шах линял теперь пуще прежнего, и глаза у него сделались тусклые и унылые, как у нищего старика из богадельни. Петер позвонил в бюро услуг, и там обещали прислать человека — забрать чудовище.

На другой день пришел человек.

— Можете оставить себе корзину, — сказала Алиса, — только избавьте нас от кота.

— Хорошо, — сказал мужчина и при этом как-то странно и недобро улыбнулся. — Мы, разумеется, умертвим его, если не найдется желающих взять его к себе. Прошу уплатить мне десять крон.

— Десять крон, чтобы задрать кота! — возмущенно воскликнул Петер, когда посыльный ушел, унося с собой Шаха. — Кое-кто неплохо умеет наживаться за чужой счет!

— Считай, что это налог за наследство! — сказала фру Алиса. — Но прошу тебя, отмой наконец свои ногти. Завтра ведь нам к адвокату.

— А все же он как-то очень странно улыбнулся, — сказал жене Петер, когда они остались одни.

— Фрёкен Фелиция желала, — сказал старый седой адвокат, смахнув с ресниц несколько слезинок, — чтобы коту Шаху на старости лет жилось хорошо. Поэтому ее последняя воля, изложенная в настоящем завещании, сводится к следующему: тот или те, кто возьмет к себе Шаха и сделает его как бы членом своей семьи, унаследует все ее имущество, как движимое, так и недвижимое, ценные бумаги и наличные деньги, короче — все. Но в случае, если такового или же таковых не найдется, все наследство должно быть передано в фонд для бездомных кошек, а самому фонду присвоено имя Шаха.

Фру Алиса икнула. И выругалась про себя. Потом они долго, разинув рот, смотрели на старого адвоката, который сидел по другую сторону стола и так загадочно им улыбался.

Петер не мог отвести от него взгляд. Что это? Ему отчетливо привиделось, будто адвокат вдруг начал преображаться у них на глазах: пальцы его превратились в крохотные коготки, сам он весь оброс шерстью, а уши переместились вверх и стояли теперь торчком…

— Видела ты это? — спросил Петер, когда они вышли на улицу.

Алиса чуть не плакала.

— Что такое?

— Разве ты не видела?.. — Петер сник, его знобило, хоть он и был весь в поту. — Понимаешь, мне определенно показалось, будто я кое-что вижу.