Чтобы чем-то занять себя, Лихачев прибрал немного, коту молока налил в блюдце. Потом бродил по комнате, маялся. Хмель понемногу проходил. Прибежала Светка. Спросила:
— Ты всегда у нас будешь?
— Поживу и уеду.
— Куда?
— Далеко.
Светка пахла морозом и шоколадными конфетами. В детсаду у них был праздник по поводу 8-го Марта.
Василий хотел помочь ей снять шубку с капюшоном, она обиженно воспротивилась:
— Я сама… Не надо. Мама говорит, что дети все должны сами.
Сняла шубку, повесила ее на гвоздь, разулась, валенки поставила сушиться на русскую печь. Поворчала, как взрослая:
— Хуже нет — переезжать… Ничего не найдешь.
— А что ты потеряла?
— Туфли свои. А где папа и мама?
— На свадьбу ушли.
Светка забралась на диван с ногами.
— А зачем люди женятся?
— Чтоб не скучно было.
— А ты разженился?
— Кто это тебе сказал?
— Мама.
— Верно, разженился.
Посидела молча, подумала, затем спросила:
— А почему Верка говорит, что у меня папа не настоящий?
— Какая Верка?
— Со мной в одной группе…
— Неправду она говорит — папа у тебя самый настоящий…
— А ты своей Ниночке на ночь читаешь? А мне папа читает… Ну, что ты такой скучный стал?! Скажи что-нибудь.
— Тебе спать пора.
Они еще немного поболтали, потом Светка разделась, залезла под одеяло. Лежа на спине, опять озабоченно заговорила:
— Папочке на людях побыть полезно… А то он совсем закис со своею болезнью. Только бы не напился в гостях…
— Спи.
— А ты мне читать будешь?
— Что тебе почитать?
— А вон возьми книжку на полке.
Василий взял книжку, уселся поудобней, начал читать Андерсена.
Вскоре Светка уснула, а Лихачев представил себе, как сейчас дома. Ниночка, наверно, кончает готовить уроки. Петя что-нибудь лепит из пластилина. Лёсенька, должно быть, уже спит…
Неожиданно пришла Маша. Вошла, посмотрела в глаза:
— Что же не открывал долго? Думал, Пана? — Разматывая пуховую шаль, сказала насмешливо: — Не бойся. Не придет.
— Что-нибудь случилось?
— С чего ты взял?
— Лёсенька как?
— Я ей пенициллин ввела. Сегодня температура нормальная. Что это ты читаешь? Детская?
Прошлась по комнате, подошла к окну.
— А это что? Почему Асаня не принимал?
— Не знаю.
Взяла бутылочку на подоконнике, посмотрела на свет.
— Давно выбросить пора. Вон хлопья плавают. А Пана не придет, не бойся.
— Я не боюсь.
— Она говорит: «Не мне ему кланяться. Если у него совести нет, пусть творит, что хочет». И детям объясняет: «Наш папка другую себе нашел, помоложе да покрасивее, а мы ему теперь ни к чему».
— А, черт! — не выдержал Василий.
— А ты чего ждал? Что она детям будет объяснять, какой у них папочка хороший?
— Ты зачем пришла? — спросил Василий. — Уговаривать?
— Очень мне надо. Но если хочешь знать мое мнение, то скажу — ты глупость делаешь.
— Тебя Пана подослала?
— Да нет же. Ей-богу нет. Соскучилась и пришла. Ты ж мне брат родной.
Маша нетерпеливо прошлась по комнате.
— Василий, у меня к тебе просьба. Возьми вот это. Видишь?
Тут только он заметил в руке ее газетный сверток. Развернул — патроны от его двустволки. Маша виновато опустила глаза:
— Спрячь подальше. Нельзя такие вещи оставлять. Мало ли что может случиться… Дети.
— При чем тут дети? Патроны под замком были в кладовке.
— А ключ? Я ведь ключ нашла. У тебя в стеганке.
Он посмотрел на сестру, смутился.
— Чудишь?
Что-то надо было сказать ей, но он не знал, что именно. Она сама пояснила.
— Очень заманчиво, Вася… Один миг — и все. А потом противно стало… Я ведь медработник, знаю, как это бывает… А вообще-то я даже в бане вымылась, белье чистое надела. А потом подумала — какая гадость. Но не это главное… Главное — я поняла, что не люблю его. Нисколько не люблю и нисколько он мне не нужен. Только жить расхотелось, но это пройдет. Мне бы только сегодняшнюю ночь пережить, а там все наладится… Но что же это мы все обо мне? Ты лучше о себе расскажи.
— Обо мне — что? Я уеду…
— Хочешь все сначала? Думаешь, счастлив будешь?
— Не знаю…
— Не сможешь ты начать все сначала.
— Смогу. Другие ведь могут?
— То другие, а ты не такой…
— Тише, Светку разбудишь.
Маша долго смотрела на спящую Светку, вздохнула:
— Никогда себе не прощу. У меня тоже могла быть такая… Ну, не такая, конечно, поменьше…
— Обожди, — прислушался Василий. — Кажется, кто-то ходит. Во дворе. Или мне показалось.
— Пана не придет, не бойся. И никто не ходит. Тебе бы белласпон попринимать. У тебя нервы. А я вчера видела твою… С этим, с писателем.
— Когда?
— Когда из библиотеки шли, после открытия.
— Ну и что?
— Они стояли и разговаривали.
— Зачем ты мне об этом говоришь?
— Я прошла мимо, они меня не заметили. У нее лицо было нехорошее…
— Чепуха…
— Я поняла, что ты ей не нужен. В общем, уверена, что тебе с ней не жить. И никуда ты не денешься — вернешься к своей Пане и к ребятишкам. Перебесишься и вернешься… А вот мне, правда, придется куда-нибудь удирать… Нельзя мне здесь. Любовь прошла.
— А прошла ли?
— Прошла… А может, я его никогда и не любила. Не смотри на меня так. Я вполне в своем уме. Нет, конечно, не так сказала. Георгия я любила. А потом все прошло. Я тебе кое-что рассказывала. Это было после больницы. Мне было страшно плохо. Я написала ему. Но он не ответил. И вообще не писал несколько месяцев. Я думала, с ума сойду. Каждое утро просыпалась и не знала, как дожить до почтовой машины. Потом перестала ждать. Должно быть, человек все может вынести — остается внешне таким, каким был, но внутри у него что-то перегорает… Потом уже все равно стало, что будет с ним и что будет со мной. А затем и это прошло. Опять стала говорить себе, что жду его, но в душе уже ничего не было. Приехал, я даже не обрадовалась. Даже досада какая-то появилась: жила спокойно, а теперь опять надо беспокоиться.
— Как же ты дальше будешь?
— Ты обо мне не беспокойся. Замуж выйду. Я не старуха — кому-нибудь да понадоблюсь. Жалко только одно — ребенка зря сгубила. Он-то при чем? Этого я себе никогда не прощу.
— У тебя все впереди, не мучься.
— Впереди или позади — кто знает…
— Маша, ты мне денег немного дашь? — спросил Лихачев.
— Конечно, дам. Но разве у тебя нет?
— Тех, что на книжке, я не возьму. Пусть детям останутся. У Паны ни специальности, ничего. Что она заработает на общих работах? Пусть хоть на первое время… А там устроюсь, посылать буду.
— Никак не могу поверить, что у тебя это всерьез… Ты и она — ничего общего.
— Давай об этом не будем. Хотя извини, задам тебе один вопрос, раз уж пошло на откровенность. Если женщина отдается мужчине — любит она его или нет? Или это ничего для нее не значит?
— Иногда значит, а иногда и нет… Разные бывают женщины.
42
Устраивать свадьбу Георгий не захотел — просто посидеть всей семьей после возвращения из сельсовета. Анна Леонтьевна побоялась перечить сыну, хотя было обидно, а вдобавок и печально, потому что быть вместе молодым оставалось только два дня и две ночи, а после того предстояло провожать невестушку.
Кроме приглашенных, пришли и незваные гости: бывшая школьная учительница Георгия Вера Никандровна и старичок-конюх с мокрыми глазами. Учительница принесла хрустальную вазу, и стало неудобно, что ее не пригласили, а она так потратилась. А старичок имел привычку не пропускать ни одного случая, где бы можно было посидеть за столом и выпить на дармовщину. Одет он был совсем неподобающе: в гимнастерке, застиранной добела, и валенках с галошами.
Юлька помогала накрывать на стол. Варя тоже взялась было носить посуду, но Настенька ее остановила.
— Сиди спокойно. Тебе не положено.
Асаня вроде бы ненароком то в один угол заглядывал, то в другой и руки потирал, будто замерз сильно. Анна Леонтьевна отозвала его: