— Ты совершенно протрезвел, вот что плохо. Ты не сможешь уснуть до утра, я знаю, у меня так бывало, это усталость.

— Это классовое чутье, девочка, — сказал Карданов, поглаживая ее по плечу. — Ты ведь, кажется, слегка номенклатурная девочка, а?

— Это тебе Петер сказал?

— Брось, Марина, стал бы Петер меня посвящать? Он бы и сам не прочь завязать ближние бои на дальних подступах. Я же тебе говорю: классовое чутье. Вот мы в МГУ все тогда учились, ну и все в общем-то как все: вместе и сдавали, а когда и заваливали кое-что. Ну а лет через пять про одного слышу: он каким-то уже советником в одной отнюдь не слаборазвитой европейской стране. А лет через десять про другого: он-де уже директор крупнейшего издательства. Вначале мы так и сяк рядили, откуда, мол, пробивнуха такая открылась. А потом я на фамилии их внимание обратил и сопоставил с некоторыми активными участниками гражданской войны. Вот и получается, как с сыном Алексея Максимовича Горького, которого знаешь как называли? Советский принц.

— Ну а я тут при чем?

— Лет тридцать я на эти дела в упор смотрел и не видел. Свои ж все ребята, думал. Ну повезло одному больше, другому меньше… пить, значит, меньше надо было. А потом гляжу, нет, на одном уровне одни шарики по кругу мчатся, на другом — другие, на третьем — третьи. А чтобы между уровнями — шалишь, брат, не здорово разбежишься. А таланты… что ж таланты, если уж такой вундеркинд, ступай в цирк выступать. Хотя и там династия Дуровых чуть ли не с наполеоновских войн все захватила.

— Витя, Витя, я же скромнейшая из скромных. И пред тобой почти безгласна.

— А почему это именно тебя взяли сюда на оргдела? Я понимаю, конечно, что такая поездка не предел мечтаний, но и желающих все-таки нашлось бы предостаточно. Ну пусть умненькая, симпатичненькая, кандидатик свеженький, да ведь по всем этим позициям почему же именно на тебе сошлось? С одной стороны, просто неплохо время проводишь — хлопоты-то пустяшные. А с другой стороны — тут тебе и обкатка молодого кадра, тут и светила на равных с тобой, и неограниченные возможности образования и укрепления полезных на будущее связей.

— Так ведь я же с тобой весь вечер. А не с «полезными».

— Вот-вот, дошли и до меня. И сразу ведь ясно, что ни черта ты не опасаешься, никакой Веры Леонидовны, хоть она и начальник тебе здесь. И Петера с Вячеславом можешь в упор почему-то не замечать. А ведь такими мальчиками другая бы на твоем месте еще подумала бы, пренебречь ли? А со мной знаешь почему ты пошла? А мне тоже, как и тебе, ничего  с п е ц и а л ь н о  от них не надо. Вот тут мы с тобой равны. И вот именно это обстоятельство всегда сбивало с толку некоторых распределителей кадровых забегов: а на каком основании?

— И на каком же?

— А на таком, что никаких оснований для этого не требуется. Еще эпоха Ренессанса открыла, что достаточно быть человеком, чтобы чувствовать себя равным среди людей. Ладно, закрыли тему. Во сколько завтра симпозиум?

— Знаешь что? Орготдел договорился с местными товарищами, они дают большой стационарный магнитофон, и весь симпозиум будет записан на пленку. Если завтра проспишь, я передам пленку тебе. Прослушаешь, расшифруешь нужные куски, если там будет что интересное, а потом вернешь ее мне.

— А если я просплю и тебя?

— Тогда я передам тебе пленку в Москве.

Они дошли до гостиницы, их впустили внутрь, лифт был уже отключен, и они пешком поднялись на четвертый этаж. В дверях кардановского номера торчал ключ, он толкнул дверь, она открылась, и Виктор жестом руки пригласил Марину войти впереди себя в темную комнату. Но она покачала головой и сказала:

— Нет. Я не хочу. Ты большой мастер ухаживать за женщинами. Так что они не знают, куда им деваться.

Они пошли по коридору в обратном направлении до холла, дежурной по этажу за столиком не было, они коротко посовещались приглушенными голосами, Марина еще раз назвала себя дурой и сказала, что он не виноват, что все испортил, и она благодарит его за вечер, ей не хочется с ним расставаться, но в номер к нему она не войдет, потому что там побывала другая женщина, а он все испортил, и в конце концов она имеет право, но короткое знакомство не заключается в том, как они провели этот вечер. Не надо было ему говорить об истине. Карданов молча соглашался, он крепко сжимал ее плечи и несколько раз поцеловал обнаженную шею, наконец она освободилась, и они прошли в глубину холла и сели на небольшой диванчик, и он опять обнял ее.

— Мы что, студенты, что ли? — тихонько посмеивалась Марина и заслонялась от его поцелуев ладошкой, а он целовал ее руку и думал, как она права, еще там, на скамейке, определив, что он не сможет заснуть до утра. Вся будущая статья для журнала, вся целиком проносилась у него в уме, он знал, что запишет ее по памяти в Москве, у него долговременная память, и спешить особенно некуда, все уже у него в голове, так что даже и завтрашняя магнитофонная запись симпозиума вряд ли многое добавит. Он успел побеседовать с основными закоперщиками завтрашних дискуссий и фактически успел закончить работу там, где другой только бы ее начал.

Марина повернула голову так, что ее губы коснулись его уха, и прошептала:

— Почему я не встретила тебя раньше? Не делай ничего больше, ты все равно уже все испортил. Дурачок, твои философские речи не способствуют коротким отношениям. Тебя об этом тоже никто не предупредил?

— Все равно ты пошла со мной. А не с Петером.

— Ты же знаешь, что ты ужасно милый. Но как ты ухитряешься все усложнять? Просто невероятно.

Потом он сказал, чтобы она вычеркнула его из всех списков, потому что у него нет больше денег, и так оно к лучшему, потому что неохота ему ни банкетиться, ни скользить по глади озера, он соскучился по Москве, и если можно перезаказать его билет, то он завтра с ходу и уехал бы.

— Я сейчас сделаю для тебя одну вещь. Вера Леонидовна сживет меня завтра со свету, если я разбужу ее… Ключ был у нее, но у меня есть ключ от комнаты оргкомитета. Я это имела в виду, когда говорила о собственном пижонстве. Но все списки и все билетные дела мы забираем к себе в номер. Она, наверное, не закрыла дверь. Я сейчас пройду и принесу все это хозяйство сюда, и мы что-нибудь насчет тебя сообразим.

Она ушла по коридору, и он подумал, что лучше бы ему это все приснилось. Марина настоящий товарищ, и в конце концов она имеет право на то, чтобы ему всего лишь приснилось, что он проснулся и спустился в этот бар и встретил ее. Он все испортил, ей было хорошо с ним, и ничего он не испортил, но он не ответил на ее вопрос — п о ч е м у  т а к  в с е  п р о и с х о д и т? — и это было равносильно тому, что они просто приснились друг другу.

Но снова появилась Марина, она подошла и села рядом с ним и раскрыла папку с бумагами.

Сначала она вычеркнула его из списков участников мероприятий, то есть сначала она сказала, что может дать ему денег, у нее есть, но он ответил слегка неясно:

— Да все равно и этих не хватит, — а потом уже добавил яснее, что он уже решил, уезжать так уезжать.

— Это ты из-за бывшей жены? — спросила Марина.

— А ты знаешь, мне ее жалко.

— Она эффектна и энергична.

— Ей трудно дается ее работа. Она в вечном напряжении, не допустить бы ляпа. И зачем только она стала писать о науке?

— А зачем ты об этом думаешь? Она сама разберется.

— Мне не хотелось бы разочаровываться в женщине, даже если она сама от меня ушла. Мне бы вообще не хотелось разочаровываться в женщинах. Они не должны быть напряженными, озабоченными, борющимися за существование. Я готов помочь. Это пожалуйста. Но я не хочу видеть их такими.

— Хорошо, что ты не видел меня во время защиты диссертации.

— Даже неловкими. Я был тогда на военных сборах, в летних лагерях, а один друг, Юрка Гончаров, вызвал меня телеграммой на свою свадьбу. Я знал его жену и раньше. Ну как тебе сказать, это тип женщины, которую раньше могли назвать «царицей бала». Она и так достаточно высокого роста, но любила ходить на модных тогда высоких каблуках-шпильках. Ну свадьба как свадьба, после застолья начались танцы, Юрка самолично скатал ковер и задвинул его в угол. Тогда свирепствовал твист, не знаю, застала ли ты. Вот они врубили маг и пошли твистовать, жених и невеста, вернее, уже муж и жена, словом, ребята что надо. На загляденье. И вот, твистуя с отменной выучкой, как говорится, на зло врагам, на радость маме, они переместились с центра комнаты к углу, где лежал сложенный ковер. И она зацепила своей шпилькой за него. И чуть не упала. Но он ее поддержал, она восстановила равновесие, и «твист эгейн» пошел по новой.