Самые придирчивые наставники — самые плохие. Цепляются к пустякам, а „во вверенном учреждении“ — беспорядок. Как у бездарных военачальников, для которых превыше всего — хлястик да крючок…

А что касается моих девчат, то относиться должно ко всем одинаково и… к каждой по-своему. Уважать личность. Но и требовать. Внушать — без рабочего человека, как поется: „самолеты не летают, пароходы не плывут“. Ни тебе кибернетики, ни тебе космоса… Везде рабочие руки надобны. Но умные, творческие.

Мне сейчас что важно: поскорее составить собственное мнение о новичках. Иной раз приходят с отменной характеристикой, а на поверку…

В позапрошлом году говорю одной мамочке:

— Ваш сын курит.

Она в амбицию:

— Не может быть! Я, когда он спит, обнюхиваю его.

— Да. Курит. И потом еще: рыбу ловит, продает ее и деньги на водку тратит.

— Это кто-то другой!

…Так вот, о новом наборе. Они сразу и точно определятся в труде. Здесь уж никакого камуфляжа, внешнего наноса.

Был у меня как-то в группе Стасик Громов. Одиннадцатый ребенок в семье. Можно было предположить, что жизнь приучила Стасика к труду. На поверку же оказался редкостным лодырем.

И в ту же группу зачислили единственного сына из обеспеченной семьи. Думал: „Ну, неженка достался“. Ничего похожего! Работал — загляденье. Значит, штампы да шаблоны воспитателю противопоказаны. Главное — учить быть человеком.

Вот пройдет немного времени, установим связь с родителями… Поработаем вместе… Для этого „указания сверху“ вовсе не надобны. Буду родителям Гали, Дины открыточки слать. Мол, так и так идут у нас дела. Ваши ответы и пожелания весьма важны… И еще: надо в типографии рабочих попросить, чтобы по-отцовски опекали моих птенцов…»

Отец Гриши, Семен Семенович, решил взять на работе отгул и поехать к сыну: лучше один раз посмотреть, чем десять раз прочитать о ГПТУ в газетах.

В училище он получил разрешение директора побывать на уроке Середы. И когда Гриша после перемены вошел в кабинет спецтехнологии, то увидел отца за последним столом, возле Хлыева.

Гриша издали несколько недоуменно кивнул отцу, но подходить не стал, чувствуя неловкость: его, как маленького, даже здесь опекают родители. Только шепнул Егору, сидящему рядом: «Батя пожаловал».

Константин Иванович, предупрежденный Коробовым, поздоровался с гостем, положил перед собой журнал, разрешил учащимся сесть.

Поздняев-старший пытливо оглядел класс. Цветы на подоконниках. Стенды с изображением монтажных работ и предостережениями: «Проверь исправность заземления», «Умей освободить пострадавшего от тока», «Работай испытанными грузоподъемными приспособлениями».

«Хорошо, что мать не видит эти надписи», — подумал он, протирая очки.

Еще проходя училищным стадионом, Семен Семенович заметил «высотников», тренирующихся на шестах, канатах и конструкциях из алюминия. «Грише здесь сноровистость дадут», — подумал тогда Поздняев. Но возникла и тревожная мысль, что сын избрал опасную профессию.

Рабочий стол преподавателя походил на пульт управления: магнитофон, динамики, выключатели, кнопки, сигнальные лампы. Сбоку «комбайна» смонтированы полки с чертежами, справочниками, какие-то приборы. И доски здесь особенные — сменные: наверно, то наматывались на валик, то сматывались, если нужен был заранее приготовленный сложный чертеж.

Преподаватель — молодой, скорее похожий на артиста — начал объяснение. В какой-то момент, словно сам собой, опустился экран, закрывая доску, сами собой задвинулись шторы на окнах, в задней стене кабинета распахнулось оконце и застрекотал киноаппарат.

Потом шторы раздвинулись, доска открылась… Преподаватель нажал кнопку — загорелась светящаяся схема, нажал другую — на столах учащихся включились лампы.

— Возьмите карточки-задания с элементами программированного контроля.

Светловолосый мальчишка рядом с Поздняевым стал ворожить над карточками из цветного пластика.

Преподаватель спросил его:

— Разобрались, Хлыев?

Паренек приподнял левое плечо, неуверенно пробормотал:

— Разобрался. — Отодвинул волосы с уха, переключил у себя на столе тумблер.

Ответ, видно, пошел к столу преподавателя, а рядом с Семеном Семеновичем, как и на других столах загорелась радиолампа с цифровым индексом и выставленной оценкой.

Желтоволосый почесал затылок:

— Неверно ответил. — И, словно оправдываясь перед Поздняевым, добавил: — Аппаратура неточная.

«Ну, ну, неточная, — хитро поглядел на него Поздняев, — небось, у Гриши точная».

А преподаватель продолжал дирижировать группой:

— Подумайте…

— Порассуждайте…

— Давайте вместе сформулируем вывод…

— Советую вам сначала разобраться в схеме.

Говорит он на равных, но, пожалуй, немного суховато, отгороженно, что ли.

— Неясности есть?

Главные выводы предлагает записать.

Лица у ребят сосредоточенны, головы — каштановые, светлые, темные — склонились над столами.

«Пожалуй, нагрузку этим головам здесь дают побольше, чем в обычной школе, — прикидывает Поздняев. — А все же мой Гриша самый волосатый, — с огорчением отмечает он. — Сколько я дома воевал, чтобы подстригся, так нет…»

Но, заметив еще двух-трех гривастых, Поздняев успокоил себя: «Главное, чтобы в голове было». И даже остался доволен такой своей терпимостью.

В юности, работая на заводе чернорабочим, Семен Поздняев вечерами бегал на курсы чертежников-конструкторов. Там преподавали технологию металлов, сопромат, детали машин. Позже, когда он стал токарем высокого класса, все это очень пригодилось.

Но, батюшки! На каком уровне преподавали им тогда на курсах!..

По всему видно, что техническая революция вошла в это училище не на цыпочках, пугливо озираясь, а полновластной хозяйкой.

Семен Семенович протер очки и теперь стал разглядывать учащихся обстоятельно.

Рядом с Гришей сидит паренек с крутым затылком. А позади — русый, в профиль похожий на Петровича из старого фильма «Цирк»: высокий чистый лоб, прямой нос, высокая шея. Преподаватель назвал его Дроботом.

Были здесь и модники, видно, не признававшие форму, а может быть, еще не получившие ее: и пиджаках с широкими планками сзади, похожими на усеченную пирамиду с двумя пуговицами; в куртках, с воротничками, выпущенными поверх, точь-в-точь, как у преподавателя.

К ножкам столов привалились портфели, чемоданчики разных калибров и цветов.

«Совсем взрослые», — с удивлением думал Семен Семенович, мысленно представляя, как он будет обо всем рассказывать дома жене.

Над училищем пролетел реактивный самолет, и гул его неясно пробился сквозь задребезжавшие стекла.

По небу ходили тучи глубокой осени, виднелась вдали приунывшая роща, окутанная туманом, зябли заводские корпуса. А в кабинете было тепло, уютно и чертовски интересно.

Гриша нет-нет да поглядывал через плечо, будто удостоверяясь, все ли отец примечает как следует, ничего не пропустил?

Преподаватель вызвал к доске Хлыева. Тот пошел неторопливо, всем видом своим говоря: «Зачем меня беспокоить? Напрасный труд».

У доски отмалчивался, руки складывал так, будто выходил голый из воды, голову ронял то к правому, то к левому плечу, словно она у него не держалась.

Фруктик! Воспитателям с таким не просто.

Весело, задористо прозвенел звонок. Мужской голос приказал по селектору:

— Учащийся Хлыев, зайдите ко мне.

Наверно, это его директор вызывал.

Лицо у мальчишки вытянулось. Он вышел из кабинета. Вслед за преподавателем повалили в коридор учащиеся.

Гриша подошел к отцу:

— Ну, как тебе наше ТУ? — не без гордости спросил он.

— Все в порядке, — скупо ответил отец, — я тебе пирог привез и варенье. Мама прислала.

— Зачем это? — стесненно сказал Гриша и покосился на Алпатова, стоящего рядом. — Познакомься — мой друг Егор.

«Ишь ты, уже и другом обзавелся», — с удовольствием оглядывая паренька с зализом каштановых волос над крутым лбом и широкими светлыми бровями на открытом лице, отметил Семен Семенович. Протянул руку: