Но те же самые условия породили и немало отрицательного. Чувство собственного достоинства и независимости людей, бежавших некогда от феодального, религиозного или иного гнета Европы, доведенные до крайности, до своих уродливых форм, породили ныне типично американский крайний индивидуализм, когда личность противостоит всему обществу, рассматривая это общество, всех людей, ее окружающих, как силу глубоко враждебную. В условиях Америки одиночество человека в обществе, типичное для капитализма вообще, обретает еще некий специфически американский оттенок, когда это уродливое искривление рассматривается не как зло, а как благо, то, к чему следует стремиться, что отвечает, дескать, извечной человеческой природе. Философия опасная, на почве которой вырастают плевелы ядовитые.
Путешествуя по Америке, невозможно не восхищаться плодами гигантского труда, вложенного в эту землю несколькими поколениями американцев. За небольшой с точки зрения истории срок этот не освоенный каких-нибудь две с половиной сотни лет назад континент превратился в ухоженную землю, покрытую сетью первоклассных дорог, с гигантскими городами, отлично возделанными полями, мостами и туннелями, портами и промышленными комплексами.
Причин столь быстрого развития страны немало: природа — отличный климат, богатые недра, обширные пространства, многоводные реки; исторические условия — 200 лет на американскую землю не ступала нога интервента, войны происходили где-то далеко, а американцы пользовались благами отдаленности, отсиживаясь от военных бурь за двумя океанами.
Есть и другие обстоятельства, счастливо сложившиеся для Америки. И в их ряду, безусловно, нечто имеющее прямое отношение к теме, о которой идет у нас речь. Кто 150—200 лет назад покидал Старый Свет — пускай неуютный, с его религиозным гнетом и феодальной кабалой, но обжитой и привычный — и пускался в опасное путешествие за океан, совершая прыжок в неизвестное? Лишь самые сильные, смелые и предприимчивые. Кого брали на корабли, плывшие за океан? Судов было немного, снаряжать их было делом дорогим, и среди тех, кто готов был поставить на кон собственную судьбу, отбирали не только смелых и отчаянных, но еще и умелых и искусных, хорошо владеющих топором или долотом, молотком каменщика или плугом хлебороба.
Так история и люди осуществили своего рода естественный и искусственный отбор, а на американской земле обосновывались, давая начало новым поколениям, индивидуумы, особенно жизнеспособные, сильные духом и независимые характером. Там, в тех седых временах истоки того, что ложится сегодня в основу многосложной штуки, именуемой национальным характером.
Я говорю — многосложной потому, что действительно очень трудно разложить по полочкам, свести к простым формулам столь сложные вещи. Скажем, чувство независимости, предприимчивость и многое другое, свойственное американскому характеру, — хорошо это или плохо? И хорошо, и плохо. Сегодняшний американец независим и полон самоуважения. Это, безусловно, хорошо.
Характерная для американской повседневности деталь. В любом учреждении, общественном месте, гостинице американец всегда пользуется преимуществом перед иностранцами. Если самолетный или пароходный рейс загружен и на него трудно достать билеты, не пытайтесь напирать на то, что вы иностранец, претендуя на том основании на особое положение. Это даст прямо противоположный эффект, и вам выдадут билет в самую последнюю очередь, после того как будут удовлетворены все американцы. В государственном учреждении и частной конторе, в театре и на стадионе американскому гражданину первые места, наибольшее внимание и уважение. И это правильно. Он у себя дома. Он здесь хозяин.
Сталкиваясь с этим, невольно думаешь о том, что иногда встречается у нас. Русское гостеприимство вошло в поговорку, стало, если хотите, мировым стандартом понятия о гостеприимстве. И это тоже хорошо и правильно, ибо отвечает душевным качествам, традициям и нормам нашего народа. Но всякое доброе, как известно, всего в полушаге от своей противоположности. И когда видишь, как с совершенно излишней почтительностью, чтоб не сказать больше, в ущерб согражданам иной ретивый администратор гостиницы под белы руки ведет заезжего коммерсанта в самые лучшие покои или, того хуже, среди ночи изгоняет из гостиничного номера уважаемого человека для того, чтобы поместить туда нагрянувшего прыщеватого хлыща с заграничным паспортом, то думаешь: куда же подевалась его гражданственность и национальная гордость?!
Когда обнаруживаешь, что иной иностранец, вообразивший, что своим посещением он оказывает нам честь превеликую, кладет ноги на стол, чувствуя себя этаким сверхчеловеком и позволяя в гостях то, что он никогда бы не позволил дома, думаешь о том, что пора, давно пора взять за шиворот и тряхнуть как следует — не его, ибо что с него взять, — а иных деятелей, забывающих о том, что великий интернационалист Ленин именовал национальной гордостью великоросса.
Да, мы гостеприимны! Но гостеприимство наше не имеет ничего общего с угодливостью и заискиванием перед кем бы то ни было. Нетерпимо каким-то унылым чинушей и заскорузлым бюрократом установленное правило, предоставляющее какие-либо преимущества заезжим гостям перед гражданами собственной страны, пускай и в пустяках: в гостиничной броне или порядке выдачи театральных билетов. Ибо там, где идет дело о национальной гордости советского гражданина, нет и не может быть пустяков!
Национальная гордость великоросса — это не пустая спесь, не провинциальная ограниченность — оборотная сторона комплекса неполноценности, не попытка напялить лапти поверх современных штиблет, не воздыхания иных мужиковствующих графоманов о вечернем и ином звоне. Ленинское понимание гордости этой как небо от земли далеко от узколобого реакционного славянофильства, по которому вдруг загрустили иные критики, запевшие с чужого и чуждого нам голоса. Знают ли они, чего хотят? Скорее всего, нет. А если знают, то тем хуже, ибо некоторые из писаний таких, выдаваемых за истинно национальное, выглядят скорее как перевод с американского.
Наша советская национальная гордость — чувство светлое, не ограничивающее для нас мир околицей, но вмещающее огромное понятие — Родина! Социалистическая Родина!
Одним словом, самоуважение, национальная гордость — это хорошо. Однако когда гордость эта оборачивается спесью, националистическим чванством, это перестает быть чертой хорошей, переходя в свою противоположность. Между тем у американца национальное самоуважение сплошь и рядом гипертрофировано до размеров уродливых, превращаясь в высокомерие и пренебрежение к другим странам и народам. Но отсюда ведь недалеко и до концепции сверхчеловеков, а к чему это приводит, мир помнит достаточно хорошо. В недавние времена он слишком дорого заплатил за то, что одному народу вбили в голову это самое суперменство, мысль о том, что он избранная раса, которой все позволено. Самоуважение — благо лишь до тех пор, пока оно не перерастает в неуважение к другим, в фанфаронское чванство и мещанское самолюбование.
Или взять такое специфичное, особенно присущее американскому национальному характеру качество, как чувство независимости, умение постоять за себя. Качество это вырабатывалось на протяжении многих поколений. Оказавшийся на американской земле колонист уходил в глубь страны, обосновывался там, вырубал леса, вспахивал целину, пускал корни. На сотни миль вокруг не было никого, кому бы он мог пожаловаться на несправедливость и утеснения со стороны соседей или нежелательных пришельцев.
Шерифы, суды — все это было далеко, и поселенец привыкал полагаться на самого себя, на собственные кулаки, на кольт у бедра, с которым он не расставался ни днем, ни ночью и который заменял ему и параграфы закона, и судейский вердикт. Многозарядный кольт считался в Америке в период колонизации таким же предметом первой необходимости, как топор и лопата. И те, кто сейчас недоумевает по поводу широкого распространения в сегодняшней Америке личного оружия — что в нынешних условиях и неприемлемо и опасно, — не должны забывать корней этой традиции, делающей проблему изъятия оружия у миллионов граждан не такой простой, как это могло бы показаться на первый взгляд.