В этой группе радостно возбужденных людей находилась его жена Этель — моложавая женщина с крепко сбитой фигурой бывалой спортсменки и старшие дети — 16-летняя Кэтлин, 15-летний Джозеф и на год его младше Бобби. Младшие оставались дома. Самые маленькие спали глубоким сном в своих постелях, средние же, кому не удалось уговорить отца взять их с собой в предвыборную поездку в солнечный Лос-Анджелес, наблюдали за отцом у экрана большого телевизора, стоящего в холле их дома на окраине Вашингтона.
Звуки выстрелов, резко прозвучавших в коридоре отеля «Амбассадор», были настолько неожиданны, что до тех пор, пока внезапно наступившую тишину не прорезал полный отчаяния крик Этель Кеннеди, никто не мог понять, что произошло. Толпа испуганно шарахнулась в сторону, и миллионы американских телезрителей, из тех, кто з этот поздний час ночи с 4 на 5 июня 1968 года еще не успел в своих домах выключить телевизоры, увидели только что улыбавшееся лицо сенатора залитым кровью, искаженным гримасой муки. Один глаз его был судорожно закрыт, другой широко раскрыт, полный ужаса и боли.
Все произошло в считанные мгновения — высокий парень в джинсах и ковбойке, смуглый, с перекошенным от злобы и страха лицом, неизвестно как очутившийся в толпе, змеей проскользнул между людьми и почти в упор, с полутора-двух метров разрядил обойму своего пистолета, который он выхватил из заднего кармана; медленно сползший на пол Кеннеди; метнувшиеся к убийце члены его охраны; короткая борьба, когда олимпийский чемпион по десятиборью, могучий негр Рафер Джонсон, покинувший спорт, соблазнившись высоким жалованьем телохранителя сенатора-миллионера, выбил из рук стрелявшего бесполезный уже пистолет; испуганные кричи: «Доктора, скорее доктора!» — на все это ушло едва ли больше минуты.
Но минута эта была подобна мгновенному взрыву, который долго готовится, быть может недели и месяцы, и последствия которого дают о себе знать еще более долго, быть может годы и десятилетия.
Вновь в жуткой неприкрытости предстало далласское убийство не как факт, ставший уже достоянием истории, а как событие, имеющее прямое и непосредственное отношение ко дню сегодняшнему. Минута как бы вплотную сдвинула два убийства, разделенные пятью годами, заставила думать, сопоставлять, искать логические связи и опосредствования.
Нет, не закрыто еще далласское дело, оно продолжается, свидетельствуя, что безнаказанность убийц, нераскрытый заговор подобны неразорвавшейся бомбе, ржавеющей до времени, но смертоносной, таящей опасность и несущей гибель забывчивым, равнодушным, закрывающим глаза на преступления.
Пройдет еще немало времени прежде, чем будет распутан — если он будет распутан когда-либо до конца — зловещий клубок. Клубок, узлы которого были завязаны пасмурным ноябрьским утром 1963 года, клубок, плетения которого еще туже затянулись, когда год спустя рухнул на землю самолет, на котором находился младший из братьев, клубок, завязанный намертво в респектабельном лос-анджелесском отеле «Амбассадор».
Что же стоит за убийством Роберта Кеннеди? Имел ли место заговор? Или перед нами трагическая случайность, выходка фанатика-одиночки, сводившего с сенатором какие-то неведомые личные счеты, или того проще — акт одержимого какой-то манией, психически неполноценного человека?
В момент, когда пишутся эти строки, исчерпывающего ответа на поставленные вопросы еще нет. Это и не удивительно. Со дня трагической гибели президента Джона Кеннеди прошло времени значительно больше, но и поныне очень много неясного в далласской трагедии. Уж очень хорошо умеют в Америке мокрых дел мастера прятать концы в воду, а особенно в тех случаях, когда за непосредственными исполнителями политических убийств стоят силы влиятельные и могущественные.
Прежде всего о вопросе для данного случая кардинальном — был ли заговор или перед нами преступление убийцы-одиночки? Министр юстиции и генеральный прокурор Соединенных Штатов Рамсей Кларк поторопился ответить на этот вопрос уже через несколько часов после покушения, когда не было еще известно почти никаких фактов, за исключением самого трагического факта убийства, когда тело Роберта Кеннеди еще не было предано земле и не нашло вечного успокоения на Арлингтонском кладбище рядом С могилой Джона Кеннеди. Министр Кларк поторопился заявить, что никакого заговора не было и речь идет об одиночном преступлении. Откуда такая поспешность, для чего и с какой целью?
Семейство Кеннеди, похоронив младшего брата подле старшего, не имело, конечно, в виду подчеркнуть этим общность причин их гибели, связь, существующую между двумя убийствами. Оно руководствовалось, разумеется, совсем иными соображениями. Но две могилы эти, расположенные рядом и разделенные во времени пятью годами, независимо от чьей бы то ни было воли всегда будут наводить людей на размышления, заставят сопоставлять две трагедии, размышлять об их общих корнях.
Напрасно суетился генеральный прокурор, напрасно с неприличной, не соответствующей высокому его положению и серьезности происшедшего поспешностью поторопился прокламировать отсутствие заговора. Против этого свидетельствует многое известное уже сегодня, против этого говорит немало из того, что было известно до лос-анджелесской драмы.
Охота на младших братьев убитого президента началась сразу же после далласского убийства. Здесь уже рассказывалось об этом. Атмосфера ненависти вокруг Роберта Кеннеди особенно сгустилась после того, как весной 1968 года он объявил, что будет бороться за выдвижение своей кандидатуры на пост президента. При этом сенатор публично провозгласил, что в случае своего избрания президентом он вернет политику страны на путь, намеченный президентом Кеннеди, будет осуществлять более реалистический курс, имея в виду добиваться ослабления международной напряженности.
Вряд ли такая программа вызвала восторг у тех, кто видел в Джоне Кеннеди человека, посягавшего на их неправедные военные прибыли. Вряд ли она, программа эта, устраивала тех, кто делает ставку на войну, безмерно наживаясь на гонке вооружений. Нет, Роберт Кеннеди, точно так же как и президент Джон Кеннеди, не был рыцарем без страха и упрека, боровшимся во имя высоких идеалов мира. Он просто представлял те круги американской буржуазии, которые склонны более трезво смотреть на вещи, отдавать себе отчет в том, что в условиях ракетно-атомного века формула военного мыслителя прошлого фон Клаузевица «война есть продолжение политики, но иными средствами» уже неприменима, что ныне такая «политика» чревата исчезновением как самой политики, так и политиков — ее творцов.
В разговоре с автором этих строк Роберт Кеннеди очень настойчиво несколько раз возвращался к мысли о том, что в современных условиях сосуществование системы свободного предпринимательства, как он деликатно называл милый его сердцу капиталистический строй, и социалистической системы является не проблемой выбора, а насущнейшей необходимостью, «стратегией выживания».
Подчеркнуто уравновешенный на протяжении почти всей долгой беседы нашей, прятавший все эмоции, если были они у него, под маской аристократической сдержанности и рассчитанной холодности уже опытного политика, он в этом месте разговора, будто подброшенный пружиной, вскочил со своего кресла и возбужденно заходил по комнате. Его глуховатый голос, под стать внешней манере поведения, не выражавший оттенков чувств, — и серьезные сентенции, и шутки, и светские любезности, и статистические данные о советско-американской торговле сенатор изрекал одним и тем же ровно-бесстрастным тоном, не повышая и не понижая голоса, — в этот момент напрягся и зазвенел. Было видно, что проблема эта до глубины души волнует моего собеседника.
— Поймите, — говорил он, — мой великий брат ничего не изобрел. Он не взял свою политику с потолка. Он просто увидел единственный путь. Другого нет. Другой ведет нас в бездну. Но путь в бездну — разве это дорога? Либо независимо от того, нравимся мы друг другу или не нравимся, скорее не нравимся, — губы сенатора тронула мимолетная усмешка, — мы научимся сосуществовать, либо... — и он сделал резкий энергичный жест рукой, значение которого не вызывало сомнений.