— Гражданин начальник, я уже много раз говорил, что эти рюкзаки мы нашли. Точнее, украли. Они лежали без присмотра на вокзале, мы не имели понятия, что в них находится. Если бы я знал, ни за что не взял эти проклятые рюкзаки. Кто однажды попробовал тюремной баланды, тот никогда больше не захочет. А теперь мы опять под угрозой. Я готов простить обиду, если вы выпустите нас.

— Делаете ставку не на ту карту, Булдра. Вы же опытный человек. Вас изобличают отпечатки пальцев, которые вы оставили при грабеже, вас опознали оба сторожа, обнаружено много других улик. Вам известно, что чистосердечное признание облегчает участь?

— Даю слово, я чист, гражданин начальник. Может, иногда и пошаливаю, но нужно же отдавать долги. Как раз так получилось, что недавно задолжал. Гражданин начальник, мама меня бросила, отца я не знал, с малых лет среди чужих людей. Сами посудите, что из меня могло получиться? Когда-то я был блатным, но в последнее время живу праведником. Нас предупреждали, что после отсидки за нами будут следить…

— Приберегите ваши сказки для кого-нибудь другого, Булдра. Вы сбежали от родителей, бродяжничали, занимались воровством, чем промышляете и по сей день. Должен вас предупредить, что если вы будете так же вести себя на суде, то это не в вашу пользу. Последний раз спрашиваю, будете вы говорить правду?

— Зачем мне на себя наговаривать, гражданин начальник!

— Уведите!

За заключенным закрылась дверь, а Ярда еще некоторое время сидел ошарашенный. Ему дали подписать протокол, он распрощался с прокурором и подполковником и, наконец, оказался за воротами тюрьмы. Гула, к его удивлению, выглядел вполне спокойно.

— У меня впечатление, что все это мне приснилось. Вы что, с каждым негодяем так возитесь?

Майор, привычный к подобным сценам, окинул Ярду ироничным взглядом.

— А вы думали, что он упадет перед вами на колени и будет просить прощения? Булдра в подобном переплете уже в шестой раз. Он знает, что его ожидает, и добровольно не признается.

— Ведь он издевался над нами! Вас не оскорбляет его поведение?

— Я встречал и похлеще. Он отпирается от всего и выкручивается. Все равно истина восторжествует. Это неизбежно. У нас достаточно улик. Больше всего он боится, что ему предъявят обвинение в попытке нелегального перехода границы.

Подойдя к дому священника, Ярда позвонил. За дверью раздались шаги, темные дубовые двери приоткрылись, показалось морщинистое лицо старой женщины. Ярда поздоровался.

— Вы к кому?

— Его преподобие меня пригласил.

Старуха недоверчиво посмотрела на его форму и, не говоря ни слова, захлопнула дверь. Ярда покорно ждал. Вскоре дверь снова открылась, на этот раз появился сам священник.

— Приветствую вас, пан Сынек! Проходите и извините мою сестру, она немножко странная. Сюда, пожалуйста.

Он провел Ярду темным коридором и открыл дверь в гостиную. Переступив порог, Ярда в изумлении остановился. Старинной мебелью середины минувшего века была заставлена вся комната. Единственное церковное дополнение интерьера — резной крест искусной работы. Священник, заметив, с каким интересом Ярда осматривает гостиную, пояснил:

— Это все церковное имущество. Еще сравнительно недавно люди избавлялись от такой мебели, а теперь мне за нее предлагают большие деньги. Но она не принадлежит мне, а если бы и была моя, то все равно не продал бы. Она мне нравится. Вам, видимо, тоже.

— Очень! — восхищенно произнес Ярда.

— Садитесь, пожалуйста. Не желаете что-нибудь выпить?

— Вы очень любезны, пан священник, но скоро ужин. Лучше стакан сока.

— Хорошо. И давайте перейдем сразу к делу. Я просмотрел метрические книги и вынужден вас огорчить: человека, которого вы ищете, нет. Однако есть здесь кое-кто. Он мог бы вам помочь. Это Ганс Хенке из австрийской деревни Тифенбах. Он был у нас крещен, на здешнем кладбище покоятся его жена и сын. Вы, наверное, о нем уже слыхали? Полагаю, что как раз завтра он приедет.

— О нем упоминал дедушка Хохолач. Он, видимо, зайдет и к Урбанковым, обещал принести хозяйке рассаду шалотки.

— В таком случае, моя помощь вряд ли потребуется. Я хотел вам только предложить переговорить с ним по вашему делу.

— Вы очень любезны, ваше преподобие, но в этом нет необходимости. Его ожидает и сосед, так что я его наверняка увижу.

— Тем лучше. Если позволите, пан Сынек, я хотел бы узнать, с чем связаны ваши поиски? Люди об этом много говорили, однако никто ничего определенного не знает. Надеюсь, что это не тайна?

— Разумеется, нет. Я выбрал в качестве своей дипломной работы тему об антигитлеровской нелегальной организации, действовавшей в годы войны в Брно. Кто-то ее выдал. Одна из нитей исследований вела в Седловице, точнее, к капитану Бартаку. В конце концов выяснилось, что я ошибался. Предатель сидел в Вене, и от него гестапо узнало о подполье в Брно. Местные жители мне хорошо помогли, хотя их сведения относились к послевоенному времени, когда группа Бартака выступила уже против собственной страны. Однако остались некоторые вопросы, которые я пытаюсь все же выяснить. Не исключено, что продолжу исследование этой темы и в кандидатской диссертации.

— Вот, значит, как. Могу я узнать, кто из здешних людей воевал против нацистов? Извините старого человека за любопытство, оно продиктовано чисто личными мотивами. Во время войны мой брат погиб в концентрационном лагере, и поэтому я симпатизирую каждому, кто отважился на нелегальную работу.

— Прежде всего старый Краус, но он умер незадолго до вашего прихода сюда. Из людей, которых я здесь знаю, в движении Сопротивления принимали участие лесник Критинарж, секретарь Патлок, а также мой командир, хотя в то время был еще мальчишкой. Правда, в то время он жил в другом месте.

— Крауса я помню, точнее говоря, его могилу. Семья его спустя двадцать лет переселилась в другое место. Если не ошибаюсь, в доме Крауса теперь живут Урбанковы.

— Правильно, после Краусов его получили супруги Сыровы, они были арестованы, потом сбежали, и их имущество перешло государству. Урбанковы купили дом у национального комитета.

— Семью Сыровы я тоже помню. Жена была хорошая прихожанка, тогда как хозяин предпочитал трактир. Мы были удивлены тем, как они кончили. Никому не верилось, что они впутались в такое дело…

— Об их судьбе я не знаю, это не касается моей темы.

— Действительно, это было намного позднее. Однако и без того ваша работа, вероятно, была довольно трудной и кропотливой. Ведь вы получали информацию только из вторых рук.

— Да, историки привыкли больше верить документам, мы редко обращаемся к помощи свидетелей. Но мне бы хотелось вернуться к нашему вчерашнему разговору. Вы не вспомнили, кого называли Клехтой или что-то в этом роде?

— Мне очень жаль, мой молодой друг. Это имя мне действительно ни о чем не говорит. Я спрашивал и у своей сестры, все-таки она чаще бывает среди людей, но и она ничего не знает.

— Ну что ж, ничего не поделаешь. Спрошу еще папа Хенке. Спасибо большое за любезность, ваше преподобие, — поднялся Ярда, собираясь уходить.

— Жаль, что вы спешите, — с сожалением произнес священник. — Люблю побеседовать, а здесь редко встретишь действительно образованного человека. Если выберете свободную минуту, заходите, здесь вам будут рады.

— Если смогу, обязательно забегу, — пообещал Ярда неопределенно. Старик проводил его до дверей.

Несмотря на то что приближалось время ужина, а Ярде еще предстоял час пути до части, он решил зайти к Урбанковым. Когда сегодня Гула его подвез, не осталось даже времени договориться о завтрашнем дне. А завтра отцу Власты Урбанеку исполняется пятьдесят лет. По дороге Ярда анализировал весь разговор со священником и пришел к выводу, что капитан Маришка прав. Старик не сказал ничего, за исключением информации о Хенке, давно всем известной. Ярда мысленно похвалил себя за осмотрительность. Несколько раз он хотел спросить о патере Ванеке, но промолчал. Зачем спрашивать, все равно он ничего бы не сказал, а его могла заинтересовать тайна подвала Урбанковых.