Заброшенной сонным пастырем меди

В болото нездешней провинции

Где порою звенит мелодично

Колокольчик сгоревших надежд

Пусть звенит.

Пусть дымится на карте

Забытой еще легендарным потомком Маклая

В пучине седого вулкана

В долине семи ветерков

А вулкану, увы, все никак и никак не проснуться Не несут ему завтрак служанки-воровки

Не греет лед парикмахер с червями в ушах

А прощелыга шофер с корявым лицом

Куда-то в туман уехал с валютой,

Предназначенной для приобретения

Восемнадцати ящиков филадельфийского хлеба

Возможно

Это также было вчера.

НОВАЯ ДЖУЛИЯ

Джулия приближалась к пределу.

Под балконом вдруг привиделось что-то

Непохожее на лабиринты любви

По которым ей раньше бродить доводилось

Восемнадцать ноль-ноль – послезавтра,

В три минуты седьмого – сегодня,

Или восьмого числа високосного года:

Неожиданно вскрикнул хорек за углом!

Джулия приоткрыла окно. Почему-то

Ей, пожалуй, совсем уже не хотелось

Слушать баллады и серенады.

Да и голос звериный ей не понравился

Он напомнил о темной трехногой кибитке

Разрушенной вечером позавчера

Надменным и наглым хранителем кармы

Приехавшим поездом из Касабланки

Что же делать? – подумала гибкая Джулия

Неужели вновь скитаться безрадостно

Мне придется в коридорах судьбы

В поисках пыли, песка и золы?

Или дрожащих корней лакриона?

Или оборванных листьев сосны?

Помятой сонным дыханием юга

Где в доме без крыши живут троглодиты

С чужими глазами. Они ведь не знают,

Что там, за безраздельным пределом,

Мне уже не случится нырнуть в лабиринты

В которых так я любила тонуть.

И КОНЧИТСЯ ВЕЧНОСТЬ

Январская голова полна беспечных забот

Немножко мешает снег, но в целом все катит нормально

Вокруг – танцует безногий посол Бранденбургских ворот:

Иллюзия, море, мечта. Не стоит смотреть печально

На призраков розовый хор. Они разучились петь

Хотя – как учит талмуд – и вовсе петь не умели

А только сражались на шпагах, утратив совесть и честь

Забыв их, вернее, в подкладке свердловской шинели

Что будет – не знаю. Совсем не пытаюсь узнать

Пусть пляшут послы, пусть скрежещут чугунные шпаги

В долине Гийома поют а капелла с диваном кровать

Струятся по ножкам и бедрам потоки живительной влаги

Наверное, скоро они опять потекут в океан

Навстречу бесстыжей весне, восходам и водопадам

Но кто-то, неведомый мне, швырнет их в четвертый карман

И будет нырять в интернет с бессмысленным взглядом.

И кончится вечность. Не будем о ней жалеть.

В ЭТОТ МИГ

В этот миг, когда белые крысы

Побегут по морям

Бессознательно темной Вселенной,

И подлунные шторы

Оборвет полусумрачный ветер,

В тишине городов

Возрожденных и дряхлых,

Возникают фигуры,

Непохожие на инь и янь.

Может быть, поздно утром,

Во время вечерней сиесты

Каталонский правитель проглотит

Краюшку добротного яда,

А потом поползет

Вслед за сотнями темных блондинок

И попросит прощенья за то,

Что дорога в долину тюльпанов

Превратилась в магический сон

Ну а рядом с корзиной,

Наполненной сонным рассветом

Упоительно и неуклюже

Вновь танцуют четыре вороны,

Но как только тамтам полнолунья

Всколыхнет вечно пьяный звонарь,

Тогда гордо они улетят

В отдаленные рощи веков

Горящих в трущобах Сан-Педро.

ЧТО-ТО ТАКОЕ СЛУЧИЛОСЬ

Что-то такое случилось: Вроде лилового дня

На радужно черном платке одноногого дерева

Шуршали коробки. Сверкали короны и перстни

Им всем почему-то было напрочь мало любви

Наверно, мы завтра опять ничего не услышим

В тумане дневном. Говорят, скоро будет аншлаг

И вместо изогнутой труппы дремучих танцоров

В наш город приедет принцесса томительных снов

Которые видел король меломан. Из поэмы,

Потерянной сонным шофером на пьяном углу

В тот миг, когда он приближался к бездонной пучине

Безводной речушки, впадающей в красный квадрат

Где снова и снова спектакль идет без антракта

На сцене, лишенной кулис и сюрпризов судьбы,

В бинокль не видно, что нынче под шляпой театра

Лишь в тысячеярусной люстре тлеет коварный огонь.

АНГЕЛ НЕЯВНОСТИ

Ангел неявности мне говорил

Что с утра надо выключить воду

Из колодезных емкостей. В старом углу

Все горит. Снова в сторону тьмы

Развернулся игрой недовольный Гермес

Зеркала упали под гору

Три зеленых слона, потеряв горизонт

Улетают. И тут же, вдали

Пошатнувшись, поет Мельпомена: «The end!»

Пять утра, ветер прыгает в небо

Сонный драйв вдоль дороги. Беззвучно кричит

Сторож красных, разрушенных стен.

Может быть

Это завтра опять случится с тобой?

ПИСЬМО

Письмо ненаписанное:

Но может быть кем-нибудь и написанное

Письмо неотправленное

Но может быть кем-нибудь и отправленное

Письмо

У которого не было вовсе начала

А может быть

Это письмо без конца

Сейчас уже сложно, пожалуй, врубиться

О чем и о ком

И откуда, и где

Сочинялось это послание

Кому направлялось оно

И писал ли его кто-нибудь

Ведь оно не имело

Почти не имело

Ни конца, ни начала

И стало быть нет никаких оснований

Считать письмом то

Что письмом совсем не являлось

И было всего лишь подобием

Тенью ничтожной

Попыткой письма

Идеей письма

Стремленьем к письму

Которое –

Как говорит Лукьянов

Двоюродный брат Марселины Кремницкой

Солистки из хора имени Гельмана –

Никто

Никогда

Никому

Ни за что

И не будет писать

СЕРЕДИНА ТЕКУЩЕГО МАРТА

В середине текущего марта

Утро

Чем-то напоминало вечер

Ну а вечер –

Этот дерзкий угрюмый толстяк