Вот так-да, вот так, как сейчас,-ей бывало холодно в детстве. Прошлое встает в закрытых глазах Нафиз. С кувшином на голове она спускается к горной реке. Крошечные площадки посевов усеяны неубранными камнями, прикрытыми снегом. Камни падали всю зиму с той гигантской осыпи, что высится над селением. Они крепко смерзлись, но под снегом не видно их острых ребер. И идти по ним босиком очень больно. С площадки на площадку, как по огромной лестнице, цепляясь за выступы грубо сложенных стен, спускается Нафиз к реке. Вся ее забота о том, чтоб не уронить большой глиняный кувшин, — она то ставит его себе на голову, то прижимает к груди, обнимая тоненькими ручонками. С гор дует острый ледяной ветер. А на ней только рваная домотканая рубашонка! Нафиз спускается к бурной реке за водой, спрыгивает на большой плоский камень, охваченный бурлящею пеной, наклоняется, крепко держа руками кувшин. Вода закипает у его горлышка, стремится вырвать его из рук. С трудом подняв его сначала на плечо, потом на голову, Нафиз устремляется в обратный путь. Вода струится по руке вниз, добегает по лицу и по шее до голых плеч, замерзает на леденящем ветру, Льдинки жгут, колют плечи Нафиз, а рук от кувшина отнять нельзя… Вот холодно… вот холодно было тогда, пожалуй, совсем так, как сейчас!
Еще раз было холодно так спустя несколько лет, когда зимой мать послала Нафиз пригнать убежавшего из дома козленка. Мать думала, что он где-нибудь недалеко, а он, проклятый, удрал вверх по тропинке, туда, где над селением нависли желоба оросительного канала; эти желоба, перекинутые от одной отвесной скалы к другой, упирались концами в крошечные площадки. Там всегда было много травы,-вода капала с желобов, козленок в летнее время прыгал там по камням, находя себе вкусный корм. В этот раз он тоже устремился туда, глупый, не зная, что под снегом травы давно уже нет…
Нафиз полезла за ним, а скалы обледенели, Нафиз поскользнулась, сорвалась, упала в узкую расщелину между скал. Расщелина внизу была забита снегом. Если б не снег, Нафиз, конечно, разбилась бы насмерть, Нафиз уцелела, провалившись с головой в снег, но выбраться сама оттуда никак не могла. Долго она кричала, звала на помощь,-никто не слышал. И если бы козленок сам не надумал вернуться домой, никто не пошел бы искать ее. Отец нашел Нафиз по следам, она совсем окоченела, была в беспамятстве…
Отец потом рассказывал, что, неся ее на руках, он уже думал, о том, где взять муки, чтоб мать могла испечь похоронные лепешки, которые нужно класть в мазар на тот плоский камень, под которым будет вместе с первой его дочкой лежать и Нафиз,-ведь эти лепешки необходимы всем ушедшим на небо! И Нафиз потом удивлялась: как же так-ведь небо вверху, а положить ее собирались вниз, в землю, под камень? Или, может быть, путь на небо просверлен под той горой, к которой пристроен мазар? Холодно и страшно, наверно, идти тем путем,-не проще ли лезть на небо прямо по горе, до самого гребня, а потом — сразу вверх по солнечному лучу?
Какой маленькой, какой глупой тогда была Нафиз, чему только не верила!
А еще холодней,, конечно холодней, чем сейчас, было, когда уже комсомолкой Нафиз шла с матерью за быками, что волочили по каменистому склону сделанные из кривых тополевых жердей сани, тяжело нагруженные домашним скарбом… Шли вместе со всеми женщинами селения, покинув родной кишлак, шли куда глаза глядят-подальше от басмачей, с которыми у пустынной границы сражались мужчины. Шли всю ночь, и дул леденящий ветер, а время ведь было весеннее! Но так высоко в горы зашли они, что холодно было там даже в полдень, и тоже падал снег, как сейчас, туман был таким же непроглядным. Только ручейки талого снега на потных спинах быков различала спереди Нафиз да ледяные сосульки, свисавшие по бокам с их темной шерсти…
Ах, никогда больше после этого пути не увидела Нафиз своего отца. Вернувшись в селение, узнала, что басмачи убили его. Туман остался на ее сердце, холодно было душе, пока не уехала она на далекий север, где отогрели ее душу другие люди… Вот сама, своими руками, всего добилась Нафиз!… А этот дурак Курбанов сказал: «Слабые руки!» Как смел он эти сказать, толстый и жирный байбак!
И в новом приливе злобы Нафиз отрывает лицо от дрожащих колен, оглядывается: все, как прежде,- машина, поникшая над мрачной водой, снег, ветер, туман совсем Посерел,-наверно, солнце зашло за гребень хребта… Н Нафиз начинает мысленно разбираться во всех деталях мотора. Почему он не работает? Ведь зажигание в порядке, карбюрация-тоже, свечи водою не залиты… Перебрала в мыслях все,-должен он заработать, — а ведь вот не работает!…
Но холодно, холодно так, что кажется: все внутри отмирает. Надо согреться во что бы то ни стало, иначе-это ясно уже-замерзнешь! И, глядя на бревна, торчащие над кузовом, Нафиз решается: они будут гореть хорошо! Поднявшись, с трудом разминая застывшие ноги, в которых после десяти шагов как будто сотни иголочек, Нафиз возвращается к машине, влезает в кузов, разматывает проволоку, связывающую длинные бревна. Раскачивает верхнее бревно, напрягая все силы, сбрасывает его на мель. Пилы нет, надо рубить его топором… Нафиз размашисто бьет топором. Удар за уда ром,-в бревне все глубже зарубки, а Нафиз согревается и вдруг бросает топор: «Масло! Конечно же, все дело в масле! В картер попала вода! Сменить масло, налить новое,-мотор заработает, обязательно заработает, если только аккумулятор еще не разрядился!»
И вприпрыжку, по колено в воде, Нафиз подбегает к аккумулятору, отсоединяет клемму, прикладывает к контакту отвертку и одновременно касается ею массы,-искры рассыпаются по отвертке. Ток есть, хоть и слабоватый! Значит, скорее за работу!…
Но тотчас же, взглянув на воду, Нафиз опускает руки: чтоб вывинтить под картером ганку для стока масла, надо лечь на спину, под машину. А под машиной-бурливая ледяная вода!
Заглянув туда, Нафиз размышляет. Если лечь вводу на спину и, приподняв голову, совсем прижать лицо к крышке картера, то можно дышать: рот и нос останутся над водой… Но как удержаться в таком течении? Привязать себя к левому колесу? Да, другого выхода нет.
И все-таки Нафиз медлит: лежать в этой ледяной воде?… Медлит и спорит с собой, набираясь решимости…
И, сразу решившись, Нафиз лезет в кабину, сдвигает сиденье, достает из ящика инструменты, кусок веревки, вдвигает сиденье на место и, сев на него, стуча зубами, торопясь, скидывает с себя кепку, ватник, спецовку,-раздевается догола. Ее стройное, гибкое, хорошо развитое тело на пронзительном ветру дрожит мелкой дрожью; распустившиеся косы развеваются, хлеща ее по спине; плечи стынут от налипшего на них снега… Обвязавшись веревкой, Нафиз поспешно, чтоб не раздумать, выпрыгивает из кабины прямо в бурлящую воду. Схватившись за колесо, привязывается к нему, ложится и, сразу внесенная водой под машину, отплевываясь от хлещущей в лицо пены, поворачивается на спину и, наложив гаечный ключ на гайку картера, рукой налегает на ключ. Сначала туго, затем все легче гайка начинает вращаться и, наконец, остается в подставленной ладони Нафиз. Черная струйка автола, смешанного с водой, брызжет ей прямо в лицо…
Борясь с течением, торжествуя, почти позабыв о холоде, Нафиз выбирается из-под машины. Вскочив в кабину, одевается трясущимися руками и с тоской думает, что, когда масло выльется, ей придется лезть под машину еще раз.
Одевшись, закрутив мокрые волосы вокруг головы, Нафиз-только б не оставаться в неподвижности!-лезет с инструментами к мотору, тщательно проверяет все. Несколько раз заглянув под машину и убедившись, что масло с водой льется тягуче и медленно, Нафиз в ожесточении продолжает работу. Нафиз уже утратила всякое представление о тепле и о холоде,-тело ее горит, лицо напряжено, мозг возбужден, мысль ясна.
Когда автол вылился весь, до последней капли, Нафиз — уже без всяких раздумий — раздевается снова и, голая, упрямо влезает в воду, чтоб, повторив всю операцию, поставить гайку на место. И еще торопливее, желая только как можно скорее убедиться, что она в своих расчетах права, одевается и выливает в мотор чистое масло из запасного бидона. Наспех собрав все инструменты, садится за руль, захлопывает дверцы кабины и включает стартер… Несколько раз чихнув, мотор вдруг сотрясает весь корпус машины добротной гудящей работой поршней. Улыбнувшись самой себе, сразу успокоенная и уверенная, Нафиз дает задний ход, полный газ, и машина, взвыв, одним рывком выкатывается на мель. Нафиз резко нажимает тормоз, выскакивает на гальку, бегло осматривает мотор: все в порядке!