Обиженным судьбой вообще, а вовсе не Софи. Их брак, надёжно скреплённый очень глубоким чувством и взаимным уважением, был счастливее, чем у многих. И хотя один из его аспектов был не совсем удовлетворительным для человека жизнерадостного, каким был Джек — можно сказать, что в каких-то вопросах Софи была собственницей, подчас поддаваясь ревности,— всё же она составляла неотъемлемую часть его самого. Она не была безупречной в той же степени, как он сам, и иногда бывали моменты, когда Джек понимал, что его ошибки не столь серьёзны, как её. Однако всё это было забыто, стоило лишь представить себе ту пачку писем, что ждала его за гладью воды здесь, в Галифаксе.

— Скажи, Джек, — спросила Диана, — Софи намучилась с последним ребёнком?

— Что, — вскричал Джек, моментально покинув свои грёзы. – Намучилась с Джорджем?

Надеюсь что нет, правда надеюсь. Она не упоминала об этом. Я был в то время на Маврикии. Но по-моему, могло быть очень тяжко.

— Да, так мне и сказали, — сказал Диана, и, сделав паузу: — А вот и Стивен.

Несколькими минутами позже к борту пристала шлюпка, они ещё раз простились, скорее с кораблём, чем с его командой, ведь с людьми они обязательно встретятся на берегу в череде праздников, которые последуют за победой – комендант уже упоминал, что будет бал. Диана отвергла предложение Уоллиса использовать «боцманское кресло» и спустилась вслед за Стивеном, проворно и быстро как мальчишка, заставив экипаж шлюпки с отсутствующим видом осматривать горизонт, лишь бы не увидеть её ног. Она призвала оставшихся на корабле хорошенько присматривать за её чемоданом.

— Ведь это всё, всё немногое, чем я владею, — с улыбкой произнесла она прямо в опутанное чарами лицо мистера Уоллиса.

Устроившись на кормовой банке направляющейся к берегу шлюпки, они представляли собой весьма любопытную группу. Группу, крепко связанную клубком запутанных отношений. Ведь речь шла не только о двух мужчинах, ещё не так давно боровшихся за её расположение, что чуть не разрушило их дружбу, но и о самой Диане, которая была любовью всей жизни Стивена, его заветной мечтой. В Индии она предпочла ему американца по фамилии Джонсон, очень богатого, чья компания стала казаться ей всё более и более неприятной по прибытии в Штаты, а после начала войны и вовсе невыносимой. Именно тогда Мэтьюрин прибыл в Бостон в качестве военнопленного, и они вновь сблизились. Но несмотря на то, что он всё ещё восхищался её духом и красотой, сердце его словно онемело. Стивен и сам не понимал, какие перемены в ней или в нёмсамом могли служить причиной этого. Но отдавал себе отчет, что пока его сердце вновь не оттает, источник его жизненных сил останется иссякшим. Как бы то ни было, они бежали вместе, добравшись до «Шэннона» на шлюпке. Была заключена помолвка, которую, как считал Стивен, Диана воспримет как должное, возможно, как средство вернуть своё гражданство, и которую, к его удивлению, она приветствовала, хотя вплоть до этого времени он думал о ней как о женщине с самой развитой интуицией среди своих знакомых. Действительно, если бы не бой, они бы уже стали мужем и женой по английским законам, хотя и не по законам католическим (ведь Мэтьюрин был папистом), Филипп Броук получил бы шанс применить власть капитана и провести церемонию посреди моря, а Диана вновь бы стала британской подданной, вместо того, чтобы по бумагам проходить как подданная американская.

Но несмотря на все эти подводные камни и хитросплетение чувств, они весело и беспечно общались всю дорогу от посадки в шлюпку до самого дома коменданта, расставшись добрыми друзьями. Джек отправился представить рапорт комиссионеру, затем справиться о почте и их наёмной квартире, Стивен – в неизвестном направлении с обёрнутым парусиной пакетом под мышкой, единственным багажом, который у него был, ну а Диана осталась в компании коротконогой добродушной леди Харриет Колпойз.

Стивен не назвал пункта своего назначения, но при желании было бы не сложно догадаться, кто его таинственные знакомые. За время долгой совместной службы капитан Обри выяснил, что хотя доктор Мэтьюрин несомненно был выдающимся врачом, выбравшим судьбу корабельного хирурга вместо возможности свершения открытий в области естествознания (что было его основной страстью, проигрывающей лишь желанию свергнуть Бонапарта), он также являлся самым ценным шпионом на службе у Адмиралтейства. Непосредственно перед их побегом Диана была свидетельницей тому, как Стивен собирал множество бумаг, находящихся в комнатах, которые она делила с мистером Джонсоном в Бостоне, объясняя свои действия тем, что они будут очень интересны офицеру разведки, которого он имеет счастье знать в Галифаксе, тех самых бумаг, что находились сейчас в пакете. Стивен полностью отдавал отчёт своим действиям, но годами выработанная привычка, уже ставшая второй натурой крайняя осторожность, благодаря которой он продолжал существовать, заставляли его хранить секретность в любых обстоятельствах. Это же стало причиной того, что направляясь к месту службы своего знакомого, он выбрал кружной путь, всматриваясь в витрины магазинов и в полной мере пользуясь тем, что в них отражалась вся улица, находящаяся позади. Эти меры предосторожности соблюдались непроизвольно, но здесь это было необходимостью, ведь он лучше других в Галифаксе знал, что в городе имеется несколько американских агентов.

И гнев Джонсона, в одночасье лишённого любовницы и бумаг, должен был заставить того из кожи вон лезть ради мести.

Как бы то ни было, он добрался до ведомства незамеченным и с лёгким сердцем, и незамедлительно представился. Майор Бек, морской офицер, занимающийся разведкой на Северо-Американской станции, тотчас же принял его. Раньше им не доводилось встречаться, и Бек оглядывал посетителя с живым интересом: доктор Мэтьюрин имел в департаменте великолепную репутацию одного из немногих агентов, которые действовали добровольно, невероятно эффективно и профессионально. И хотя ирландско-каталонское происхождение Мэтьюрина означало, что он главным образом является экспертом покаталонским вопросам, Бек знал, что доктор не так давно буквально совершил подвиг, уменьшив ряды находящихся на французской службе агентов, использовав для этого одну только ложь и компрометирующую информацию, переправленную в Париж легковерными американцами. Так как это входило в сферу его интересов, Бек был официально ознакомлен с этой информацией. Но он также слышал и более расплывчатые, менее официальные отчёты о других не менее блестящих операциях в Испании и Франции, так что оказался совершенно разочарован тощей, потрёпанной и непримечательной личностью, что сидела за столом напротив, неторопливо вскрывая парусиновый пакет. Вопреки здравому смыслу, Бек ожидал встретить кого-то больше похожего на героя, уж точно не человечка в очках с затемненными стеклами.

Размышления Стивена были в той же степени нелестными для собеседника. Он пришёл к выводу, что Бек был несколько уродливым типом с выпученными водянистыми глазами, прямыми волосами песочного цвета, без подбородка и видимого адамова яблока и, несмотря на высокий лоб, обладающего спокойным взглядом, никуда особенно не направленным. «Неужели мы все сделаны так криво?» — дивился доктор, заодно перебирая в уме некоторых своих коллег.

Они немного побеседовали о победе. Бек высказывался с энтузиазмом, что прибавило красок его нездоровому тонкокожему жёлтому лицу, а Стивен неуклонно отрицал какую бы то ни было осведомлённость в деталях произошедшего: он провёл в трюме всё время от первого выстрела до последнего, не зная ничего ни о развитии схватки, ни о количестве британских дезертиров, служивших на американском судне, как и о том, что было им обещано за измену. Казалось, Бек был разочарован.

— Я получил ваше предупреждение о французах в Бостоне, — сказал Стивен, пытаясь ослабить узел галстука, — и благодарен вам за него. У меня было время подготовиться к встрече с ними.

— Надеюсь, ничего неприятного не произошло, сэр? Дюран имеет репутацию самого беспринципного и решительного офицера.