– Стейси, – сказала мама, начиная терять терпение, – принеси мне, пожалуйста, пальто.

– Мама, но у меня правда его нет! Я дал его Ти-Джею.

– Ти-Джею? – ахнула мама.

– Да, мама, – ответил Стейси и поспешил объяснить, так как в глазах у мамы уже загорался сердитый огонек. – Пальто мне было слишком велико, и… и Ти-Джей сказал, что ему оно как раз, а потому он… он возьмет его себе, пока я не дорасту до него, и тогда все мальчишки перестанут надо мной смеяться и дразнить его преподобием.

Он сделал передышку, надеясь, что кто-нибудь заговорит, но в ответ слышалось лишь чье-то тяжелое дыхание да потрескивание горящего орешника гикори. Это молчание показалось ему более пугающим, легче было бы, если бы разгорелся сыр-бор, поэтому он добавил:

– Но я ему не отдал его навсегда, понимаешь, ма, просто одолжил, пока сам не подрасту, и тогда…

Мама медленно переложила коробку с шитьем на стол позади себя, и голос Стейси перешел постепенно в чуть слышный шепот. Я подумала, сейчас мама пойдет за кожаной плеткой, которая висела в кухне, но мама с места не поднялась. Она сердито, но спокойно посмотрела на Стейси и произнесла:

– В нашей семье не отдают вещей, которые нам подарили любящие люди. Пойди и принеси это пальто.

Отступив перед гневом мамы, Стейси повернулся, чтобы уйти, но дядя Хэммер остановил его.

– Нет, – сказал он, – пусть пальто останется там, где оно сейчас.

Мама в недоумении обернулась на дядю Хэммера:

– Хэммер, что ты такое говоришь? Это же лучшее пальто, какое у Стейси когда-либо было или будет, пока он живет в нашем доме. Мы с Дэвидом не можем себе позволить купить такое пальто.

Дядя Хэммер откинулся на спинку стула и с грустью посмотрел на Стейси.

– По-моему, так: коли Стейси не сообразил, что, получив хорошее пальто, надо было беречь его, значит, он его не заслужил. Я думаю, пусть пальто навсегда останется у Ти-Джея. Уж он-то сразу ухватил, что хорошо.

– Хэммер, – вступилась Ба, – пусть мальчик сходит и заберет пальто. Наверно, этот Ти-Джей такое наговорил ему, что…

– А разве у Стейси нет своей головы на плечах? Какого дьявола он должен беспокоиться, что подумает Ти-Джей или что скажет Ти-Джей? Кто он такой, этот Ти-Джей? Это он, что ли, одевает и кормит Стейси? – Дядя Хэммер встал и подошел к Стейси, а мы – Малыш, Кристофер-Джон и я – со страхом следили за ним глазами. – Неужто, если Ти-Джей скажет, что сейчас на дворе лето и ты должен бежать по улице голым, потому что все бегут голыми, ты послушаешь его, а?

– Н-нет, сэр, – ответил Стейси, глядя в пол.

– Смотри на меня, когда я с тобой говорю, дружок, и постарайся все запомнить.

Стейси тут же поднял глаза на дядю Хэммера.

– Если у тебя не хватает ума раскусить этого Ти-Джея и понять, что он из тебя дурака сделал, как же ты будешь жить в этой жизни?

Знаешь, парень, жизнь штука жестокая, ты живешь среди людей, и всегда найдется кто-нибудь, кто захочет отнять у тебя, что ты добыл, да еще подставить ножку, чтоб ты… носом в землю. И все зависит от тебя самого, позволишь ты ему проделать это или нет. Да-а, а мне-то показалось, ты обрадовался, когда получил от меня это пальто, разве нет?

Стейси с трудом выдавил из себя еле слышное:

– Да, сэр.

– И всякий, кто мало-мальски соображает, тут же смекнул бы, что это хорошая вещь, ведь верно?

На этот раз Стейси только кивнул головой.

– Стало быть, так, если тебе чего-то захотелось получить и ты это получил честным путем, уж умнее всего не выпускать это из рук и не позволять кому-то там морочить тебе голову. А будешь слушать, что болтают о тебе всякие никчемные людишки, ничего в жизни не добьешься.

Потому как ох как много людей, которые рады другим помешать.

Понимаешь, о чем я?

– Да-а, дядя Хэммер, – запинаясь, ответил Стейси.

И дядя Хэммер вернулся к своим газетам. Никакого наказания не последовало, он пальцем Стейси не тронул. Но все равно Стейси била дрожь после такой выволочки.

Кристофер-Джон, Малыш и я обменялись понимающими взглядами. Не знаю, о чем подумали они, но я тогда же решила про себя, что не стану делать ничего, что бы сильно рассердило дядю Хэммера. Не нужна мне такая взбучка, пусть не розгой, а языком. Хватит с меня папиных горяченьких, нет уж, спасибо.

Последние дни в школе перед рождеством, казалось, тянулись целую вечность. Каждую ночь я засыпала с надеждой, что утром приедет папа, и каждое утро, если его не оказывалось, я с неохотой тащилась в школу, утешая себя, что вот вернусь из школы, и он будет дома. Но дни проходили, холодные, с колючим ветром, а он все не возвращался.

Ко всем несчастьям – пустому ожиданию и нагрянувшему холоду – прибавилась еще Лилиан Джин, которая за последнюю неделю имела наглость дважды с гордым видом пройти мимо меня, задрав нос. Про себя я отметила, что дважды в неделю – это уже слишком, но так как я не придумала, как ее поставить на место, я решила ничего не предпринимать, пока не посоветуюсь с папой насчет всей этой строберийской истории. Я прекрасно знала, уж он-то не бросится, как дядя Хэммер, вон из дома, чтоб добраться до мистера Симмза, потому что он всегда хорошо обдумывал свои поступки, и как проучить Лилиан Джин, он наверняка мне посоветует.

Еще оставался Т. Дж. Хотя он был и не совсем моей заботой, но он так противно щеголял в эти холодные дни в шерстяном пальто Стейси, что я готова была поквитаться одновременно и с ним, и с Лилиан Джин.

С того вечера, как мистер Эйвери привел его к нам и велел ему отдать пальто, на что дядя Хэммер и запинающийся Стейси сказали, чтоб он оставил пальто себе, Т. Дж. стал несноснее, чем когда-либо. Теперь-то он нахваливал это пальто и так, и эдак, от вешалки до подкладки. Ни у кого не было такого роскошного пальто! С такими модными широкими бортами! Никто не выглядел более модно, чем он в этом пальто! Никто и мечтать не мог о таком пальто!

Запечатать бы рот этому Ти-Джею! Но Стейси сдерживался, он вел себя по науке дяди Хэммера: не ругай других за свою собственную глупость. Ошибка кой-чему научила его и сделала сильней. Но уж я сдержанностью никак не отличалась и со своей стороны твердо решила, если Т. Дж. будет продолжать свой цирк с этим пальто, он у меня точно схлопочет, как и мисс Лилиан Джин.

В канун рождества я проснулась под тихое журчание приглушенных голосов, доносившихся из ночной черноты зимнего утра. Бабушки со мной рядом не было, и я мигом сообразила, почему она ушла. Я выскочила из постели и, едва касаясь босыми ногами коврика из оленьей шкуры, ринулась в мамину комнату.

– Ой, папа! – закричала я. – Я знала, что это ты!

– Ага, а вот и моя девочка, моя Кэсси! – засмеялся папа и встал, чтобы принять меня в свои объятья.

С рассветом воскресные запахи воцарились в доме, запахло жареными цыплятами, шипящим салом, колбасой горячего копчения. А к вечеру повеяло рождеством. В кухне были готовы горячие пироги со сладким картофелем, пироги с яичным кремом, охлажденный сдобный сливочный кекс, огромный енот, которого поймали на ночной охоте мистер Моррисон, дядя Хэммер и Стейси, запеченный с целой горой лука, чеснока и толстых желто-оранжевых бататов. Ждал своей очереди отборный окорок, вымоченный в сахаре, который только что принесли из коптильни и собирались запечь. В главной комнате, где мы собрались все после ужина, над очагом, на его колпаке, лежали свежесрезанные сосновые ветки с длинной хвоей, украшенные вьющейся лозой вечнозеленого падуба и ярко-красными рождественскими ягодами. А на огне из сухого гикори, на железной решетке с высокими ножками в черной сковороде поджаривался арахис. Свет уходящего дня быстро перешел в мягкий бархат ночи, окрапленный редкими белыми снежинками – предвестницами будущих снегопадов. В наших разговорах о радостях и печалях, о днях, давно минувших, но не забытых, гул разгоряченных хриплых голосов то и дело прерывался взрывами веселого смеха.

– …эти арбузы старого Эллиса, ох, до чего ж были вкусны, – рассказывал папа. – Не знаю уж почему, но у него они казались нам вкуснее всех. Так вот, стало быть, мы с Хаммером пробирались туда…