Старший пионервожатый положил руку на голову Серёжи, внимательно посмотрел ему в глаза и сказал:
— Давай-ка, Серов, иди к врачу.
За одной ошибкой следует другая. Как думал Серёжа потом, ему не следовало говорить неправду, что у него болит голова, а он ещё сказал, что не знает, где помещается доктор. Старшему пионервожатому было по пути, и он проводил Серёжу.
Пока Серёжа ходил к врачу, пока ему мерили температуру, Янек Шпачек, уставший ждать товарища, решил покататься на лодке один. Тут-то и приключилась беда. Собственно, беды бы никакой не было, если бы Янек умел хорошо плавать. Он оттолкнулся от берега, и лодку понесло волной. Янек гребёт к берегу, а лодка всё удаляется в море. И только тут он заметил, что в лодку тоненькой струйкой вливается вода. Мальчик испугался и давай вычерпывать воду руками. Но как он ни старался, а воды набиралось всё больше, и лодку всё дальше относило от берега. Перепуганного Шпачека спасли подоспевшие рыбак и Серёжа. Они подплыли к нему в тот момент, когда лодка уже перевернулась и Ян неуклюже барахтался в воде. Серёжа и Ян поблагодарили рыбака и скрылись в сторону лагеря, не назвав себя. Но рыбак, конечно, догадался, что они из Артека. Товарищи решили, что он пойдёт в лагерь и расскажет о случившемся. Это, собственно, и заставило друзей принять необычную клятву. Первым заговорил Ян, как только они присели в тени деревьев за большим камнем.
— Серёжа, меня теперь домой отправят?
— Не знаю, но если тебя отправят, так и меня турнут…
— Что значит «турнут»? — спросил Янек, не понимая этого слова.
— Это, Янек, всё равно, что прогонят.
— Значит турнут и меня и тебя?
— Я тебя не выдам и не скажу, что ты был в море.
— Не скажешь, а если спросят? — проговорил Ян, с надеждой заглядывая в глаза Серёжи.
— Пусть как угодно спрашивают, а друга я не выдам. Вот тебе моя верная клятва.
Серёжа Серов вынул из кармана перочинный нож, слегка ковырнул кончиком кисть правой руки, и когда показалась капля крови, добавил:
— Клянусь своей кровью!
Янек посмотрел на него с уважением, даже с завистью. Серёжа вдруг показался ему героем, отважным и верным другом.
Янек попросил нож у Серёжи, ковырнул себе руку кончиком лезвия, и как только показалась кровь, сказал:
— Я, Серёжа, тоже клянусь!
Помнит Ян и сейчас, как они сидели у камня, пока звуки горна не известили сбор на купанье. Ян и Серёжа бросились бежать, чтобы во-время успеть к пляжу, а там незаметно примкнуть к ребятам. В этот день вечером и подарил Серёжа Серов памятную открытку…
Всё, буквально, всё воскресло в памяти Яна. И вот теперь всё, что было так дорого, всё, что вызывало самые волнующие воспоминания, надо сжигать.
В печке уже догорели листы книги, альбом и некоторые письма. Ян сидел на низеньком стульчике и пристально смотрел и смотрел на фотографию с Серёжей и особенно на портрет Сталина, такого близкого, знакомого и любимого. Ян не видел Сталина, но он был в Москве, на Красной площади…
Кто знает, сколько бы мальчик просидел так, перебирая в памяти дни, прожитые в Москве и в Артеке, но в передней раздался звонок. Ян вскочил. Немного растерявшись, он подошёл к столу, что стоял посреди комнаты, быстро положил оставшиеся бумаги под скатерть и побежал открывать дверь.
На пороге стоял незнакомый человек в форме гестапо. Он спросил на ломаном чешском языке:
— Пан доктор дома?
— Его нет, — испуганно ответил Ян и подумал: «А вдруг гестаповец пришёл с обыском?»
— Когда он будет?
— Он ушёл по делу и вернётся к обеду…
Хотя Яну часто доводилось видеть немецких офицеров, которые приходили к отцу вставлять или лечить зубы, но никогда он так не боялся их, как сегодня. Хорошо, что гестаповец в ту же минуту ушёл.
Ещё до прихода отца Ян сложил в большой конверт несколько писем Серёжи, портрет Сталина и спрятал на чердаке так, чтобы не могла попасть сырость. Не спрятал только фотографию и торжественное пионерское обещание, переписанное Яном на русском и чешском языках. Это Ян обязательно хотел показать отцу, как только он придёт домой.
Когда отец вернулся и они сели обедать, Ян протянул ему свою фотографию. Отец очень удивился и сказал:
— Вот бы не подумал, что у тебя это уцелело… Да, просто завидно смотреть… — Отец так произнёс эти слова, что Ян не понял: не то хорошо, что он сохранил фотографию, не то плохо.
— Это из моих бумаг…
— А разве ты их не сжёг?
— Сжёг, но не всё… Вот фотографию оставил…
— Эх, Янек, Янек! — укоризненно произнёс отец. — Тебе бы уж кое-что надо понимать.
Отец протянул Яну вырезку из газеты и указал пальцем на заметку, в которой сообщалось, что 27 мая 1942 года в Праге был убит Гейдрих.
— А он кто? — спросил Ян.
— Гейдрих — наместник Гиммлера в Чехословакии, гестаповец.
— Так туда ему и дорога, — воскликнул мальчик.
— А ты почитай вот это. Читай вслух.
Отец подал газету, в которой жирным шрифтом был напечатан приказ Гитлера. Ян начал медленно читать:
«Чтобы преподать устрашающий пример, признать поголовно всех жителей Лидице ответственными за вину чешского народа — за покушение на Гейдриха. Всех жителей деревни — мужчин старше 14 лет казнить; женщин заключить в концлагерь пожизненно; детей направить в воспитательные учреждения с особым режимом. Дома в деревне сровнять с землёй и самое название «Лидице» изъять из всех списков».
Всё время, пока Ян читал газету, отец пристально наблюдал за ним. Мальчик читал внимательно, с заметным волнением. Постепенно лицо его краснело, большие глаза стали ещё больше, и даже детский гладкий лоб сморщился, когда Ян дочитал приказ Гитлера и опустил руки с газетой на стол. Отец подумал: «Да, и детям должно быть ясно, кто их враг» и сказал, указывая на газету:
— Вот, сынок, почему твоя фотография, на которой ты с красным галстуком, представляет опасность не только для тебя… Я, конечно, понимаю, что она дорога тебе, но ты, надеюсь, понял, как нам, чехам, сейчас тяжело.
— Я понял, папа…
— Ты ещё что-нибудь сохранил, Янек?
Вместо ответа сын протянул отцу листок с торжественным обещанием пионера и твёрдо сказал:
— Фотографию и это я не сожгу, папа, никогда не сожгу, но спрячу так, что никто не найдёт!
Он произнёс эти слова с большим чувством, и на глазах у него заблестели слёзы. Отец прочёл вслух:
«Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю, что буду твёрдо стоять за дело Ленина — Сталина, за победу коммунизма. Обещаю жить и учиться так, чтобы стать достойным гражданином своей Социалистической Родины».
Иосиф Шпачек медленно встал, подошёл к сыну, нагнулся и крепко поцеловал его в лоб. Отец и гордился Яном, и боялся за его судьбу. Он хорошо понимал, что годы, прожитые в Советском Союзе, не прошли даром для мальчика. В своём сыне Иосиф Шпачек вдруг увидел нового человека, за которого борется Иосиф Шпачек и его партия. В то же время отец понимал, как трудно Яну в столь тяжёлое время жить в новых условиях.
— Это очень, очень хорошо, сынок. Будет и у нас социалистическая родина. Но только одно тебе скажу: жизнь — самая мудрая и самая суровая школа. Бороться за идеи, о которых говорится в пионерской клятве, в наших условиях надо очень осторожно, обдуманно, иначе просто сложишь голову и ничего не успеешь сделать. Наша родина оккупирована врагами, фашистами… Будь умным, будь настороже каждую минуту. А пионерское обещание надо знать наизусть. Выучи, а листок и фотографию уничтожь. Понял, сынок?
— Да, папа, — твёрдо ответил Ян.
ПРАГА СОПРОТИВЛЯЕТСЯ
Утро было ясным, удивительно ласковым. По голубому небу, предвещая хороший день, плыли отдельные островки седых туч. Прага, омытая весенним дождём, прошедшим ночью, казалась необыкновенно красивой. Пахло цветущими каштанами и сиренью, в которых утопал златоглавый город. Все крыши домов, и особенно шпили и башни Градчан, казались только что подкрашенными или позолоченными. Хорошо в такое утро пройтись по улицам города, прогуляться на реку.