К 18 часам зал был уже заполнен до отказа. Появился и Артемьев, усевшийся рядом с Тарковским. Последними свои места в первом ряду заняли двое достаточно немолодых мужчин, которые, шествуя по проходу в сопровождении лебезящего директора, о чем-то негромко переговаривались.

— Ого, вместе с Демичевым сам Андропов прибыл, — прокомментировал снова Янковский. — К чему бы это? Он же вроде не большой любитель публичных мероприятий.

Действительно, Андропов, живьем-то мне его видеть еще не доводилось, но в целом он мало чем отличался от себя на фотографиях, которые я видел в интернете. Только там Юрий Владимирович выглядел постарше, все больше уже в должности Генерального секретаря.

Наконец погас свет, занавес разошелся и под оркестровую, сдобренную электроникой музыку Артемьева на экране появились первые титры, а затем пустыня Кызылкум… то бишь Марсианский пейзаж, и выползавший из-под песка очнувшийся советский космонавт Виктор Огнев в исполнении Янковского.

В принципе, я знал, конечно, сюжет фильма наизусть, раз уж являлся автором сценария, но все равно смотрел кино с чувством какого-то щенячьего восторга. Пускай здесь нет компьютерных спецэффектов, но для 70-х то, что сотворил Клушанцев, было настоящим прорывом. По реакции зала, тишина в котором периодически наполнялась хоровыми вздохами, становилось ясно, что фильм задевает людей за живое. Например, в момент очередного такого массового выражения эмоций, когда у главного героя взорвался шлюз жилого модуля, одна из зрительниц позади меня, не сдержавшись, вскрикнула: «Ой, мамочки!»

Финальные титры шли вновь под музыку Артемьева, но теперь уже не нагнетающую, как вначале, а жизнеутверждающую. Невольно вспомнилось, как звонил накануне в Союз композиторов. Не дождавшись о них звонка, позвонил сам. Оказалось, что мое заявление попридержали, композиторы пока не могут прийти к единому мнению. Решив, что этак заявление могут и вовсе похерить, тут же позвонил своей палочке-выручалочке в лице Чарского, поинтересовался, нет ли у него выходов на членов комиссии, чтобы уж как-то додавить этих мастодонтов от музыки. Анатолий Авдеевич пообещал подумать над моей просьбой, а я, в свою очередь, сказал, что отблагодарю его Ингу очередным хитом.

Между тем загорелся свет, и зал тут же потонул в овациях. Приглашенным членам съемочной группы пришлось встать и дружно кланяться, обернувшись лицом в публике. Я незаметно покосился на сидевшую супругу, которая тоже аплодировала, не жалея ладоней, а ее глаза, смотревшие на меня снизу вверх, буквально лучились счастьем. Наконец нас пригласили проследовать на сцену, где вручили цветы, и каждому пришлось сказать несколько слов.

Вспомнив стандартные выражения обладателей премии «Оскар», я решил особо не загоняться, раз уж речь заранее не готовил, а попробовать что-то сказать по голливудскому шаблону.

— Спасибо моей любимой жене Валентине, которая всячески меня поддерживала в работе над книгой и сценарием. Спасибо ей и за сына, рождение которого стало для меня самым большим подарком в жизни. Валя, встань, пожалуйста, покажи себя людям… Спасибо всем участникам съемочной группы за то, что так здорово сумели воплотить мою книгу на киноэкране. Спасибо всем вам за ваши аплодисменты, за признание нашей работы. Надеюсь, это не последний раз, когда мы вас порадовали своим творчеством.

Да уж, мое выступление стало, пожалуй, если не самым продолжительным сегодня, то уж самым ярким точно. Особенно момент, когда смущенная супруга встала и, приложив руки к груди, поклонилась аплодировавшей ей публике, да еще и угодив под вспышку какого-то фоторепортера, о присутствии которого я и не подозревал до последнего момента. При этом настырный фоторепортер попросил нас с Валентиной чуть позже, когда зрители наконец разошлись, попозировать ему вместе. Оказалось, товарищ работает на журнал «Советский экран», и наше фото предположительно появится в следующем номере. Если, конечно, его одобрит редактор издания.

На банкет, проходивший в небольшом зале, Андропов не пришел. Но передал через министра культуры, что фильм его впечатлил.

— Надеюсь, впечатлил в положительном смысле, Петр Нилыч? — поинтересовался Тарковский.

— Думаю, что да. А от меня вам самые искренние поздравления. Предлагаю поднять бокалы за успешную прокатную судьбу вашего фильма.

А нас следующей неделе я, Тарковский и Янковский стали гостями «Кинопанорамы». Хозяин студии Эльдар Рязанов встретил нас широкой улыбкой, пожимая руки:

— К сожалению, на премьеру не смог попасть, но фильм уже посмотрел. Восхищен! Такого у нас еще не снимали. Голливудские продюсеры сейчас, наверное, локти кусают, что не успели вовремя выкупить права на сценарий. Да и не факт, что у них получилось бы не хуже, это же ведь поразительным образом удалось совместить философию и действо. Андрей Арсеньевич, я всегда говорил, что вы гений.

— Да ладно, что я! Всех нужно поздравлять, — заскромничал режиссер.

— Давайте к гримерам, они над вами немного поработают, а затем проходите в студию.

Этот выпуск «Кинопанорамы» показали через неделю, практически одновременно с выходом нового номера журнала «Советский экран», обложку которого украшала физиономия Янковского сквозь прозрачное забрало гермошлема. Фильму была посвящена добрая половина журнала, с фотографиями с места съемок (когда только успели), комментариями киноведов, дали интервью с главными действующими лицами. А меня-то почему эти гады-журналисты не проинтервьюировали?! Обидно. Правда, порадовала наша с Валей фотография на развороте, на полстраницы. Жена даже хотела вырезать картинку и приляпать ее под стекло и в рамочку, насилу ее удержал.

Между тем «Юность» готовилась печатать вторую повесть из серии приключений Эраста Фандорина. По первой неугомонная «Молодая гвардия» уже собралась издавать отдельную книгу, затребовав у меня исходники рукописи. К тому времени я перепечатал уже и «Смерть Ахиллеса», собираясь браться за «Статского советника» и поглядывая на свою любимую «Алмазную колесницу». Что-то еще должно быть между этими книгами, но так уж получилось, что в моем «ридере» Акунин был закачан не весь, а лишь только те произведения, которые меня интересовали.

Не забывал, впрочем, и о воспоминаниях Машерова. Ради них решил отложить на какое-то время Акунина, все ж таки хотя это и был предлог для того, чтобы подобраться к первому секретарю ЦК КП Белоруссии, но человек старался, вспоминал молодость, тратил свое время.

Интересно, что предпримет или уже предпринимает Петр Миронович, чтобы повернуть ход истории в новое русло? Хотелось верить, что он не сидит сложа руки, раздумывая, провокация это была или я на самом деле, как выразился лидер Белоруссии, хронопутешественник. Во всяком случае, ни он сам, ни кто-то другой от его лица мне не звонил, не подавал никаких знаков.

Ответ на свой вопрос я получил в начале октября, когда у ворот моей дачи остановилась такая же, как и у меня, черная «Волга», из которой вышли двое мужчин в одинаковых плащах и темных шляпах. Одного из них я узнал сразу, это был Степан, второго, как выяснилось из предъявленного им документа, звали Алексей Фролов. Впрочем, Степан, будучи человеком исполнительным, также показал удостоверение, и я узнал, что его фамилия Чернышев.

— Сергей Андреевич, сегодня к вам после заседания пленума ЦК заедет Петр Миронович Машеров. Если вы, конечно, не против…

— Да что вы, с удовольствием его встречу.

— Ну и хорошо, а мы пока согласно уставу осмотрим дом и придомовую территорию, такой уж порядок, не обессудьте.

— Да без вопросов, хотя могу сразу сказать, что ни холодного, ни огнестрельного оружия не держу… Хотя есть кинжал, подаренный узбекским лидером Шарафом Рашидовым, но это скорее произведение искусства. И еще ржавый топор в сарае.

Оказалось, что в «Волге» этих ребят имелась рация, по которой они кому-то сообщили, что дача чиста и можно везти Машерова. Через полтора часа Петр Миронович уже пожимал мне руку.

— Неплохо у нас живут писатели, — с легкой иронией сказал он. — А кто здесь еще обитает, по соседству?