— Ну вы даете, товарищи родители, прямо по-царски устроились! Буржуи! — воскликнула девица, оглядывая наши хоромы.
— А ты где сама-то была, чего раскопала, давай рассказывай, — потребовали мы от Ленки.
— В Крым же с курсом ездили, я вам писала перед отъездом. Раскапывали скифские курганы. В одном захоронении обнаружили золотые украшения, об этом даже в местной газете написали. Передали все находки в музей.
Мы расположились на кухне, а Даньку уложили спать в ту самую кроватку, которую мы с таким трудом втискивали в багажник подаренной хлопководами «Волги». Теперь неспешно вели беседу под чай с вишневым вареньем. Именно Валя настояла, чтобы несколько банок с ее вареньем мы все же захватили в Переделкино.
От разговора нас отвлек телефонный звонок. Оказалось, звонили из Союза писателей, какой-то Петр Вислый.
— Сергей Андреевич, а мы вам в Пензу названиваем, вы-то уже, оказывается, в Переделкино живете, — сказал голос на том конце провода. — Хорошо, Борис Николаевич ваш новый номер подсказал. У меня для вас сразу две хорошие новости.
— Ну если сразу две, тогда радуйте, — ответил я, косясь на приоткрытую дверь в кухню.
— Так вот, вы включены в состав официальной делегации, отправляющейся в Брест. Там, вероятно, вам придется выступить в речью, посвященной вашей книге «Знак беды». Несколько экземпляров мы возьмем с собой. Говорят, повесть Машеров прочитал с удовольствием, вспомнил войну. Выезд намечен в следующий вторник, автобус отъезжает от Дома литераторов в восемь утра, так что не забудьте. Обратно вернетесь через четыре дня.
— Это замечательно, а вторая какая новость?
— А вторая — ваш роман «Марсианин» переведен на английский язык, и его собираются печатать в Америке. С нами уже связывались представители издателя, они хотят с вами заключить договор, только все это будет через Союз писателей. Подъезжайте завтра с утра в секретариат, адрес вы знаете. Гонорар в валюте, само собой, получить не сможете, ее переведут в рубли. Для этого завтра в Союзе зайдете в бухгалтерию, и напишете заявление, что согласны получать гонорар в рублях.
Что ж, раз нельзя в валюте, на которую, впрочем, в СССР практически ничего нельзя было приобрести — разве что по каким-то там чекам в «Березке» — будем брать «деревянными». Все-таки пока никаких загранкомандировок не планировал.
Новость, которой я поделился с родными, вызвала у них сдержанный восторг. Хотя нет, это Валя за меня скромно порадовалась. Она-то уже привыкла к тому, что рядом с ней такая величина, то и дело то книги издающая, то песни сочиняющая, а теперь еще и в кино засветившаяся. А Ленка выдохнула: «Ух ты, круто!» и предложила поднять тост. Наливочка у нас имелась, так что ее пожелание мы выполнили, хотя Валя разве что пригубила, объяснив этот тем, что пока она еще кормит ребенка грудью, и не хочет забивать свой организм всякой дрянью.
— И долго ты будешь еще кормить? — поинтересовалась Ленка.
— Месяц, максимум два, потом можно на кашки и пюре переходить. Кстати, ты как, замуж не собираешься?
— Есть у меня один парень, мы с ним с первого курса дружим, он из нашей группы. Но что-то робкий какой-то, пока только целовались.
— Нормально!… А ты что, в постель его что ли собралась затащить?
— Нет, а чего ты кипятишься? Сама меня во сколько родила?
— Девочки, заканчивайте ругаться, давайте лучше обговорим, когда будем новоселье справлять. Потому как нужно будет созвониться с Высоцким, а то вдруг он в этот день не сможет, и Окуджава, опять же, обещал зайти, его тоже заранее нужно предупредить.
Следующий час был посвящен обсуждению празднования новоселья, а потом вдруг падчерица вспомнила, что электричка в Москву отходит через четверть часа, и ей теперь нужно бежать на станцию сломя голову.
— А у тебя какие-то дела в Москве? — поинтересовалась Валя.
— Вроде нет…
— Так и нечего дергаться. Чем на съемной квартире ночевать, переночуешь у нас, есть же свободная спальня.
Я подтвердил, так что после недолгого раздумья Ленка согласилась провести ночь на даче. А сам тут же направился спать, как-никак мне предстоял ранний подъем, а в семь утра я уже планировал на «Волге» выехать в Жуковский.
Глава 4
Я держал в руках свежий номер «Правды», и душа моя ликовала. Все-таки мои письма, во всяком случае в ГРУ, сработали. Я еще раз пробежал глазами заметку под кричащим заголовком: «Предатели получили по заслугам!», в которой описывался судебный процесс над Александром Огородником и Дмитрием Поляковым. Оба были приговорены к высшей мере социальной защиты. И мне их отнюдь не жалко. Единственное, о чем я действительно жалел — это о том, что в будущем смертную казнь заменят пожизненным сроком. Подобная нечисть не должна дышать с порядочными людьми одним воздухом. И если что-то от меня в этом плане будет зависеть, я приложу все силы, чтобы смертную казнь никакие либералы не отменили.
А что там Щелоков с моими маньяками? Может быть, заметка уже проскакивала, просто я ее проглядел, поскольку газеты читаю от случая к случаю? Хотелось верить, что мои письма привели в действие механизм неотвратимости наказания.
Наутро после звонка из Союза писателей я проделал все в точности по инструкции. Приехал в секретариат, прочитал условия договора с американским издательством «Faber & Faber», и порадовался за себя. Все-таки 3 тысячи долларов аванса и затем еще 15 тысяч вдогонку по факту выхода книги, да еще и проценты с дополнительных тиражей, которые, хотелось верить, последуют… Все это, пускай и по курсу доллар за 75 копеек, не могло не радовать. Тут же зашел в бухгалтерию и написал заявление, чтобы отныне инвалютные поступления на мой счет переводили в рубли. Поинтересовался у главбуха, когда можно будет получить аванс.
— Вы же договор только что подписали? За недельку, думаю, все утрясется, и деньги приду. Вам позвонят, не волнуйтесь.
А во вторник я ни свет, ни заря, расцелованный Валентиной, сел в электричку и отправился в Москву. В сумке помимо гигиенических принадлежностей и запасных трусов с носками лежали «ридер», мобильник и российский паспорт. Ну и портмоне с российскими рублями захватил. Мало ли, вдруг Машеров ни в какую не согласится сотрудничать, и мне придется доказывать, что я из будущего, с помощью вещдоков. Дензнаки тоже сыграют свою роль. Но это совсем уж крайний вариант. Я все же рассчитывал, что мы договоримся встретиться в следующий раз в более, скажем так, приватной обстановке, где я без свидетелей докажу, что явился из 2015-го спасать страну от развала.
В половине восьмого я был у Дома литераторов, здесь уже толпилось с десяток представителей писательского цеха. Меня многие узнали, я же признал только Владимира Солоухина, чей брутальный портрет как-то видел на титульном листе книги «Приговор». Кстати, в этой реальности написанной в прошлом году.
Чуть позже на белой «Волге» подвезли Федина, который сверился со списком присутствующих. Не хватало только вечно, как мне объяснили, опаздывающего поэта Марка Кабакова. Но и он появился, когда уже началась посадка в «Икарус» с надписью «Интурист» на боку.
11 часов в пути — и мы въехали в город-герой Минск. От Минска до Бреста было еще около пяти часов на автобусе, но наше руководство решило, что ночь мы проведем в столичной гостинице. А рано утром отправились в Брест, теперь уже в сопровождении милицейского кортежа числом в один автомобиль «Жигули». Ничего, что скромно, зато дорогу нам уступали, и до пограничного города мы добрались, можно сказать, с ветерком, уложившись всего в четыре часа.
Естественно, первым делом нас повели смотреть крепость, первой принявшую на себя удар 45-й дивизии вермахта. Сейчас крепость была превращена в музей, и я, не стесняясь, тратил фотопленку, то и дело щелкая затвором «Практики». Когда мы вышли из крепости, оказалось, что подъехал Петр Машеров.
В обычном скромном костюме, без всяких наград и звезд Героя, даже без орденских планок. Подошел, обнялся с Фединым, пожал всем руки. Сухая, крепкая ладонь, почему-то сразу возникло ощущение, что с тобой здоровается уверенный в себе человек. И он отнюдь не был похож на ту развалину, которую уже начинает представлять из себя генеральный секретарь. Так что понятно, в чью пользу сравнение.