— Спасибо вам, и рассказывали интересно, и песни тронули за душу, — пожал мне руку немолодой работяга в синей спецовке. — Не ожидал, признаюсь, что будет так интересно. Завтра же в нашей заводской библиотеке спрошу ваши книги.
Да я и сам не ожидал такого эффекта от своего выступления. Образовалась даже небольшая очередь из желающих лично высказать мне респект, как говорили тинейджеры будущего. Хорошие все же люди работают на наших заводах. Неплохо бы про них книгу написать, этакий производственный роман, или даже фильм снять, если выучусь на режиссера. Только не тягомотину про трудовой подвиг каждый день и пятилетку за три года, а что-нибудь с лихо закрученным сюжетом, где главный герой — человек от сохи. Хотя это уже колхозник, а я тут про заводы снимать кино собрался. Ничего, и до колхозников доберемся. А пока можно состряпать что-нибудь вроде «Москва слезам не верит», где тебе и любовь, и производство. Только пусть уж свою «Москву…» сам Меньшов и снимает, не уверен, что у меня получится так же здорово, недаром фильм получил «Оскар».
Смущенный замдиректора проводил меня теперь уже в обратную сторону, за проходную, и на прощание сунул без всяких бланков и росписей в конверте две четвертных купюры. Хотел было благородно отказаться, но затем подумал, что все ж таки честно заработанные, поблагодарил и спрятал деньги в карман. По пути домой купил возле Пушкинской площади большой букет алых роз. Давненько что-то я не делал Валентине подарков, а сегодня у меня хорошее настроение, так почему бы супруге не сделать приятное.
Направляясь от торговца цветами к стоянке, невольно обратил внимание на парочку нежно воркующих молодых людей возле памятника Александру Сергеевичу. Все бы ничего, только эти ребята были одного пола, то бишь мужского. Вспомнилось где-то вычитанное, что в советские времена столичные геи собирались именно на Пушкинской площади. Похоже, эта парочка была как раз из той оперы. Может быть, меня и обвинят в гомофобии, но со стороны происходящее смотрелось препротивно, они разве что не целовались прилюдно. В чем-то я был согласен с советским законодательством, считавшим гомосексуализм уголовно-наказуемым деянием. Хотя, конечно, по мне если уж так приспичит, то трахайтесь на здоровье, только делайте это так, чтобы тараканы в вашей квартире об этом не знали. Надеюсь, не доживу до того времени, когда в нашей стране разрешат проводить гей-парады, хотя вроде и в 2015-м любителей однополой любви, мечтавших провести в России хоть одно такое шествие, мягко посылали на три ими любимые буквы. Ладно, хорошо, хоть ко мне не пристают, не симпатичный, наверное.
— Привет! Это не мне цветы?
Я обернулся и немного оторопел. Передо мной, в модном плаще и сапожках на высоком каблуке, стояла ни кто иная, как Лена Цеплякова. С момента первой и последней нашей встречи она словно бы еще больше похорошела. И эта родинка над губой так призывно манила… Усилием воли я стряхнул с себя накатившее оцепенение.
— Привет, Лена! Вообще-то жене покупал, но раз уж состоялась такая встреча, то могу разориться и еще на один букет. Держи.
— Ну нет уж, раз жене купил — так ей и вези, — улыбнулась она, не принимая цветы. — Ты сильно торопишься? А то могли бы посидеть вон в том кафе, там классные пирожные делают. Понимаю, что нужно следить за фигурой, но как прохожу мимо — не могу удержаться, чтобы не зайти.
Я не стал изображать человека, которому осталось жить до завтрашнего утра, и к этому времени ему позарез необходимо уладить на этом свете кучу дел, так что вскоре мы с Леной расположились за одним из свободных столиков. Цветы я оставил в машине, чтобы не таскаться с ними, как дурак. Когда официантка отправилась за нашими кофе и пирожными, Цеплякова опять же со своей неповторимой улыбкой произнесла:
— Слежу за твоими успехами. Молодец, везде успеваешь. На личную жизнь, на супругу хотя бы время остается?
— Куда же я без нее? Жена — моя главная муза, вдохновляет на литературные и музыкальные подвиги.
Это чтобы ты, Леночка, на многое не рассчитывала. А то вдруг вновь возникнет шальная мыслишка затащить меня в постель… Только я уже дал себе слово Вале не изменять, и буду держать его, чего бы мне это ни стоило.
Улыбка Цепляковой немного угасла, но тут как раз принесли наш заказ, и мы переключились на поглощение ароматного кофе, заедая его таявшими во рту пирожными. Действительно, вкусные, надо сюда как-нибудь всем семейством завалиться. А может, и не надо, не хватало тут еще встретить бывшую любовницу.
— Ну а ты-то как? — спросил я, расправившись с первым из трех пирожных.
— Учусь во ВГИКе и в театральном институте имени Луначарского. Снимаюсь… Сейчас заканчиваются съемки картины «Школьный вальс», у меня там главная роль.
— Поздравляю, вижу, что без дела не сидишь, тоже загружена выше крыши. Ну а как у тебя самой с личной жизнью? Извини, если не хочешь — не отвечай.
— Почему же, особого секрета здесь нет. Кулиджанов ко мне несколько раз подкатывал, но в последнее время, видно, понял, что для меня он не представляет интереса в плане возможного флирта. А так… Так я свободная женщина, открыта для предложений.
Она негромко и так недвусмысленно рассмеялась, и это у нее получилось столь сексуально, что все мое естество невольно подобралось. Хорошо, что нижняя часть моего тела была скрыта поверхностью столика. Мне стоило немалых усилий вернуть себе былую невозмутимость.
— А я, кстати, поступаю на «Высшие режиссерские курсы», определили вроде бы на курс к самому Рязанову. Только осталось экзамены задним числом сдать, но руководитель курсов Ирина Александровна Кокорева заверила, что у меня хорошие шансы. Занятия начинаются с 1 декабря.
— Ух ты, будешь кинорежиссером?! Слушай, когда фильмы начнешь снимать — обо мне вспомни как-нибудь. Ну там если не найдешь кого на роль второго плана.
— Почему же сразу второго? Такие девушки и на первый план сгодятся.
В общем, посидели-поболтали еще минут пятнадцать, после чего я красноречиво посмотрел на часы. Лена намек поняла и, поблагодарив за приятно проведенный вечер, полезла за кошельком. Пришлось ее притормаживать, мол, не в Америке с ее нарождающимся феминизмом живем, советский мужчина вполне способен заплатить за даму.
Мы вышли на свежий воздух. Уже почти совсем стемнело, да еще с неба сыпал противный мелкий дождик. Лена подняла воротник плаща, как-то сразу съежившись и став похожей на воробушка.
— Тебя подвезти?
— Да нет, спасибо, я тут недалеко живу. В гости не приглашаю, вижу, что сегодня без шансов. Передавай привет супруге.
Чмокнула в щеку и убежала, растаяв, словно видение, в дождливой мгле. Мда, как-то грустно все это. Но ты все же молодец, Сергей Андреевич, не поддался чарам Цепляковой. А теперь домой, к своей музе, пока цветы не завяли!
Подъезжая к Переделкино, подумал, что машине уже больше года и, несмотря на вовремя проводимые техосмотры, что-то начинает постукивать и дребезжать. Советский автопром, что тут поделаешь. По уму машину пора уже менять. Только на что? На новую «Волгу»? Хм, идея так себе. Эту-то, сделанную чуть ли не по спецзаказу, и то на год с небольшим хватило, хотя, не исключено, что она и еще десять лет, дребезжа, проездит. Но стоит ли размениваться на «Волгу», когда можно замахнуться на иномарку? Ну а что, даже после покупки квартиры, когда наши счета на сберкнижках практически обнулились, и вложениях в группу «Aurora» на настоящий момент семейный бюджет составлял порядка 15 тысяч рублей. Вру, уже 21 тысячу, совсем забыл, что вчера впарил Чарскому три песни по две тысячи за каждую. И плюс отгребу за эту тачку, с ее-то наворотами за десятку уйдет спокойно, если вообще не за пятнашку.
И тут же вспомнился работяга с завода «Москабель», благодаривший меня за выступление. И ведь большинство из заводчан и «Москвича» за душой не имеют, скорее всего, хотя пашут, не покладая рук. А я тут такой весь из себя, заявился из будущего, передрал чужие песни и книги, вписался в писательский и артистический бомонд, дачи в Переделкино и кооперативные квартиры в центре Москвы покупаю… И еще ему, видите ли, годовалая «Волга» плоха стала. Зажрался, буржуй! Но что поделать, слаб человек, и я тоже не исключение, светящийся нимб над головой мне явно не угрожает.