Она любила запах, исходящий от Ричарда. Горький кофе, сигареты, немного ванили, мужского шампуня и ароматного одеколона, смешанного с ярко выраженным запахом никотина, вызывали эйфорию у студентки. Она готова раствориться в этом запахе, но боялась, что этот великолепный блейзер она осквернит отвратительным вкусом под названием «Карен», поэтому она была рада даже просто на мгновенье ощутить этот невероятный запах. Ей этого достаточно, правда.

Ричард стал девушке листмейстером, что переворачивает страницу с минорного произведения в мажорное и наоборот, заставляя чувствовать себя какой-то игрушкой.

Как только наступил день их первого совместного выступления, то небо засияло ярче голубыми красками, солнце стало греть тщательней, а ветер старательно-осторожно остужал Вирджинию. Идеальный день для идеального концерта.

Браун должен признаться, что великолепное красное платье, напоминающее только что сорванную розу, сидящее на Карен — это что-то непередаваемое. То, что заставляет затаить дыхание в судорожно-прекрасном мгновении, что родилось между ними. Это, так сказать, та самая грань между изысканностью и сексуальностью. Ричард был в восторге.

Батлер же не переставали посещать мысли: «Что, если я не справлюсь?»; «Что, если из-за меня у Ричарда будут проблемы?»; «А вдруг я стану посмешищем на глазах у Ричарда?»

Виолончелист невольно коснулся пальцев пианистки, что больше напоминали дрожащие ледышки, нежели на руки живого человека.

— Боишься? — полушёпотом спросил виолончелист, заставая девушку врасплох.

Она немного прикусила губу, глотая правду глубоко в себя, заставляя выдавить только еле заметную самолюбивую ухмылку.

— Я похожа на того, кто будет бояться сцены?

Красноволосый осторожно обхватил её маленькие ладони своими тёплыми, немного грубыми руками, стараясь щедро отдать частичку своего тепла. Сейчас она нужна была ему не так, как этой юной леди.

— Сколько себя помню — всегда руки холодные, — посмеялась девушка немного нервозно. — Но согревать их было некому. Ты первый, кто осмелился это сделать.

— Я польщен, — всё шутил профессор, оставляя за своими плоскими шутками лёгкую улыбку Карен.

Они бы простояли так вечность, забывая, кто они на самом деле, и наслаждаясь лишь мёртвой тишиной, что похоронила их в эту минуту под звуки аплодисментов какому-то слащавому пианисту, если бы не парень в чёрном костюме, что монотонно произнес имена этой пары.

Всего два шага и прожекторы направят своё внимание на них, заставляя звезду светить внутри ещё ярче. Оставались считанные минуты перед выходом к сотням обычным людям, что разделяют с ними общие интересы. Любовь к музыке.

Пианистка по стойке смирно стояла впереди Чанёля. Путь даже мужчина не видит её лица, но зато он чувствует напряженную ауру, что исходит от девушки. Мужчина не был уверен, но, кажется, она не дышала.

— Мне страшно, — наконец призналась Карен.

Виолончель аккуратно была положена на чистейший паркет, освобождая руки парня. Ричард медленно прикрыл руками глаза Батлер, не впуская свет в щели между пальцев. Он наклонился к маленькому ушку студентки, чтобы та услышала только его низкий голос.

— Я расскажу тебе один секрет, который знаю только я, — прошептал виолончелист. — Досчитай до десяти, с каждой цифрой произнося то, что у тебя на сердце. То, что тебе ближе к сердцу, идя по шкале возрастания.

Влюбленная девушка немного сомневалась, но всё же подчинилась учителю.

— Раз — университет, где есть Ричард, — с дрожью в голосе почти незаметно произнёсла пианистка. — Два — хорошие воспоминания с Ричардом. Три — улыбки, что дарил мне Ричард. Четыре — звёзды, которое светят для нас с Ричардом. Пять — слова, что произносит Ричард. Шесть — незаменимые ушки Ричарда. Семь — его огромные и глубокие глаза… Восемь — музыка виолончели Ричарда. Девять — этот момент, подаренный Ричардом. Десять — Ричард.

Свет прожекторов обливал сцену. Тот момент, когда Браун и Батлер окунулись в море тысячи огней, внимания зрителей и тишиной зала — было незабываемо. Пахло приятной древесиной и настоящей классической музыкой. Они сели, каждый за свой законный музыкальный трон. Виолончелист спокойно держал огромную виолончель в сильных руках, а пианистка привычно поставила носок возле педали рояля. Оба глубоко вдохнули в себя горячий воздух и спокойно выдохнули из себя всю неуверенность в этом дне. Пора играть…

Кивнув друг другу, Ричард запустил вальс пальцев и смычка. Через пару мгновений звук фортепиано подхватил басовый стручковый инструмент, создавая у зрителя целый фейерверк новых ощущений. Эта мелодия заставляла многих в зале пустить несколько слёз сочувствия этим двум музыкантом. Они вложили в песню все страдания, все слёзы, все несказанные слова.

Да, они взрослые, им нельзя плакать, поэтому они проявляют подобные эмоции через инструменты. Они говорят о своих чувствах в музыке, создавая печальную мелодию.

Самое больное то, что даже стоя на одной сцене, разделяя одну песню на двоих, Карен всё ещё чувствовала между ними пространство. Ощущала на себе расстояние между взрослым Брауном и малышкой Батлер. Ричард шёл гордо и развязно вперёд, тем временем как девушка училась ходить. Он всегда сиял где-то впереди Карен. И Карен всегда желала согреться о лучи Ричарда в эту холодную весну.

Тогда сознание пианистки поразил один неожиданный вопрос: Кого он ещё учил так же, как его? Кого он ещё любил также?

Когда пьеса была официально закончена, девушка спешила удалиться из зала, чтобы самой послушать оставшиеся две пьесы профессор, как зритель, сидя в одном из кресел аудитории. На лице Ричарда прибывало счастье. Карен видела не грубого, вечно курящего профессора. Она видела парня с красным цветом волос, что будто кричали «Заметьте меня!» Парня, который был счастлив просто исполнять музыку. Парня, из-за которого сердце билось часто-часто. Парня, который был одним целым с виолончелью…

Парня, который жил виолончелью.

Всё обрушилось в один миг, когда смычок со звуком упал на линолеум на сцене посреди второй пьесы. Разочарование виолончелиста чётко отображалось на его лице, причиняя огромную боль влюбленной девушке. Смычок упал так, будто Браун специально его выронил из пальцев, но его злобное кусание алых губ указывало на проявление болезни.

Шепот сплетен разносились по всему залу, заставляя Карен кипеть от злости.

Резко Ричард встал с чёрного концертного стула и судорожно стал кланяться, выказывая искренность извинений, после чего неохотно поднял с пола деревянный смычок, будто принимая себя и ситуацию, в которой оказался. Принимая болезнь.

Одно движение и толстые струны снова подали звук и в зале вновь воцарило безупречное молчание. Только студентка не входила в число тех, кто создавал «молчание». Она громко волновалась за Брауна, наблюдая за его сморщенным лбом, сжатыми губами и немного скованными пальцами, которые будто боялись в очередной раз выронить такой важный смычок. Он был раздавлен, но всё же смог закончить своё выступление.