Но где ему скрыться? Быстрее всего — шмыгнуть обратно в шестую нору, где его только что сменили, но это значило навлечь на себя самые разные подозрения. Ни один человек в здравом уме не останется в этой гнусной яме, чтобы сидеть и болтать со своим подсменком после дежурства. Тогда другой выход: спрятаться «дома», в норе номер четыре, где лежит его имущество, сидеть там на казарменном мешке и надеяться, что его не вызовут.

Этот выход был тоже ненадежный, но третьего не было. Конечно, и его не удалось использовать. Если и была у Маста возможность спуститься туда незаметно, он потерял драгоценное время, пока стоял и глазел на Муссо и на картины из своего страшного будущего. Маст и близко не успел подойти к четвертой норе, как его заметил сержант Пендер, старший из позиции, и сделал именно то, чего боялся Маст, — позвал вниз выгружать пулеметы.

Неохотно, удрученно, не имея уже ни того, ни другого выхода и с тоской поглядывая на неиспользованное убежище, нору номер четыре, он брел мимо нее вниз к машине, к которой сходилось еще пять или шесть человек, созванных на выгрузку. Медленно пробираясь вниз по каменистому склону, Маст думал о том, что по какой-то непонятной причине, которую он никогда не мог нащупать, вся его жизнь, сколько он себя помнил, была жизнью виноватого и осужденного человека, и вот еще одно наглядное подтверждение: этим пятерым солдатам, которых позвали разгружать машину, нечего страшиться или опасаться, они ни в чем не виноваты; виноватый тут только он, Маст. Они могут идти сюда весело, со спокойной совестью, могут шутить и смеяться; не может только он, Маст. И почти все, что с ним происходило в жизни, происходило вот так же, и хоть бы раз он был сам в этом виноват. Да ровно столько же виноват, сколько теперь: не крал он пистолета. Почему так — Маст не мог понять, но так было всегда, и, подходя к машине, которая стояла у подножия высоты, Маст вяло, безнадежно спрашивал себя: неужели так и будет продолжаться до конца его дней? Неужели он всегда должен быть виноватым и осужденным, и если да, то почему? — спрашивал себя Маст, подходя к остальным.

Разгрузка была настоящим мучением, и Маст только тем утешал себя, что вряд ли такое может выпасть человеку дважды в жизни. Муссо не узнал пистолета и вроде бы даже не заметил его, но это не значило, что он не заметит через секунду. Поэтому за сорок пять минут, пока они снимали с грузовичка два тяжелых пулемета со станками-треногами, осторожно втаскивали по ухабистому каменному склону и устанавливали в окопах, у Маста душа была в пятках. Когда он спустился к машине, Муссо улыбнулся и поздоровался с ним, и он поздоровался с Муссо. Больше ничего не оставалось. После этого он все время норовил загородиться кем-нибудь или чем-нибудь от Муссо. Тот стоял, облокотившись на грузовик, рядом со старым сержантом Пендером и наблюдал за разгрузкой, чтобы они, не дай бог, не уронили, не помяли, не поцарапали его драгоценные пулеметы, а когда их сняли с грузовика и потащили вверх по опасному склону, он шел следом за солдатами и продолжал наблюдать. В глазах Маста — а самому ему казалось, что от невыносимого напряжения они у него ошалело выкатились, — этот старый солдат-итальянец с худым циничным лицом был живым воплощением зла. Слово «ненависть» даже бледно не обозначит того, что чувствовал Маст. Он ненавидел итальянца люто, смертельно, ненавидел с чистым воодушевлением паладина, всеми фибрами своего существа.

Далеко не сразу — по меньшей мере через полчаса после того, как уехал Муссо, а сам Маст посидел на камне, подперев голову руками, — до него по-настоящему дошло, что пистолет все же остался при нем. Маст был настолько потрясен всем пережитым, что мог ухватить сам факт, но не его значение. Однако немного погодя он осознал и это: все мучения позади, а его спаситель остался при нем. Доподлинно. Его пистолет принадлежит ему, и никому больше.

Очевидно, бумажка, которую он подписал, потерялась при сборах или переезде из Скофилда. А может быть, потерялась уже здесь. Здесь или там, но, что потерялась, ясно. И так же ясно было то, что сам Муссо забыл о нем. Маст все время ходил мимо Муссо, пистолет висел у него на поясе, Муссо смотрел на пистолет, но не заметил и не вспомнил.

Так что пистолет принадлежал ему, доподлинно и безраздельно, — может быть, впервые за все время. И снова в памяти у Маста всплыло лицо артиллериста, у которого он купил пистолет, и то место, где произошла покупка, и разговор, ее сопровождавший. Все это неопровержимо доказывало, что пистолет теперь принадлежит ему, что он его все-таки купил. Когда Маст поднял голову, весь мир выглядел совсем по-другому, по-новому, как будто Маст видел его впервые или как будто он весело искрился после чистого, освежающего дождя.

Спаситель Маста, маленький козырь Маста в партии со смертью, лишний шанс для Маста уцелеть, которого нет у простых пехотинцев без пистолетов и нет у пулеметчиков с пистолетами, но без винтовок, — он остался у Маста, все же остался. Теперь надо было только уберечь его. Уберечь от этих сбесившихся шакалов на береговой позиции Макапу, которые хотели его отнять.

Глава 5

Следующее покушение на пистолет Маста случилось через десять дней после того, как каптенармус Муссо привез пулеметы.

Со дня нападения на Перл-Харбор прошло почти три недели, страх перед высадкой японцев улегся, и жизнь на Макапу более или менее вошла в колею. Ясно, что, если бы японцы намеревались после воздушного налета высадить десант, они не стали бы ждать три педели. Кроме того, основная, самая тяжелая часть работы по установке проволочных заграждений на Макапу была выполнена, оставалось только внести кое-какие улучшения и усовершенствования; это и привело, так сказать, к фланговой атаке на пистолет Маста.

Маст, когда не дежурил у пулемета, работал в большой команде из двенадцати человек под началом сержанта — командира отделения; они обносили позицию с суши проволочным забором с оттяжками на одну или на обе стороны. Это была большая работа, и в одной команде с Мастом оказался его старый враг, О’Брайен, и маленький капрал с худым лицом, помощник командира отделения Винсток; под его командой было пулеметное гнездо и, кроме того, половина их строительного отряда.

Поскольку это была большая и важная работа, время у каждого было расписано так, что вне зависимости от того, кто нес дежурство у пулеметов, двенадцать человек для рабочей команды были всегда в наличии. Поэтому Маст нередко работал бок о бок со своим старым врагом О’Брайеном. После того как О’Брайен попытался отнять у Маста пистолет, они с Мастом не разговаривали и по возможности избегали друг друга. Но паяц и пролаза О’Брайен сумел подружиться с Винстоком. А после того как основная, самая тяжелая часть работы была закончена, большую команду разбили и Маста, опять вместе с О’Брайеном, в составе отряда из четырех человек под началом Винстока поставили исправлять огрехи. Для Маста это оказалось бедствием.

Установка проволочных заграждений вокруг всей позиции была изнурительной, немыслимо тяжелой работой. Надо было поставить триста пятьдесят — четыреста метров забора, при том, что на глубине нескольких сантиметров под почвой залегала сплошная скала. Металлический винтовой кол, принятый в армии со времен прошлой, позиционной войны на Западном фронте, ввинчивался в эту землю не лучше, чем вбивался деревянный колышек для палатки. В самые первые дни они поставили на берегу перед позицией длинный забор в виде буквы П, упиравшейся основаниями в их высоту, и это был труд, приносивший удовлетворение, почти приятный, благодарный, хотя море дважды смывало заграждение, пока сержант, их начальник, не сообразил отнести его назад, выше отметки прилива. Стоило только вставить железный или деревянный рычаг в проушину, и кол чуть ли не сам ввинчивался в плотный податливый песок; колья, длинные и короткие, выстраивались ровно, как по нитке, услаждая глаз и эстетическое чувство. Заграждение получилось — прямо с картинки в учебнике.