Он надел очки и начал читать обращение к немецкому народу, напечатанное на первой странице:

— «Дорогие соотечественники!

Есть люди, которые со слезами умиления на глазах радуются победам фюрера. Как же иначе, ведь он претворяет в жизнь вековые мечты немецких капиталистов и помещиков о великой Германии.

Да, Австрия силой присоединена к рейху, на очереди Чехословакия. У нас еще множество соседей, и они могут стать легкой нашей добычей, если этого мы пожелаем.

Дорогие соотечественники!

Запомните одну простую истину: нация, угнетающая другие народы, не может быть свободной сама. Подумайте о будущем, пока не поздно. Не способствуйте злодеяниям нацистов во главе с Гитлером, не позорьте свою родину, не вызывайте гнев и ненависть к нам других народов. Не забывайте, что рано или поздно наступит час расплаты.

Мы, антифашисты, призываем вас на борьбу с фашизмом. Преградим путь авантюрам, — трудящимся нужен мир, работа, дружба, а не великая Германия, построенная на могилах миллионов.

Долой фашизм! Долой войну! Долой Гитлера!

Да здравствует мир на земле и демократия!

6 июня 1938 года,

г. Берлин».

— Ну как? — спросил мастер Герман, закончив чтение.

— Это как раз то, что сегодня и нужно! А что, товарищ Герман, есть у вас надежные связные на заводах и фабриках? Доходит газета до рабочих?

А как же иначе? Неужели вы думаете, что мы печатаем нашу газету, преодолевая тысячи препятствий, рискуя головой, ради собственного удовольствия? У нас больше полсотни связных. Они успели уже распространить свежий номер. Кое-где газету расклеили на стенах курилок или подбросили в шкафчики рабочих…

…После Мюнхена гитлеровцы решили, что им дозволено все, что в мире нет силы, способной противостоять Германии. Готовясь к большой войне, они усилили репрессии внутри страны. Агенты гестапо арестовывали людей по малейшему подозрению, прямо на улице, и без суда и следствия отправляли их в концентрационные лагеря. Обыскам и арестам не было конца. Усилилась слежка и за иностранцами, — Василий чувствовал это на каждом шагу.

Однажды днем Лиза позвонила ему в контору и сказала, что только что арестовали садовника Мюллера, а теперь агенты полиции требуют, чтобы их впустили в особняк произвести обыск.

— Я заперла двери и отказалась впустить их в дом. Но они не перестают стучать, настаивают, чтобы им открыли, грозятся выломать двери… Не знаю, что делать!

— Прежде всего, не волнуйся. Двери не открывай, — не сломают, не бойся. Я сейчас приеду! — Повесив трубку, Василий позвонил генеральному консулу О’Кейли и помчался домой.

Агенты гестапо топтались у подъезда, не рискуя взломать двери богатого особняка, принадлежащего американцу.

— В чем дело, господа? — сердито спросил Василий. — Почему вы так ведете себя у моего дома?

Офицер сказал, вернее, отрапортовал по-военному:

— По нашим сведениям, ваш садовник Мюллер является коммунистом и связан с подпольной подрывной организацией!

— Что же следует из этого?

— Дело в том, что при обыске мы ничего не нашли у него.

— Тем более непонятно, что вам нужно в моем доме!

— Он… я хотел сказать — Мюллер… мог спрятать свои бумаги у вас…

— Странная у вас логика, господин офицер!.. У садовника ничего не нашли и поэтому решили произвести обыск в доме американского подданного, представителя компании, снабжающей вашу страну нефтью. Считая такой поступок с вашей стороны актом совершенно недопустимого произвола и проявлением недружелюбия в отношении меня и компании, которую я имею честь представлять, я вынужден буду довести об этом до сведения рейхсмаршала господина Геринга! До получения удовлетворительного ответа временно прекращаю всякие операции!

— Но ведь мы не произвели у вас обыска! — Вид у офицера был растерянный, упоминание американцем имени всемогущего рейхсмаршала произвело на него впечатление.

В это время к калитке сада подкатил лимузин с дипломатическими номерными знаками. Из машины вышел генеральный консул Соединенных Штатов Америки в Берлине О’Кейли. Он отрекомендовался офицеру и осведомился: на каком основании и по чьему приказу полиция ворвалась в дом американского подданного и пытается произвести обыск?

— Вы, уважаемые господа, как видно, не понимаете разницу между подданными Чехословакии и Америки! Раз и навсегда зарубите себе на носу: то, что можно сделать с чехами и прочими народами, нельзя делать с американцами! Мы этого не допустим, понятно? Я вынужден буду официально протестовать против такого произвола! — О’Кейли вел себя предельно грубо.

Офицер повторил историю с Мюллером.

— Странно, вместо того чтобы предупредить мистера Кочека и оградить его от коммунистов, вы хотите произвести у него обыск! Уезжайте отсюда как можно скорее, иначе я вынужден буду позвонить господину Риббентропу.

Полицейские, поджав хвосты, как побитые собаки, ушли. Василий поблагодарил О’Кейли и пригласил его в дом выпить виски.

— Совершенно обнаглели эти немцы! Не понимаю, почему наши так церемонятся с ними, — раздраженно сказал О’Кейли после третьего бокала виски с содовой.

— Вы сами когда-то говорили — из боязни русских! — ответил Василий.

— Говорил… Знаете, чего я боюсь теперь? Как бы немцы не двинулись на нас, вместо того чтобы ударить по русским. Уж очень развязно они стали вести себя. В цирках существует неписаный закон: зверя, вышедшего из повиновения дрессировщика, убивают. Как бы то же самое не случилось здесь!

— Боюсь, что здешний зверь загрызет своего дрессировщика, он ведь давно вышел из повиновения! — сказал Василий…

Садовника Мюллера пришлось выручать при помощи Отто Лемке. Операция эта обошлась Василию в триста американских долларов. Мюллер вернулся дней через десять, худой, постаревший, с ссадинами на морщинистом лице.

— Что они сделали с вами, Мюллер? — участливо спросил Василий.

— Об этом не имею права говорить, я дал подписку, — сказал садовник и, помолчав, добавил: — Впрочем, вам можно доверять… Они били меня три раза в день, иногда и ночью… Все спрашивали про какую-то подпольную организацию, издающую коммунистическую газету… Вами тоже интересовались, мистер Кочек.

— И что же?

— Ничего… Ни о каких организациях я не имею ни малейшего понятия и вообще, скажу вам откровенно, политикой не интересуюсь. Нужно думать, что произошла ошибка — меня спутали с кем-то. Что же касается вас, то, разумеется, кроме хорошего, я ничего сказать им не мог…

— Приятно слышать, что работающий у меня садовник политикой не интересуется, иначе отвечать пришлось бы мне! Все же будьте осторожны и имейте в виду, что я поручился за вас.

— Этого я не знал…

Однажды, уйдя из конторы раньше обычного, Василий вернулся с полдороги обратно, вспомнив, что забыл портфель. У себя в кабинете он застал юрисконсульта Глауберга, — тот рылся в ящиках его письменного стола.

— Что вы тут делаете? — резко спросил Василий.

— Ищу копию последнего нашего письма к фирме «Фламме»… — Вид у юрисконсульта был растерянный.

— Почему вы ищете ее не в канцелярии, а у меня?

— Там ее нет…

— Сейчас проверим! — Василий позвонил и попросил секретаршу позвать делопроизводителя. Когда тот явился, велел ему принести папку с исходящими бумагами. — Мне нужна копия нашего последнего письма компании «Фламме», — если не ошибаюсь, о расчетах. — Он заметил, что Глауберг делает делопроизводителю какие-то знаки, и добавил: — Надеюсь, эта копия имеется у вас в делах, иначе вы немедленно потеряете работу!

Делопроизводитель вернулся через минуту с папкой и показал патрону копию письма.

— Смею вас заверить, — сказал он, — что документы у нас не теряются.

— Благодарю вас. Можете быть свободны.

Отпустив делопроизводителя, Василий снова спросил Глауберга: