— Теперь ты действительно моя сестра, — сказала Хуанита.
— Графиня Сабрина де лос Агвиларес, моя жена, моя супруга, — сказал Маркос смеясь, и поцеловал ее.
Они пили вино в огромном зале, где с развешанных на стенах портретов, привезенных из Испании, на них смотрели графы и графини из давно минувших времен. Они наблюдали за счастливой невестой и немногими гостями, собравшимися на торжество. Два молодых офицера поднимали тосты за жениха и невесту, а Вали Дад, который привез Хуаниту из города, но не присутствовал на церемонии, произнес речь на цветистом персидском языке. Кроме жены и кюре, его никто не понял, но все аплодировали.
Сабрина и Маркос прошли через внутренний дворик и, стоя на широкой террасе в теплом лунном свете среди теней лимонных деревьев, провожали уезжавших гостей. Луна, которая только поднималась над вершинами манговых деревьев, когда Сабрина отправлялась в Каса де лос Павос Реалес, начала спускаться к западной части небосвода. Несмотря на первые всполохи приближающегося рассвета, обещавшего жаркий день, воздух был прохладным и нежным, пропитанным запахом цветущих апельсиновых деревьев. Сабрину вновь охватило странное чувство ее единения со временем и всем живым. Когда-нибудь этот огромный дом превратится в руины, и груды изъеденных временем камней будут указывать место, где когда-то стоял забытый всеми город, подобно тем камням, о которые спотыкалась ее лошадь, когда она скакала по равнинам или вдоль реки. Однако Сабрина будет путешествовать дальше во времени, как она путешествовала по нему назад через Джони и Луизу…
«Я буду жить вечно, — подумала Сабрина восторженно. — Но никогда, как бы долго я ни жила, я не буду так счастлива, как сейчас».
Отец Вали Дада, друг графа Рамона, умер той же весной. Сэр Эбенезер и леди Эмили уехали в прохладу Симлы. Там здоровье Эмили улучшилось, а сэр Эбенезер все время участвовал в бесконечных конференциях, которые в конечном счете привели к ужасной первой Афганской войне.
В Англии, в поместье Уэйров, первоцветы, только пробивавшиеся во время свадьбы Сабрины, уступили место крокусам, нарциссам и тюльпанам. Боярышник побелил живые изгороди, а каштановые деревья в парке покрылись цветами, которые соперничали по своей красоте с флагами и вымпелами, украшавшими все подходы к замку в честь свадьбы Хантли. В день бракосочетания невеста Хантли Джулия выглядела классически прекрасной. Хантли тоже выглядел вполне счастливым. Со своей стороны Шарлотта испытывала злорадное чувство удовлетворения оттого, что Сабрина, постоянно досаждавшая ей, словно заноза, заключила мезальянс с каким-то там испанцем и была лишена родным дедом наследства. К сожалению, счастье ее было не совсем полным — три ее дочери все еще не вышли замуж. И, судя по их виду, предполагал дедушка, так они и останутся незамужними.
Граф сильно постарел за последнее время. Безусловно, сильный удар нанесло ему письмо Эмили, в котором она сообщала, что Сабрина взяла собственную судьбу в свои руки и вышла замуж за иностранца без благословения деда и вопреки его запрету. Он всю жизнь был автократом, и никто, кроме его сына Джони и Сабрины, не смел ему возражать. В результате ему и в голову не могло прийти, что кто-нибудь осмелится ему перечить.
Письмо от Эмили дошло до него наземной почтой через Египет всего за восемь недель и за несколько дней до свадьбы Хантли. Вскоре после этого пришло письмо и от Сабрины, однако гнев и печаль графа были еще так сильны, что он отправил его назад, даже не вскрыв печать.
Глава 3
Раскаленное, как печь, индийское лето окутало Оуд, подобно стальной клетке, из которой невозможно было выбраться. Однако высокие белые стены Каса де лос Павос Реалес, узкие, закрытые ставнями окна, дворики с фонтанами и апельсиновыми деревьями были созданы для того, чтобы сохранять прохладу, и в это первое лето Сабрина не очень страдала от жары. Она только слегка побледнела, скрываясь от солнца и от вынужденного бездействия, длившегося долгие месяцы.
Ранним утром до восхода солнца или поздним вечером после его захода они гуляли в садах с Маркосом или катались на лошадях по парку, окружавшему дом. Однако даже в ранние часы жара была невыносима, и она с удовольствием возвращалась в сумрачную, закрытую ставнями комнату, где колышащиеся опахала и тихое журчание фонтанов, по крайней мере, создавали иллюзию прохлады.
Маркос, рожденный на Востоке и обучавшийся среди обожженных солнцем равнин в такой же жаре Арагона, в меньшей степени реагировал на нее. Покойный отец оставил ему обширные поместья. Поскольку граф время от времени приобретал земли в отдаленных частях Оуда, Маркос проводил большую часть дня в седле, а Сабрина этим летом часто оставалась одна, в компании Хуаниты.
Хуанита вместе с маленькой дочерью и мужем Вали Дадом часто навещали Каса Баллестерос. Азиза Бегам не приехала ни разу.
— Я слишком стара и толста, чтобы выходить из дому, — сказала Бегам своей невестке, — а жена твоего брата плохо говорит на нашем языке. Кроме этого, мое сердце разрывается от печали, когда я прихожу в дом подруги моей молодости, которой уже нет на свете, как нет и моей молодости.
Однако, если Маркоса поздно не было, Сабрина часто проводила длинные жаркие вечера в Гулаб-Махале. Когда луна поднималась в сумрачном небе, женщины сидели на плоской крыше женской половины дома, глядя на минареты и белые крыши домов, зеленые деревья и золотые купола этого злого, прекрасного и сказочного города — Лакноу. Азиза Бегам шутила, всем телом сотрясаясь от бесшумного смеха, клала в рот странного вкуса ментоловые конфеты с серебряного блюдца или рассказывала длинные-длинные истории своего детства, о королях, принцах и знатных особах Оуда, которые давно уж покоились в земле.
Сначала из рассказов пожилой женщины Сабрина улавливала одно слово из десяти. Однако у нее был хороший слух и быстрый ум, и она, сидя под колыхавшимися опахалами, целыми часами и днями изучала язык. В этом ей помогали Хуанита или Вали Дад, или же старый сморщенный мунши, которого Маркос нанял для ее обучения. Азиза Бегам хвалила ее за успехи и в знак благодарности послала Сабрине женщину из своего окружения, Зобейду, в качестве личной служанки.
Зобейда была дочерью раба из гарема. Она была смуглой, крепкого телосложения, сообразительной, прилежной, быстрой и доброй женщиной. Сабрина привязалась к ней, как к преданной няне из своего детства, и полагалась на нее во всем. Зобейда тоже полюбила Сабрину и заботилась о ней, как мать заботится о своем ребенке.
С началом муссонных дождей смертоносная жара понемногу спала. Потоки теплого дождя низвергались с темного неба, превращая запекшуюся пыль улиц в реки грязи. Последовал фантастически зеленый взрыв. Там, где вчера еще была только выжженная трава, сегодня зеленела буйная растительность. Затем опять подуют жаркие ветры, грязь высохнет, солнце начнет нестерпимо жечь и сделает запекшуюся грязь твердой как камень. Все опять покроется толстым слоем пыли. Над опаленными равнинами снова будут виться маленькие пылевые смерчи. И так до следующего сезона дождей, которые размоют грязь, все зазеленеет и превратится в полные испарений джунгли.
Пока равнины задыхались в тисках жары, в горах, среди прохлады сосен и нарциссов Симлы генерал-губернатор, обнадеженный советами безответственных людей, чья жажда власти и денег сделала их глухими к голосу разума, справедливости и здравого смысла, решил объявить войну Афганистану.
Для лорда Окленда и его любимых советников не имело значения, что эмир Афганистана Дост Мохаммед был избранником народа, который однозначно предпочел его стареющему и слабеющему шаху Шуя, бывшему правителю, изгнанному из королевства много лет назад. Советники генерал-губернатора не доверяли таким людям, как эмир, способным думать и действовать самостоятельно. Важнейшим вопросом политики они считали присоединение Афганистана к союзу с Англией. Они подозревали, что Дост Мохаммед может начать переговоры с Россией, и решили насильно водворить на трон шаха Шуя, вопреки воле его народа, в надежде, что благодарность и личная заинтересованность тесными узами свяжут его с Англией. Желая заполучить Афганистан в качестве союзника, они сделали нынешнего эмира своим врагом и развязали с ним войну, предвосхитив смутную вероятность объявления им самим войны Англии. Задавшись такой целью, они заключили договор, который представлял собой пакт о союзе с умирающим Ранджитом Сингхом — «Львом Пенджаба» и правителем Сикха.