Когда мы уже доедали десерт, Эрик вдруг встал и вышел. Потом вернулся, пошептал на ухо Катьке и подошел ко мне.

— Надя, мой отец приехал. Он прошел к себе, чтобы не мешать нам обедать. Через час он ждет нас всех в малой гостиной.

— Очень хорошо, Эрик. Который сейчас час?

— Половина шестого.

— Значит, в половине седьмого мы должны собраться в малой гостиной? А где это?

— Ну. Вас же водили по дому. Малая гостиная — она такая, бело-розовая.

Точно. Во время экскурсии эта самая гостиная навела меня на мысль о пастиле и зефире. Найти ее не составит труда.

— Все, поняла. Но, Эрик, ты нас не бросишь и представишь своему папе. А форма одежды какая?

— Да любая. Я бы на Вашем месте не переодевался.

Ну и слава Богу! Пообедав, я собралась погулять, но жара не только не спала, а, если это возможно, стала еще невыносимее. Я переместилась в библиотеку, нашла книгу с описанием местных достопримечательностей, и углубилась в нее.

Я увлеклась, и не заметила, как время пролетело. Эрик зашел за мной уже после семи.

— Надя, Вы меня извините, но папа сначала хотел поговорить с Катрин. А теперь он ждет Вас. Пойдемте, я провожу.

Эрик сначала повел меня вглубь дома, а потом открыл какую-то дверь, и мы оказались на широкой веранде, закрытой от солнца огромными полотняными маркизами. Правда, маркизы своей функции не выполняли, потому что с этой стороны дома и без них была тень. Навстречу мне с шезлонга поднялся симпатичный человек в синей футболке и голубых шортах. Роста отец Эрика был невысокого, метр семьдесят два — семьдесят пять от силы, даже непонятно, в кого парень выдался таким длинным. Внешне он ничем не походил на своего сына. Глаза у Жана Мишеля де Кассаля были большие и ярко-голубые, такие же, как у Морин. Да и остальные черты отличались от эриковых. Разве что в форме носа можно было разглядеть семейное сходство, да и то при большом желании. А вот добродушие, написанное на его лице, можно было занести в разряд родовых черт. Эрик производил точно такое же впечатление.

Он шагнул ко мне и взял за руки.

— Здравствуйте, Надя. Рад Вас видеть. Я, как Вы уже догадались, отец этого молодого человека и местный феодал. Зовут меня Жан Мишель. Давайте сразу договоримся: никаких господ графов. Просто Жан Мишель, и, если не трудно, на «ты».

Фантастика! Я только и смогла из себя выдавить:

— Я постараюсь.

— Я пригласил всю семью невесты моего сына, чтобы познакомиться. Правда, я с удивлением узнал, что она пока не считает себя невестой. Но, как ты понимаешь, такое положение дел устраивает меня даже больше. А что ты можешь сказать по этому поводу?

— Я в этом вопросе просто плыву по течению. Дети сами решат, как поступить. Они оба не дураки и не моральные уроды, так что бояться тут нечего. Единственное, что меня смущает, это что наш приезд сюда в полном составе может быть для Вас…

— Для тебя!

— …для тебя обременительным, или нарушать какие-то планы…

— Глупости. Новые, неизвестные лица только оживят наше ежегодное сборище. Деловых планов у меня нет, а в развлечения давно пора внести разнообразие. Пока давай просто поболтаем.

Вообще-то я перехожу на «ты» с трудом, но оказалось, что по-французски это у меня получается с легкостью. Наверное, потому, что в русском «ты» больше фамильярности и пренебрежения, а во французском “tu” слышится некая интимность. Минут через пять мы уже мило болтали о том, о сем, как старые друзья. Не затрагивая животрепещущих проблем, мы обсуждали воспитание детей и высшее образование. Жан Мишель рассказал мне о своем детстве, а я ему — о своем. Потом он рассказал мне о своем браке с мамой Эрика Франсуазой. Оказывается, она его покинула и вернулась в родную Тулузу, а он забрал у нее сына и вырастил его сам. И теперь он с ней не общается, хотя с ее братом, своим компаньоном Анри Пеллерненом, сохранил самые лучшие отношения. По-моему, версия Эрика отличалась от той, что я сейчас услышала, но я не стала акцентировать на этом внимание. А в ответ рассказала ему про мой развод с отцом Кати и Сережи.

Бертло принес нам свежевыжатого сока и минеральной воды. Очень своевременно, потому что и в тени было довольно жарко.

Мы продолжали информировать друг друга о своих семейных делах. Часа через полтора, когда солнце собралось садиться, Жан Мишель вдруг сказал:

— Я, наверное, замучил тебя, Надя. Так что предлагаю пойти отдохнуть. Чувствуй себя, как дома. Если хочешь, искупайся. За гаражами есть бассейн, — он махнул рукой, указывая направление, — Все неважное, мы, похоже, уже обсудили. Важные вопросы предлагаю оставить на завтра.

Мы распрощались. В бассейн я не пошла, туда отправилась молодежь в полном составе. Я же приняла душ и на удивление рано легла спать. Думала, что впечатления этого дня заставят меня поворочаться. Дудки! Заснула сразу как убитая. Пришедшая пожелать мне спокойной ночи Катя не стала меня будить.

Я проснулась ни свет, ни заря. На самом деле это только так говорится, потому что солнце уже взошло, но подняться от горизонта не успело. Рань была несусветная. Судя по тому, что я видела в окно, день предстоял жаркий. Надо прогуляться, осмотреть парк, пока еще на улице можно дышать.

Я быстро умылась, надела, что под руку подвернулось, и спустилась на первый этаж. Не знаю, что я бы стала делать, если бы двери были заперты, но, на мое счастье, они оказались открыты. В розарии одуряюще пахли розы. По утрам такого сильного запаха от них не бывает, если только не собирается гроза. Возможно, день не будет таким уж раскаленным, хотя пока туч на горизонте не наблюдалось.

Солнце уже начинало жечь спину, и я поспешила укрыться в тени деревьев. Туда как раз вела очень симпатичная аллейка. Метрах в двадцати от границы тени от нее направо отходила дорожка. Судя по всему, она вела к гаражам, которые я вчера заметила из окна. По этой дорожке на меня вышел человек.

Не знаю, что поглощало шум шагов, но появление его было совершенно внезапным. Он тоже, видимо, никого не ожидал увидеть, и даже остановился в удивлении.

Если бы я могла заказывать, я бы и то не придумала такого воплощения своей мечты. Он был высокий и худой. Не просто стройный и поджарый, а именно тощий и мосластый. Не понимаю почему, но мне всю жизнь нравились именно такие мужчины. Темно-синяя футболка висела на нем, как на вешалке. Светло-голубые джинсы не скрывали худобы ног. С меня бы и этого хватило.

Но, наверное, чтобы полностью деморализовать глупую бабу, к этому телу прилагалось совершенно неотразимое лицо. Не знаю, может, кому-то такие лица не нравятся, но для меня лучшего не надо. Резкие черты, крупный прямой нос с большими раздувающимися, как у лошади, ноздрями, бронзовый загар, какого не добьешься в солярии, абсолютно седые волосы, ровные черные брови, ямочка на подбородке… но главное — глаза! Большие и совершенно черные, без блеска. Или так кажется из-за густых и длинных ресниц?

Эти глаза мне улыбнулись. Улыбнулись раньше, чем улыбка возникла на губах. Я улыбнулась в ответ и собиралась пройти мимо. Мало ли, куда идет это совершенство. Не буду же я навязываться. Но он остановил меня, заговорив первым:

— Мадам, кто Вы? — в эту минуту я поняла: передо мной дядя Эрика, Анри Пеллернен. Как то я запомнила эти имя и фамилию, надо же! Вот на него племянник очень даже похож, гораздо больше, чем на родного отца. Те же черные глаза и та же улыбка. Но почему-то от улыбки этого человека сжимается сердце.

Я постаралась взять себя в руки и ответила довольно спокойно:

— Мсье, я здесь в гостях. Меня зовут Надя. Если полностью, то Надежда Коноплянникова.

По лицу Пеллернена прошла тень.

— Мадам, извините, я был невежлив. Но это просто от неожиданности. Разрешите представиться: Анри Пеллернен. Я только что приехал. Надя, Вы куда-то шли? Или что-то искали? Я не могу быть Вам полезен?

Я была от него так близко, что отчетливо поняла: если бы на нем была надета не майка, а рубашка, мой нос уперся бы прямо в пуговичку на груди. Почему-то от этой мысли ослабели ноги. Надо было их срочно уносить…