Девчонок пришлось разбудить. Как только они увидели, кто приехал, пошли охи-ахи. Известное дело — девчонки, они же не могут без эмоций. В общем, разбулгачили чуть ли не весь корпус. Да, ладно, ради такой встречи. Вышли во двор, присели на лавочку. Коля Крышкин, любитель поесть, первым делом спросил:

— Как харч, девчата?

— Харч хороший, мы наедаемся.

Володю Торгашова интересовали более возвышенные вещи:

— Дубовка — большая деревня или получше?

Аня Вербенко защебетала:

— Ты уж скажешь, Володечка! Какая же это деревня, это город. Город, понимаешь? Не сравнить, конечно, со Сталинградом. Но все-таки. Здесь такой парк! Да и Волга рядышком, как ты видел.

Володя презрительно фыркнул:

— Нашла достопримечательность! Да, Волга — это достопримечательность Европы, если хочешь. Она, сударыня, самая полноводная и самая длинная из всех европейских рек.

Гена сказал:

— Ну, силен в географии! Ну, блеснул!

Все засмеялись. Аня примирительно сказала:

— Да что спорить о Дубовке, мы вам лучше ее покажем.

— Нет уж, вы лучше расскажите, есть ли что смотреть,

—

со смехом возразил Володя.

— Ох, и вредный ты, Торгашов, — сказала Тоня Романова. — Думаешь, мы те лягушки, которые свое болото хвалят?

— Конечно. А если так, Арчеда в сто тысяч раз лучше. (Не знал тогда Володя, что Дубовка станет для него всем:

здесь он будет жить, работать, обзаведется семьей).

Гена, как всегда, поддал Торгашову:

— И в арифметике он силен. Какими цифрами ворочает, а?!

— Ребята, хватит, — сказал Коля Крышкин. И добавил мечтательно:

—

Эх, пожевать бы что-нибудь.

— И так толстый, — отрезал Гена.

— Мы отвлеклись, кажется, от дубовских достопримечательностей, — напомнил Володя.

Тоня вскочила со своего места, подбежала к Володе и забарабанила малюсенькими кулачками по его плечам, приговаривая:

— Несносный, упрямый! Несносный, упрямый! На, получай дубовские примечательности: дом Степана Разина — раз! Где ты еще такой найдешь? Ну, быстро! Не знаешь? Пошли дальше. Подземный ход в четыре километра? Спускаешься в пункте А, выходишь в пункте Б. Дуб, которому пятьсот лет? Хватит?

— Сдаюсь! — закричал Торгашов и поднял руки.

— Пока ребята говорили, детский дом проснулся. Первые любопытные пришли смотреть новичков. Маленький Коля Крышкин комично вскидывал руки, истошным голосом повторял:

— Кыш! Кыш отсюда, окаянные!

— Какой-то пацан, тоже рыжий, сказал с достоинством:

— Мы не окаянные. Мы детдомовские.

— Коля Крышкин тотчас исправился:

— Кыш, детдомовские! Кыш!

— Рыжий улыбнулся и пошел прочь. Наверняка подумал: «Веселые пацаны».

— Было уже около восьми — пора и начальству доложиться. И они пошли к Евгении Эдуардовне.

— Ребята приехали сюда с большими личными планами, так сказать: чтобы их приняли в Дубовский детский дом, дав тем самым возможность закончить десять классов. Все трое закончили семилетку на «отлично».

— Евгения Эдуардовна встретила их приветливо.

— Я не возражаю, чтобы вы жили у нас. Мы вам даже выделим отдельную комнату. Но у меня к вам просьба: надо получить «добро» облоно; поезжайте в Сталинград сами, и если вам разрешат, жду вашей помощи, большого участия в детдомовских делах.

— У ребят все утряслось, и они стали жить в Дубовском детдоме. В шутку они называли себя квартирантами, но так было недолго. Скоро, очень скоро они окунулись с головой в детдомовские дела.

— Для начала «три мушкетера» провели операцию «Воробей». Вот как все было.

Рыбная ловля, пожалуй, самое любимое занятие детдомовцев. Чуть выпадет свободная минута, удочки на плечо и — на Волгу. Иногда по двадцать-тридцать человек высыпали на берег. Забавное это было зрелище: целая ватага закидывает одновременно удочки, и все молчат в ожидании, и ни у кого не клюет…

— В такой вояж отправился однажды вместе со всеми и второклассник Воробьев, по прозвищу Воробушек. Был он маленький, чернявенький. Пошел рыбу ловить, да и не вернулся. По детдому тотчас разнеслось:

— «Воробушек пропал!»

— «Три мушкетера» обыскали берег нет. Обшарили территорию дома отдыха — нет. Наступила ночь, а Воробушка никак не найдут. Под утро пошли снова на берег. Перевернули лодку, а там Воробушек. Свернулся клубочком и спит. Его разбудили, конечно. Воробушек сказал, зевая:

— А я луной любовался и уснул.

— Ребята загоготали.

— Вот это рыбак. «Шаланды полные кефалей»…

— Где твоя кефаль?

— Воробушек не знал, что такое кефаль, но на всякий случай сказал:

— Я ее не брал!

— Рыба это, рыба, Воробушек.

— Так бы и сказали. Вон там три штуки, возьмите под лодкой.

— Рядом с комнатой, где жили «три мушкетера», находилась кастелянтная. Пошли туда ребята белье менять и увидели целый склад гитар, балалаек, мандолин. У Володи Торгашова сразу глаза разгорелись.

— Эх, оркестр бы струнный сгондобить! — сказал он.

— Из этих развалин ты хочешь оркестр? — как всегда, возразил ему Гена.

— Пока они пикировались, Коля Крышкин извлек три балалайки, осмотрел их внимательно.

— Слушайте, что я вам скажу: гарантирую из трех балалаек одну.

— Ай да Крышкин, а ведь он прав!

— Сказано — сделано. Стащили все инструменты в свою комнату, крикнули малышню — и работа закипела. Вскоре мандолина, гитара и бас были налицо. Коля Крышкин, конечно, бас.

— На счастье «трех мушкетеров», в детдоме появился Рубль Восемьдесят так между собой звали ребята Петра Никифоровича, обладателя прекрасного роста — метр восемьдесят. Так вот. Петр Никифорович великолепно играл чуть ли не на всех музыкальных инструментах. Он-то и помог ребятам сколотить струнный оркестр и немного, пока работал в детдоме, руководил им.

— Вскоре комната «трех мушкетеров» превратилась в художественную мастерскую, причем очень стремительно. Утром, когда они уходили в школу, в комнате ничего не было, кроме кровати и стола. Но стоило им вернуться на два часа позже Торгашова, они застали такую картину. На столе, на кроватях и на полу были разостланы листы белой бумаги. Володя мурлыкал себе под нос. Честно говоря, зрелище было довольно странное, и Гена Сополев не мог не прокомментировать его:

— Крышкин, как ты думаешь, что бы это значило? По-моему. наш друг, а также одноклассник, а также сосед по койке. а также самый интеллигентный из всех нас, подрядился изобразить на этих полотнах самых знаменитых граждан Дубовки. Я вижу, он в затруднении, он не знает, с кого начать.

— Да. сказал Коля Крышкин, — в этом деле надо быть осторожным.

— В каком деле. Крышкин? — спросил Володя, по-прежнему лежа на животе.

— А ты встань, тогда скажу.

— Ты же знаешь, мне это не трудно, не то, что тебе. — Пожалуйста!

— И Володя легко вскочил, пошел на Крышкина.

— Крышкин, понимаешь, — сказал Володя и сгреб его в объятия. Я буду рисовать вкусные вещи: клубничку, вишенку. А также суховей-вей-вей!!!

— При этих словах он так стиснул Крышкина, что тот завопил не своим голосом:

— Понимаю! Отпусти! Крышкину крышка!

— Володя перестал его тискать и сказал:

— Вот именно. Каждому — свое: Крышкину — крышка, а хорошеньким девочкам — полевые цветы. Я их тоже буду рисовать! А вас назначаю главными консультантами. И когда на олимпиаде будут хлопать нашему литмонтажу «Украсим Родину садами», вы с полным правом скажете о себе: «И мы пахали».

— Едва Володя договорил эту цветистую речь, как в комнату постучали. Вошел семиклассник Толя Гончаров.

— Мне сказали, чтобы я помогал художникам.

— Гена Сополев язвительно заметил:

— Вот еще один, кто примажется к славе Владимира Торгашова.

До свидания, пароход

— 

«М

ой папа работал милиционером. Он всегда уходил на работу рано. Один раз немцы зашли к нам. Мы с мамой пекли пышки. Они у нас забрали тесто и пышки. В Сталинграде были сильные бои. Стреляли из пушек. Я стала звать маму в окоп, но она не пошла. Я убежала одна, а мама осталась в доме. Разорвался снаряд, и ее убило. Она долго лежала в коридоре, ее некому было убрать. Когда стрельба затихла, соседи похоронили маму, а меня взяли родные. Я немного жила у них, потом они меня отдали в детский приемник, а оттуда привезли в Дубовку».