— Мне хочется добраться до истины, — сказал доктор Флит. — С чем бы вы могли связать возникновение этого… преображения?

Иеремия задумался.

— Не могу понять… Вчера… Что было вчера? Обыкновенный день. Впрочем, погодите, доктор… Нет, это просто был сон…

— Рассказывайте сон! — приказал доктор Флит.

— Вчера моя экономка миссис Хьюз уехала к родственникам в Гууль, — начал Иеремия. — До самого ужина я провел время за чтением проповедей. Поужинав, я с книгой перешел сюда и раскрыл окно. — С этими словами Иеремия отдернул бархатную оконную портьеру. — Как видите, окно выходит в сад. Прямо площадка для крокета, направо розарий. Налево растет старый бук. Вот большая ветка протягивается параллельно окну. Я дочитал проповедь «О сладости бытия», разделся и потушил лампу.

Только отсвет фонаря, что горит около церкви, падал сюда. Вот так… — Иеремия потушил люстру. Спальня теперь освещалась только ночником у кровати и полоской света снаружи. — Мне казалось, что спал я больше часа вот на этой постели лицом к окну. Проснулся я внезапно от странного булькающего звука, как будто маленькое животное лакало что-то. Открыв глаза, я увидел силуэт маленькой собачки, пробежавшей по подоконнику. Мне показалось, что она задела стакан, и ложечка в нем звякнула. Этот звук я отлично запомнил. Покa я соображал, каким образом собачонка могла взобраться по ветвям бука к окну, животное повернуло голову в мою сторону, жалобно мяукнуло…

— Вы хотите сказать: залаяло, — поправил доктор.

— Нет, Флит, нет! Самое странное в этом сне было то, что собачонка именно замяукала, как кошка, и скрылась.

— Что же дальше? — спросил Флит.

— Сердце у меня неприятно билось. Меня почему-то взволновал этот сон. Я подошел к окну — .все было тихо. Правда, ветка бука слегка колыхалась.

— Что же вы сделали потом?

— Потом? Как я уже сказал, я был несколько взволнован и жадно выпил стакан воды.

— Который стоял на подоконнике?

— Да. А что?

— Ничего. Простите, я перебил вас, — проговорил доктор Флит. — Какой вкус был у воды?

— Самый обыкновенный. Я не пью сырой. Миссис Хьюз настаивает на кипяченой. Потом я запер окно, опустил штору и заснул.

— Все? — глухо спросил доктор Флит.

За дверью послышались женские голова. Иеремия испуганно зашептал:

— Так и есть. Она!

Глаза доктора выразили недоумение.

— Кто?

Иеремия безнадежно, почти с отчаянием махнул рукой.

— Миссис Хьюз. Наверное, Майкл дал ей телеграмму о моей болезни, и вот она примчалась. Гасите свет, дорогой Флит.

В полутьме Иеремия поспешно укладывался в постель.

В дверь барабанили настойчивые кулаки. Доктор Флмт шарил по спальне, ища свой саквояж, так как забыл, куда его поставил.

— Ну, я укрылся одеялом, — простонал Иеремия, ворочаясь на матраце. — Отпирайте дверь и впустите сюда миссис Хьюз. Могу я надеяться, что преображение окончится?

Доктор Флит нашел саквояж.

— Диета, режим и микстура, — ответил он бодро. — Эта медицинская троица со времени Гиппократа еще ни разу не дала осечки, отец настоятель. — Доктор повернул ключ в двери. — Прошу вас, миссив Хьюз.

Экономка преподобного Иеремии ворвалась, не сняв еще с шляпки дорожного вуаля.

— Что-нибудь серьезное? Почему вы заперлись?

— Преподобный Иеремия устал от служения человечеству, — произнес в ответ доктор Флит чрезвычайно веско. — Важные нравственно-философские мысли, которыми он занят, требуют, чтобы никто не смел его беспокоить. Да, даже вы, миссис Хьюз. Пойдемте в кабинет. Я напишу рецепты. Исполняйте мои предписания. И храните молчание. Преподобный отец знает молитвы наизусть и будет произносить их в своем сердце. В посещениях посторонних нет нужды.

— Как вы добры, доктор! — пролепетала миссис Хьюз.

Медленно возвращался доктор Флит домой, задумчивый и уставший. Впервые в его практике встретились такие случаи. Бывают люди курносые и с длинными носами, с квадратными и округлыми подбородками, с низкими и высокими лбами, и это никого не беспокоит. Но если бы у курносого внезапно удлинился нос или подбородок у человека вдруг изменил бы свои очертания? Только внезапное нарушение привычного вызывает беспокойство. Разве с течением времени не изменяются черты человеческих лиц? Разве в старикашке Орфи можно сейчас узнать того молодого дрогиста, который тридцать лет назад пришел знакомиться к Флиту? Да разве кго узнал бы сейчас и молодого студента Флита в докторе Флите, жирном, обрюзгшем, с малиновым носом, расцвеченным синеватыми жилками? А ведь это один и тот же Гораций Флит.

«Значит, — заключил доктор Флит, — неожиданность — это лишь функция времени».

IV

Эти события развернулись в Эшуорфе в тот день, когда я блуждал по Длинному Хоботу.

А теперь я стоял перед птицеловом.

— Вандок? — спросил я, и кулаки мои разжались.

Это было необычайно. Этому верилось с трудом. Но птицелов напомнил мне такие подробности наших встреч в парке «змеиного профессора» и на суде в Рангуне, что сомнениям не оставалось места. — Да, это был Вандок! Он стал меньше ростом, но, приглядевшись и прислушавшись, можно было, пожалуй, найти отдаленное сходство с тем парнем, который проиграл мне доллар в Белл-Харборе при первом знакомстве.

— Вы страшно изменились, Ванйок, — промолвил я, выслушав птицелова, — но не перестали быть негодяем. Мало того, что вы промышляли воровством, вы еще и убили доктора Рольса…

— Перестаньте, Пиигль, — серьезно отозвался Вандок.

— Молчите! Из-за вас я чуть не попал на электрический стул. А теперь вы тут, похититель амей, бандит Карнеро?..

— Больше спокойствия, Пингль, — прервал меня Вандок. — Я не Карнеро и не убивал Рольса. Ваши вопросы и сомнения вполне законны. Мне самому хочется кое-что выяснить в делах, которые так изменили нас с вами. Поэтому не станем вешать носы на квинту и приободримся. Сядем, старый дружище, и обсудим положение.

Мы уселись на скамью около чьей-то могилы, и Вандок начал рассказ.

— Надеюсь, Пингль, вы отплатите мне откровенностью за мое откровенное признание. Это в наших общих интересах. Слушайте. Одна торговая фирма, занимающаяся изготовлением и продажей медицинских препаратов, поручила мне разыскать некоего профессора Мильройса и понаблюдать за ним. Мне думается, что фирма боялась, как бы Мильройс не надул ее, взяв на себя подряд по доставке оригинального сырья в виде змеиных свежедобытых ядов. Поручение оплачивалось очень щедро, я должен был аккуратно посылать каждую неделю отчеты по почте. Я честно выполнил поручение. В Нью-Йорке я нашел Мильройса, занятого переговорами с крупнейшими импортными фирмами. Так как неотступное следование за ним входило в мои обязанности, то я поехал по его следам и в Белл-Харбор. Мильройсу пришла фантазия купаться. Я видел, как он погрузился в волны, а в это время появился стройный юноша и уселся около меня, мешая мне наблюдать за купающимся Мильройсом.

— Это был я? — невольно вырвался у меня вопрос.

— Вы ужасно догадливы, Пингль, — ответил Вандок. — Но в коллекции особенностей вашего характера числится также упрямство. Пришлось загнать вас на вышку, чтобы обличить хвастовство, будто вы сможете сделать фигурный прыжок.

— Я и проделал его. А вы проиграли, Вандок…

— Держите ваш доллар, — усмехнулся собеседник. — Таскаю ваш выигрыш третий год в жилетном кармане. Но своим прыжком. Пингль, вы испортили мне все дело. На пляже поднялась суматоха. Клипс вцепился в вас, и потом я видел у входа в «Колоссэум» афиши с вашим изображением. Я тогда подумал, что вы далеко не такой простак, каким прикинулись на пляже. Но самое-то главное Милъройс так и не вылез из воды…

— Он был спасен мною, — важно сказал я, пряча потрепанную долларовую бумажку в карман.

— Что? — изумился Вандок.

— Ну да. — сказал я. — Так бы я и бросился с этой чертовой вышки для вашего удовольствия! Но внизу человек пошел ко дну, и я должен был помочь ему выбраться на поверхность.