Изменить стиль страницы

«В темном поле — только вереск жесткий…»

            В темном поле — только вереск жесткий,
да ковыль — серебряная пряжа;
я давно стою на перекрестке,
            где никто дороги не укажет.
            Но на небе звездный путь двоится,
чтобы снова течь одной рекою…
Научи, поведай, как молиться,
чтоб к твоей протянутой деснице
            прикоснуться немощной рукою.

«Братья — камни, сестры — травы…»

            Братья — камни, сестры — травы.
Как найти для вас слова.
Человеческой отравы
            я вкусила и мертва.
            Принесла я вам, покорным,
бремя темного греха,
я склонюсь пред камнем черным,
            перед веточкою мха.
            Вы и все, что в мире живо,
что мертво для наших глаз, —
вы создали терпеливо
            мир возможностей для нас.
            И в своем молчанье — правы.
Святость жертвы вам дана.
Братья — камни. Сестры — травы.
            Мать-земля у нас одна.
1917

«Едва я вышла из собора…»

Едва я вышла из собора,
Как в ветре встретила врага,
И потому погасла скоро
Свеча Святого Четверга.
Огонь, двенадцать раз зажженный,
Не сберегла на этот раз…
Он, дуновеньем оскорбленный,
С свечи сорвался и погас.
Огонь души горит незримо.
Его ли пламень сохраню,
И пронесу неугасимо
            сквозь тьму?
1915

«Последний дар небес не отвергай сурово…»

      Последний дар небес не отвергай сурово.
Дар неуемных слез — душе надежный скит,
когда распять себя она уже готова.
      Но о земных цветах, оборотясь, скорбит.
      И слезы для нее — брильянтовые четки,
чтобы в ряду молитв не сбиться ей опять,
чтоб миг земных утех — мучительно короткий —
      не смог преодолеть небесную печать.
      И от последнего грядущего соблазна
меня оборонит лишь слезных четок нить,
когда все голоса, звучащие так разно,
      в молчание одно в душе должна я слить.
1917

«Весь мир одной любовью дышит…»

Весь мир одной любовью дышит,
Но плоть моя — земная персть,
Душа глухая в ней не слышит
и глаз слепых ей не отверсть.
Мой легкий дух в одежде тины,
Ему, как цепи тяжела
Темница затвердевшей глины,
Земных болот седая мгла.
Но укрепят его страданья,
Но обожжет земная боль, —
Он вкусит горький хлеб изгнанья
И слез неудержимых соль.
И просветлясь рубином алым,
Да примет кровь Того, Кто был
Неисчерпаемым
                 фиалом
                                 небесных сил.
1917

«Есть у ангелов белые крылья…»

Есть у ангелов белые крылья.
Разве ты не видал их во сне —
эти белые нежные крылья
               в голубой вышине.
Разве ты, просыпаясь, не плакал,
не умея сказать почему.
Разве ночью ты горько не плакал,
               глядя в душную тьму.
И потом, с какой грустью на небо
ты смотрел в этот солнечный день.
Для тебя было яркое небо —
               только жалкая тень.
               И душа быть хотела крылатой,
не на миг, не во сне, а всегда.
Говорят, — она будет крылатой,
               но когда?
1917

«Тебе омыл Спаситель ноги…»

Тебе омыл Спаситель ноги,
Тебе ль идти путями зла?
Тебе ль остаться на пороге?
Твоя ль душа изнемогла?
Храни в себе Его примера
Плодоносящие следы,
И помни: всеми движет вера,
От камня до святой звезды.
Весь мир служил тебе дорогой,
Чтоб ты к Христу подняться мог.
Пади ж пред Ним душой убогой,
И помни омовенье ног.
1917

СТИХОТВОРЕНИЯ 1920–1922 (Екатеринодар)[56]

«В невыразимую пустыню…»

         В невыразимую пустыню,
где зноен день, где звездна ночь,
чтоб мукой гордость превозмочь,
         послал Господь свою рабыню.
         И жжет песок ее ступни,
и буря вихрем ранит плечи…
Здесь на земле мы все одни
         и накануне вечной встречи.
         Раскрыв незрячие глаза
на мир, где зло с любовью схоже,
как нам узнать: то Ангел Божий
         иль только Божия гроза.
9 июня 1920
вернуться

56

Стихотворения 1920–1922 (Екатеринодар)

«В невыразимую пустыню…» — в письме к Е. Архиппову от 1 марта 1921 года.

Окно — в письме к Е. Архиппову от 24 июня 1921 года.

«В твоих словах, в твоих вопросах…» — обращено к Ф. А. Волькенштейну.

«Год прошел, промелькнул торопливо…» — обращено к Ф. А. Волькенштейну.

«Два крыла на медном шлеме…» — посвящено Данте.

«Где б нашей встрече не было начало…» — обращено к Е. Архиппову.

«Как горько понимать, что стали мы чужими…» — обращено к В. Н. Васильеву.

«И не уйдешь. И не пойдешь навстречу…» — обращено к В. Н. Васильеву.

Памяти Анатолия Гранта — 25 августа 1921 года расстрелян Николай Гумилев. Анатолий Грант — парижский псевдоним поэта.

К годовщине Птичника — «Птичник» — поэтический кружок в Краснодаре, в который входила Е. И. Васильева.

«В невидимой Господней книге…» — Н. Г. Лозовой, знакомый Васильевой по Краснодару, пишет в своих воспоминаниях: «Черубина приблизила к себе несколько человек, работавших в области поэзии. <…> Близки были к Черубине две девушки-поэтессы — Елена Бекштрем и Евгения Николаева. Бекштрем писала стихи уже довольно неплохие. Но, несомненно, значительный интерес представляла собой Евгения Николаева. Ей было в 1921 году приблизительно 24 года. Черубина была высокого мнения о ее таланте. Она дала ей приблизительно такой совет: „Вы раз и навсегда решите, что Вы поэт, настоящий поэт. И больше об этом не думайте.“»

«Весенних чужих половодий…» — обращено к Е. Архипову.

Романс — для пьесы Х. Бенавенте «О принце, который всему научился из книг».