ЗОЛУШКА
Утром меркнет говор бальный…
Я — одна… Поет сверчок…
На ноге моей хрустальный
Башмачок.
Путь, завещанный мне с детства —
Жить одним минувшим сном.
Славы жалкое наследство…
За окном
Чуждых теней миллионы,
Серых зданий длинный ряд,
И лохмотья Сандрильоны —
Мой наряд.
«Темно-лиловые фиалки…»
Темно-лиловые фиалки
Мне каждый день приносишь ты;
О, как они наивно жалки,
Твоей влюбленности цветы.
Любви изысканной науки
Твой ум ослепший не поймет,
И у меня улыбкой скуки
Слегка кривится тонкий рот.
Моих духов старинным ядом
Так сладко опьянился ты,
Но я одним усталым взглядом
Гублю ненужные цветы.
«Твои цветы… Цветы от друга…»
С. Маковскому
Твои цветы… Цветы от друга,
Моей Испании цветы.
Я их замкну чертою крута
Моей безрадостной мечты.
Заворожу печальным взглядом
Двенадцать огненных гвоздик,
Чтоб предо мною с ними рядом
Из мрака образ твой возник.
И я скажу… Но нет, не надо —
Ведь я не знаю тихих слов.
И в этот миг я только рада
Молчанью ласковых цветов.
«Я — в истомляющей ссылке…»
Я — в истомляющей ссылке
В этих проклятых стенах.
Синие, нежные жилки
Бьются на бледных руках.
Перебираю я четки;
Сердце — как горький миндаль.
За переплетом решетки
Дымчатый плачет хрусталь.
Даже Ронсара сонеты
Не разомкнули мне грусть.
Все, что сказали поэты,
Знаю давно наизусть.
Тьмы не отгонишь печальной
Знаком святого креста.
А у принцессы опальной
Отняли даже шута…
Св. ИГНАТИЮ
Твои глаза — святой Грааль,
В себя принявший скорби мира,
И облекла твою печаль
Марии белая порфира.
Ты, обагрявший кровью меч,
Склонил смиренно перья шлема
Перед сияньем тонких свеч
В дверях пещеры Вифлеема.
И ты — хранишь ее один,
Безумный вождь священных ратей,
Заступник грез, святой Игнатий,
Пречистой Девы паладин!
Ты для меня, средь дольних дымов,
Любимый младший брат Христа,
Цветок небесных серафимов
И Богоматери мечта.
«Мечтою близка я гордыни…»
Sang de Jesus-Christ, enivrez moi St. Ignace de Loyola[53].
Мечтою близка я гордыни,
Во мне есть соблазны греха,
Не ведаю чистой святыни…
Плоть Христова, освяти меня!
Как дева угасшей лампады,
Отвергшая зов Жениха,
Стою у небесной ограды…
Боль Христова, исцели меня!
И дерзкое будет раздумье
Для павших безгласная дверь:
Что, если за нею безумье?..
Страсть Христова, укрепи меня!
Объятая трепетной дрожью —
Понять не хочу я теперь,
Что мудрость считала я ложью…
Кровь Христова, опьяни меня!
«Ищу защиты в преддверьи храма…»
Ищу защиты в преддверьи храма
Пред Богоматерью Всех Сокровищ,
Пусть орифламма
Твоя укроет от злых чудовищ.
Я прибежала из улиц шумных,
Где бьют во мраке святые крылья,
Где ждут безумных
Соблазны мира и вся Севилья.
Но я слагаю Тебе к подножью
Кинжал и веер, цветы, камеи —
Во славу Божью…
О Mater Dei, memento mei![54]
ТВОИ РУКИ
Эти руки со мной неприступно
Средь ночной тишины моих грез,
Как отрадно, как сладко-преступно
Обвивать их гирляндами роз.
Я целую божественных линий
На ладонях священный узор…
(Запевает далеких Эриний
В глубине угрожающий хор.)
Как люблю эти тонкие кисти
И ногтей удлиненных эмаль,
О, загар этих рук золотистей,
Чем Ливанских полудней печаль.
Эти руки, как гибкие грозди,
Все сияют в камнях дорогих.
Но оставили острые гвозди
Чуть заметные знаки на них.
«Замкнули дверь в мою обитель…»
Замкнули дверь в мою обитель
Навек утерянным ключом;
И Черный Ангел, мой хранитель,
Стоит с пылающим мечом.
Но блеск венца и пурпур трона
Не увидать моей тоске,
И на девической руке —
Ненужный перстень Соломона.
Но осветят мой темный мрак
Великой гордости рубины…
Я приняла наш древний знак —
Святое имя Черубины.