Мне хочется сказать ей, что теперь я понимаю ее. Понимаю то, что не понимал ранее. Мы на самом деле очень похожи; больше, чем я мог себе представить.

Но теперь она вне досягаемости. Она ушла с незнакомыми людьми, которые не знают ее, которые не будут так о ней заботиться, как заботился бы я. Она окунулась в иную среду, не имея возможности перемещаться, и я беспокоюсь о ней. Человек с ее ситуацией… с ее прошлым… не восстановится в течение одной ночи. Но теперь произойдет одно из двух: либо она полностью закрылась, либо скоро взорвется.

Я встаю слишком быстро, вырываясь из воды, и хватаю воздух ртом.

Откидываю мокрые волосы с лица. Облокачиваюсь спиной о черепичную стену, позволяя холодному воздуху успокаивать меня, приводить в порядок мысли.

Я должен найти ее, прежде чем она сломается.

Я никогда не хотел сотрудничать со своим отцом раньше, никогда не соглашался с его мотивами и методами. Но в данном случае, я готов на все, чтобы вернуть ее обратно.

И мне не терпится сломать Кенту шею.

Этот предатель, ублюдок. Идиот, который думает, что выиграл красивую девушку. Он понятия не имеет, кто она. Он без понятия, кем она собирается стать.

И если он думает, что хоть отдаленно подходит ей, то он еще более идиот, чем я думал.

Глава 19

— Где кофе? — спрашиваю я, осматривая стол.

Дэлалью роняет вилку. Серебро издает характерный звук, ударяясь о фарфоровую плитку. Он поднимает взгляд, широко раскрывая глаза.

— Сэр?

— Мне хочется попробовать его, — отвечаю я, пытаясь намазать свой тост левой рукой. Бросаю взгляд в его сторону. — Ты всегда предлагал мне его, разве нет? Я думал, что…

Дэлалью вскакивает из-за стола без лишних слов. Убегает за дверь. Я тихо смеюсь, прикрываясь столовым прибором из серебра.

Дэлалью везет повозку с чаем и кофе, останавливает ее возле моего стула. Его руки дрожат, когда он наливает темную жидкость в чашку, ставит ее на блюдце, а затем и на стол, передвигая в мою сторону.

Прежде чем сделать глоток, я жду, пока он не вернется на свое место. Это странный, до непристойности горький напиток; не то, что я ожидал. Я смотрю на него и с изумлением обнаруживаю, что такой человек как Дэлалью начинает свой день с принятия такого крепкого и неприятного на вкус напитка. И я уважаю его за это.

— Не так ужасно, — сообщаю ему я.

На его лице отражается широкая улыбка, что-то похожее на блаженство, и я задумался, не ослышался ли он меня. Он практически сиял, когда начал говорить:

- Я пью свой с добавлением сливок и сахара. Вкус намного лучше, и поэтому…

— Сахар, — я ставлю чашку обратно. Сжимаю губы, не давая возможности появиться улыбке. — Конечно, ты добавляешь сахар. Конечно. В этом больше смысла.

— Не хотите ли, сэр?

Я удерживаю руку навесу. Качаю головой.

— Отзови войска, Лейтенант. Мы собираемся прекратить дневные вылазки, но вместо этого начать осматривать территорию ночью, после отбоя. Ты останешься на базе, — говорю ему я, — где отдавать приказы будет Главнокомандующий с помощью своих людей; выполнять любые требования, которые требуются от вас. Я буду возглавлять группу.

Я прерываюсь. Удерживаю на нем взгляд.

— Больше не будет разговоров о том, что произошло. Гражданские не будут ничего видеть или говорить. Ты понимаешь?

— Да, сэр, — отвечает он, забывая про свое кофе.

— Я отдам приказы сразу же.

— Понял

Он поднимается.

Я киваю.

Он уходит.

Впервые, после того, как она оставила меня, я начинаю надеяться. Мы собираемся найти ее. Теперь, имея в наличии новую достоверную информацию, целую армию… против кучки невежественных повстанцев… — теперь это не кажется таким уж невозможным.

Я делаю глубокий вдох и вновь отпиваю немного кофе.

И удивляюсь, замечая, что получаю удовольствие от его горького привкуса.

Глава 20

Он ждет, пока я вернусь в свою комнату.

— Приказ выполнен, — говорю я, не глядя в его сторону. — Мы выдвинемся этой ночью, — я колеблюсь. — Поэтому… прошу меня простить, но я должен разобраться с другими вопросами.

— Какого это, — спрашивает он, — быть покалеченным? — он улыбается. — Как ты можешь стоять и смотреть на себя, зная, что был покалечен собственными подчиненными?

Я останавливаюсь прямо у порога своего кабинета.

— Что ты хочешь?

— Какое оно, — интересуется он, — твое увлечение этой девушкой?

В позвоночнике чувствуется тяжесть.

— Для тебя она значит больше, чем просто эксперимент, не так ли? — спрашивает он вновь.

Я медленно оборачиваюсь. Он стоит посреди комнаты, засунув руки в карманы, и улыбается мне, отчего мне становится противно.

— Что ты имеешь в виду?

— Посмотри на себя, — говорит он. — Я даже не назвал ее имени, а ты уже распадаешься.

Он качает головой, все еще изучая меня.

— Твое лицо бледное, а единственная рабочая рука сжата в кулак. Твое тело слишком напряжено, и ты слишком быстро дышишь, — он прерывается. — Ты обманул сам себя, сын. Думаешь, что слишком умный? — продолжает он. — А не забыл ли ты, кто научил тебя всем этим уловкам?

Мне горячо и холодно одновременно. Я стараюсь разжать кулак, но не могу этого сделать. Хочу сказать ему, что он не прав, но вдруг почти не ощущаю опоры. Жаль, что я так мало поел утром, и после еще раз жалею, что вообще ничего не съел.

— Я делаю свою работу, — вот и все, что я успеваю сказать.

— Скажи мне, — говорит он, — что тебя не волнует, если она окажется мертвой вместе с остальными.

— Что? — слишком рано это дрожащее, нервное слово слетает с моих уст.

Мой отец опускает глаза. Он сжимает и разжимает свои руки.

— Ты разочаровывал меня множество раз, — его голос кажется обманчиво мягким. — Прошу, не позволяй этому случится еще раз.

В какой-то момент я не ощущаю себя на своем месте, словно нахожусь по ту сторону, смотря на себя с его стороны. Я вижу свое лицо, раненную руку, эти ноги, которые больше не в состоянии держать тело. На моем лице, руках, ногах, торсе начинают формироваться трещины.

Полагаю, он бы хотел, чтобы я развалился.

Я не сразу осознаю, что он позвал меня по имени, пока отец не повторяет еще дважды.

— Что ты хочешь от меня? — спрашиваю я, и удивляюсь, потому что слышу собственный голос. — Ты вошел в мою комнату без разрешения; стоишь здесь и обвиняешь меня в вещах, которые я не понимаю. Я следую своим правилам и твоим приказам. Ты можешь уничтожить их, если считаешь нужным.

— И твою девушку? — спрашивает он, склонив голову набок. — Твою Джульетту?

Я вздрагиваю, слыша ее имя. Мой пульс учащается настолько быстро, что я сам слышу его.

— Если я прострелю три дырки в ее голове, как ты будешь себя чувствовать? — Он пристально смотрит на меня. Ждет. — Разочаруешься, потому что потерял любимый проект? Или будешь опустошен, потому что потерял девушку, в которую влюблен?

Кажется, что время замедляется, все вокруг расплывается.

— Это была бы пустая трата, — отвечаю я, игнорируя дрожь глубоко внутри себя, чувствуя, как она намеревается сломить меня, — потерять то, на что потратили столько времени.

Он улыбается.

— Приятно знать, что ты видишь все это таким образом, — говорит он. — Но проекты, в конце концов, можно заменить. И я уверен, что мы можем найти что-то лучше, что не затрачивает так много времени.

Я медленно моргаю, смотря на него. Какая-то частичка в моей груди рухнула вниз.

— Конечно, — я могу слышать собственные слова.

— Я знал, что ты поймешь, — он хлопает меня по травмированному плечу, а затем уходит. Мои колени почти согнулись. — Это было хорошей попыткой, сын. Но она стоила нам слишком много времени и расходов, и доказала, что абсолютно бесполезна. Таким образом, мы избавимся от всех неудобств в один момент. Мы просто считаем ее дефективным убытком.