— Что же вы собираетесь дальше делать?
— Командир еще два часа тому назад говорил со телефону с командиром дивизии Шольпом о необходимости очистить весь город от жителей.
— Весь город очистить от жителей? — удивился я.
— Как же вы не понимаете, если мы здесь задержимся на позиции, то ведь жители нас будут стеснять.
— А вы представляете себе, что здесь будет тысяч пять жителей?
— По-моему, даже больше.
— И как же вы очистите город от них?
— Очень просто. Прикажем выселиться, и больше ничего.
— Куда же они пойдут?
— В Кременец, Дубно, куда угодно… В тыл.
Я удивленно пожал плечами.
Справился, когда будет подписан приказ о моем назначении в роту, и, получив ответ, что оформление состоится не позднее завтрашнего дня и что я смогу еще ночевать при штабе, вернулся к себе.
Перед сумерками пошел посмотреть Радзивиллов. Первое, что бросилось в глаза — это рассыпавшийся по всему городу батальон под руководством полицейской команды, оповещающей жителей о немедленном выезде из Радзивиллова. Плач, стоны, ругань, мольбы, крики — неслись из каждого дома. Полицейская команда твердо проводила полученный приказ очистить город к ночи.
Через какой-нибудь час мимо штаба потянулись жители на три километра от Радзивиллова до Малой Креницы. За Малой Креницей в лесу выселяемое население расположилось табором. Я задержался почти до рассвета около этого табора, переходя от одного костра к другому, стараясь прислушиваться к разговорам. Понял мало, — речь велась преимущественно на непонятном мне еврейском языке. По отдельно вырывавшимся фразам можно было слышать проклятия, посылаемые по адресу русского войска. Огромные толпы людей, навьюченные домашним скарбом, с маленькими детьми, большинство из которых — босые, двигались к лесу, останавливаясь около костров, разведенных пришедшими сюда ранее.
В Радзивиллов вернулся утром. Там уже не было ни одного мирного жителя. Все здания заняты людьми полка, которые не только являлись простыми квартирантами, но и мародёрами оставленного населением имущества. Почти на каждом дворе летал пух из вспоротых подушек и перин. Ни в одной квартире не остались не вскрытыми сундуки и шкафы. Мебель, посуда — все это ломалось, коверкалось. Обшивку мебели — плюш, бархат, кожу — сдирали: одни на портянки, другие на одеяла, третьи просто так себе, озорства ради.
Офицерство всех батальонов, пользуясь тем, что позиция проходила по самой окраине города, расположилось не в окопах, как это обычно делалось, а в домах, производя там ревизию оставленного имущества.
Придя в третий батальон и явившись к командиру батальона Савицкому, я застал его в шикарном особняке сидящим на корточках около большого комода за разборкой дамского белья.
— Зачем вам все это, Николай Федорович? — спросил я.
— В хозяйстве всякая вещь годится.
Во втором батальоне подполковник Приезжев, считавшийся в мирное время интеллигентным офицером, нагрузил вещами несколько повозок и дал инструкцию своим денщикам, как о этими повозками добраться до Тулы.
Если в первую ночь из Радзивиллова вереницами выходили нагруженные домашним скарбом жители, то с утра следующего дня отсюда же потянулись повозки с награбленным имуществом, сопровождаемые денщиками.
Маршрут небольшой. Всего полтары тысячи верст.
Савицкий созвал у себя ротных командиров, рассказал множество анекдотов и в конце зачитал полученное им из Острога письмо старшего по сопровождению повозок, отправленных офицерами батальона в Тулу с награбленным в Радзивиллове имуществом.
— Ха, ха, ха! — острил Савицкий. — Острог проехали, и, будьте уверены, мы с вами в острог не попадем. Одно досадно, уж больно мы торопились тогда и лишь чистое выбрали. А ведь в чистых-то шкапах остались второстепенные предметы, зато в корзинах с грязным бельем, когда я покопался, — такие шедевры обнаружил, которых моя жена да и ваши тоже и во сне не видели. У себя в квартире я все осмотрел и все закопал. Придется просить Мокеева еще лошадку дать. Правильна пословица: «Поспешность нужна только при ловле блох».
Савицкий вызвал денщика и приказал притащить корзину, поднял крышку и демонстративно начал выбрасывать оттуда ее содержимое.
— Вот видите, — потряхивал он панталонами, — из тончайшего полотна. Или вот рубашка, смотрите — кружева одни.
И он одну за другой вытаскивал принадлежности дамского туалета, причем некоторые из них были настолько грязны, что было противно смотреть.
— Николай Федорович, зачем вам все это? — возмущенно спросил я.
Савицкий ответил примирительно:
— Вы, прапорщик, еще холостой и детишек не имеете. Вы получали полгода тому назад шесть рублей, а теперь получаете сто пятьдесят. Вам, конечно, незачем это, а я уже пятнадцать лет офицерскую лямку тяну, и если на войне не заработать, то где же заработаешь? Ведь я не подрядчик и не архитектор. Унеси корзину! — озлобленно крикнул он денщику.
Глава III
Радзивиллов — Броды
Живу в особняке вместе с Никитиным и Новоселовым Ханчев продолжает быть на отдыхе.
Занятый нами особняк основательно разрушен.
Близость позиций позволяет австрийским пулям долетать до нашего дома. Стекла выбиты в окнах, обращенных в сторону окопов. Из обстановки сохранилась лишь ободранная мебель, наиболее же ценные предметы расхищены. В одной из больших комнат помещается библиотека, где я устроился со своей походной кроватью. Множество книг религиозно-богословского содержания, беллетристика, немного по экономике. Очень много изящных изданий по искусству, технике и литературе.
Радзивиллов быстро разрушается. Почти каждый день происходят то в одном, то в другом конце города пожары от неосторожного обращения наших солдат с разведением костров и топкой печей, в которых они приготовляют пищу, не довольствуясь получаемыми обедами из походной кухни.
Очистка квартир от ценного имущества производится поголовно всеми людьми полка. С легкой руки некоторых офицеров солдаты в свою очередь набивают вещевые мешки всяким барахлом.
— Куда это вам? — спрашивал я некоторых солдат. — Неужели до конца войны вы будете таскать всю эту дрянь в вещевых мешках?
— Ничего, ваше благородие, потаскаем. Австрийца разбили, небось, теперя и мир скоро.
В ряде подвалов солдатами обнаруживаются запасы водки и вина.
Пока о них не стало известно офицерам, солдаты напиваются сами, но по мере обнаружения вино и водка забираются в офицерское собрание.
О. Николай обходит наиболее зажиточные дома под предлогом поискать книг для полковой библиотеки, оставшейся в Туле. Попутно с книгами забираются гравюры и картины. Все это грузится на повозки и отправляется в обоз 2-го разряда, откуда попечением начальника хозяйственной части отправляется в Тулу.
На позиции затишье. Слухов о наступлении нет, да и не с кем наступать. С 22 мая полк потерял три четверти своего состава и теперь ожидает со дня на день пополнения.
На всем Радзивилловском участке изредка небольшая перестрелка, главным образом в полдень, когда противник старается мешать раздаче пищи солдатам.
Через две недели вышел приказ оттянуть 12-ю роту к штабу для охраны полкового знамени. На самом деле оттянули для охраны штаба.
Офицеров разместили в гминном правлении. Солдаты вырыли себе землянки. Мне выпало занять комнатку, выходящую окнами в сторону окопов.
В качестве наблюдательного пункта избран дом таможни, огромное пятиэтажное здание, с шестым чердачным этажом, с которого расстилается большой вид вперед на десяток километров. К дежурству на наблюдательном пункте привлечены младшие офицеры штаба и знаменной роты, то есть нашей, 12-й. Приходилось сидеть с трех-четырех часов утра до сумерек через каждые шесть дней.
Первый день моего сиденья на наблюдательном пункте прошел спокойно. Далеко из-за Брод австрийцы ежедневно посылали по несколько двенадцатидюймовых снарядов. Обычно эти снаряды рвались позади Радзивиллова. Во второе мое дежурство около часа послышался очередной выстрел двенадцатидюймовки. Снаряд пролетел около таможни, минут через пять второй. Третий… В страхе притаился за выступом каменной стены. Новый полет снаряда. Дверь в комнату распахнулась даже от сильного ветра.