— Тим, — прошептал он. — Где вы, Тим?

Тим поднял глаза. Старик проталкивался через толпу по направлению к столу.

— Идем со мной, Тим, — сказал старик.

— Идите к черту, — огрызнулся Тим. — Уйдите от меня! Я вас не знаю, да и знать не хочу!

— Идем со мной, Тим…

Тим поднялся на ноги, схватил бутылку из-под пива и ударил ею старика по голове.

Старик рухнул на пол. Толпа отхлынула в стороны. Пронзительно закричала женщина. Тим посмотрел на тело.

… Он был на колесе автомобиля, двигатель которого питался энергией от центральной силовой станции и которое под его ногами вращалось все быстрее и быстрее.

Лента дороги разматывалась перед ним, огибая горы. Впереди дорогу пересекали усы опускавшегося тумана. Внезапно на дороге возникла фигура человека с поднятой рукой. Тим успел заметить лицо со строгими, суровыми чертами, седые волосы…

Удар поднял человека в воздух на высоту пятидесяти футов. Тим увидел, как безжизненное тело повисло в верхушках деревьев на склоне горы ниже дороги, и в это мгновение автомобиль на повороте сорвался вниз через перила ограждения.

… Музыка из бальной комнаты доносилась очень слабо. Тим, опираясь на рельс, наблюдал огни Лисбоа, отражавшиеся в зеркально гладкой воде.

— Это прекрасно, Лес, — сказала стройная женщина рядом с ним. Она была одета в летнее платье.

— Я рада, что пришла сюда с тобой.

Старик, молча пройдя по танцевальной веранде, подошел к Тиму.

— Пойдем со мной, Тим, — сказал он. — Нам надо вернуться обратно.

— Нет!

Тим отпрянул.

— Отойди, проклятый! Я никогда на вернусь обратно!

— Вы должны это сделать, Тим, — сказал мрачный старик.

— Вы не можете забыть об этом.

— Вандергер, — хрипло прошептал Тим. — Я оставил вас там, в модуле, больным, может быть, умирающим. Одного.

— Мы должны вернуть корабль обратно, Тим. Вы и я — единственные, кто знает. Мы не должны допустить, чтобы все пропало, Тим. И мы принадлежим Программе.

— К дьяволу Программу! — прорычал Тим. — Но вы! Я забыл о вас, Джейк. Клянусь, я забыл!

— Теперь нам обязательно надо обратно, Лес.

Тим облизнул губы. Он взглянул на стройную девушку, смотревшую на него с выражением тревоги и растерянности и снова на Вандергера.

— Я вернусь только по своей воле, Джейк, — сказал он. Я убегу, но я вернусь обратно. Обязательно скажите это им.

9

— Нет… много времени, — прошептал Вандергер. Он расслабленно откинулся в кресле. — Достаточно… более, чем достаточно для одного… попытаться… Отсюда…. надо вывести МС-Корабль, но это нельзя сделать одному. Нам нужна помощь.

Тим кивнул.

— Я знаю. Я не могу изложить это на словах, но я знаю.

— Солнечная орбита, — прошептал Вандергер. — Одна секунда после прыжка.

— Джейк, это поражает меня. Такой прыжок убьет вас.

— Приготовиться к прыжку! — голос Вандергера был едва слышен. — Прыжок!

Их руки сработали одновременно, рычаги были поставлены в положение «ВОЗВРАТ».

Могучие силы сжали Вселенную и, скрутив ее, вывернули наизнанку.

— … теперь модуль находится в исходной позиции и готов к ускорению.

Слабый голос полковника Садстона доносился с экрана.

Тим взглянул на Вандергера. Тело Джейка лежало спокойно, на лице была улыбка.

Тим нащупал кнопку передатчика.

— МС-Корабль вызывает Управление Миссией, — сказал он. — Прыжок завершен. И мне принадлежит печальная честь рапортовать о смерти подполковника Вандергера при исполнении служебных обязанностей.

Он знал прежде, чем вернулся, что она будет стоять там, улыбаясь, оставаясь такой, какой он знал ее в течение ряда лет.

— Ван, что-нибудь случилось? — спросила Мирла.

— Ничего, — ответил Вандергер. — Ничего плохого во всей Вселенной.

Берег Динозавров

1

Стоял тихий летний вечер. Мы с Лайзой сидели на крыльце, смотрели на тающие в небе розовые полоски заката и слушали, как в соседнем доме Фред Ханскэт снимает газонокосилкой очередной урожай сорняков. Деловито и жизнерадостно застрекотал притаившийся в траве сверчок. Мимо по улице промчалась машина, слабый свет фар разметал в стороны тени, высветил листву платанов, чьи кроны аркой смыкались над мостовой. Где-то пело радио об огнях в гавани.

Тихий, уютный вечер. Мне до смерти не хотелось уходить. Я вздохнул — воздух чуть отдавал дымкой сожженных листьев, запахом свежескошенной травы — и встал.

Лайза взглянула на меня. У нее было круглое личико, вздернутый носик, большие, широко расставленные глаза и самая милая улыбка на свете. Даже крошечный шрам на левой щеке только усиливал очарование: это тот самый изъян, который делает совершенство очаровательным.

— Пройдусь-ка я к «Симону», выпью пива, — сказал я.

— Ужин будет готов к твоему возвращению, дорогой, — отозвалась она и улыбнулась своей неповторимой улыбкой. — Запеченная ветчина и кукурузные початки.

Поднявшись, она прильнула ко мне струящимся движением танцовщицы и коснулась губами уха.

Я спустился по ступенькам, но на дорожке помедлил и обернулся. Лайза стояла в проеме двери, и свет из прихожей очерчивал ее тонкий изящный силуэт.

— Возвращайся быстрее, милый, — сказала она, махнула мне рукой и ушла.

Ушла навсегда.

Она не знала, что назад я не вернусь.

2

Через перекресток прогрохотал трамвай, похожий на большую игрушку с силуэтами голов в маленьких квадратных окнах. Гудели рожки. Мелькали светофоры. Прохожие торопились домой после долгого дня за прилавком, в конторе или на цементном заводе… Я позволил людскому потоку увлечь себя, шагая наравне со всеми. Этот урок я выучил твердо. Время нельзя ускорить, нельзя замедлить. Иногда от него можно вообще отключиться, но это уже разные вещи.

Размышляя, я вышел через четыре квартала к остановке такси на Делавэр-стрит. Уселся на заднее сиденье «ромео», который следовало бы свезти на свалку лет десять назад, и сказал водителю, куда ехать. Он с любопытством взглянул на меня, недоумевая, что может понадобиться такому приличному молодому человеку в той части города, и уже открыл рот, чтобы спросить об этом, но я добавил:

— Уложишься в семь минут, получишь пять долларов.

Парень щелкнул счетчиком и чуть ли не вырвал сцепление, рванув со стоянки. По пути он то и дело посматривал в зеркальце, прикидывая, как бы все-таки подступиться ко мне с вопросом, что вертелся у него на кончике языка. Однако, заметив в полу-квартале неоновые буквы, горящие словно раскаленное железо, я хлопнул его по плечу, сунул деньги и в следующую секунду уже стоял на тротуаре.

Не слишком выделяясь среди окружающих строений, коктейль-бар сохранил претензии на светскость. Пара ступенек вела вниз, и верилось, что когда-то, до введения сухого закона, зал выглядел весьма привлекательно. Стены, облицованные деревянными панелями, не сильно пострадали от времени, разве что почернели от въевшейся пыли. Узорчатый потолок также выглядел сносно, но по темно-бордовому ковру тянулась широкая вытоптанная дорожка, она извивалась, как тропа в джунглях, во всю длину бара и разветвлялась у столиков, теряясь возле ножек стульев. Обтянутые прочной тканью сиденья в кабинках заметно выцвели, на некоторых темнели заплаты. И никто не побеспокоился вымыть кружки, оставленные на дубовых столиках любителями пива. Я занял кабинку в глубине зала, с тусклым модным светильником и нацарапанной на стене росписью, свидетельствующей о чьей-то победе в беге с препятствиями в 1810 году. Часы над стойкой бара показывали 19.40.

Я заказал кружку пива у официантки, расцвет которой падал примерно на то же самое время, что и процветание бара. Она принесла кружку, и я отпил глоток, когда кто-то скользнул на сиденье напротив. Незнакомец пару раз выдохнул, будто только что обежал вокруг стадиона, и поинтересовался: «Не возражаете?» — затем поднял кружку и помахал ею в сторону полупустого зала.