— Николай Михайлович, — у Верочки Авдеевой аж уши покраснели от негодования, — да это ж сенсация! Вы понимаете? Сен-са-ция! В Америке всю газету бы под это отдали, а вы — полколонки. Представляете себе: убили бы прокурора Оклахома-Сити или Нового Орлеана? Да тут со всех Штатов пресса сбежалась бы.
— Верунчик! — нежно, но твердо ответил Николай Михайлович. — Давай не будем отвлекаться на демагогию. Мы не в Оклахоме-Сити живем. У нас четыре полосы, полторы на рекламу, полторы на официоз. Остается полполосы на творчество. И потом с чего ты взяла, что это сенсуха? У нас в этом году зарегистрировано 94 убийства плюс 35 неопознанных трупов. Ну убили городского прокурора с любовницей. Что он, не человек? Точно такой же, как Вася Иванов с машзавода, которому у пивной сегодня или завтра проломят башку бутылкой.
— Да ведь это заказное убийство! Ежу понятно!
У нас в городе, Верочка, каждое второе убийство заказное. А каждое первое-по пьянке. Ты думаешь, если мы дадим твой опус на всю первую полосу под аршинной шапкой: "Балыбин убит!" как делается в твоих любимых Штатах, то нашу газетку будут покупать больше? К тому же уже весь город и половина области все знают — в восемь утра областное радио передавало сообщение.
— Ага, знают! — иронически проворчала Авдеева —
Я сегодня уже утром слышала как бабы в автобусе трепались. Дескать, московская любовница приехала и порешила местную утюгом, а его ножом зарезала. Вот ты и напиши, что им по пуле в голову всадили, а за что и почему — этого еще и прокуратура не знает. Не фантазируй. Все, работай, Верунчик.
Редактор углубился в чтение какого-то иного материала, а сопящая от злости Верочка уселась за свой столик и принялась выдергивать из своей рукописи страничку за страничкой, потом — чиркать абзац за абзацем. Это длилось не более десяти минут, после чего текст, в котором уцелели всего три безбожно исполосованные странички, улегся под нос Николаю Михайловичу.
Так… — сказал тот. — Вполне приемлемо Но тебе кто-нибудь из официальных лиц говорил о том что подозревает заказное убийство? Нет, не говорил. И нечего самой делать выводы. Убираю. Так Вот это тоже не нужно. Откуда ты знаешь, что речь идет о мести криминальных структур? Они тебе докладывали. Вполне могли поссориться две подружки. А пистолет, между прочим, мог принадлежать госпоже Клевцовой или прокурору Балыбину. Может, она его застрелила, а потом с перепугу покончила с собой? Или наоборот. А эта брюнетка, уехавшая на машине, просто запаниковала, подумав, что ее обвинят в убийстве. А ты уж тут приговоры выносишь!
Редактор еще кое-что вычеркнул и расписался на бланке.
— Все. Пошел к ответственному. А ты не дуйся! И вообще, иди-ка ты в отпуск! И сама отдохнешь, и мне спокойней будет. Материала у меня хватит. Главный, слава Богу, сенсаций не требует.
— И пойду! С какого числа писать заявление?
— Да хоть с завтрашнего дня. Спроси в бухгалтерии, когда отпускные смогут выдать…
Редактор ушел в секретариат, а Вера, хлебнув из оплетенного металлической сеткой сифона стакан газировки, принялась писать заявление. От волнения пару раз ошибалась, рвала листы и швыряла в корзинку. Закончила как раз тогда, когда вернулся Николай Михайлович.
— Все, подписано — и с плеч долой. Написала заявление? Давай напишу, что не возражаю… Куда стопы направишь? На Канары?
Он явно издевался. На Верины отпускные можно было доехать только до заграничной Жмеринки и вернуться обратно.
— В деревню поеду. У меня дом остался от бабки в Сидоровском районе.
— Значит, проведешь месяц в фамильном замке с привидениями? Романтично! Грибы, ягоды, парное молоко, пьяные мужики… Идиллия!
Николай Михайлович черкнул внизу заявления: «Не возражаю. Редактор отдела Н. Слуев».
Как ни странно, все устроилось наилучшим образом. Главный подписал заявление, бухгалтерия тут же рассчитала отпускные, и ровно в 16. 00 Вера стала свободной как ветер сроком на 24 рабочих дня. На руках было около пятисот тысяч рублей, которые кассирша выдала пятитысячными купюрами: положить в кошелек пузатенькую пачку было приятно. Создавалась иллюзия благополучия и даже богатства, но при этом сразу же ощущался страх — а вдруг отберут, украдут и так далее?
Настроение у Верочки было все-таки не самое лучшее. Да, было приятно сознавать, что в кошельке полмиллиона, хотя цена этим нынешним рублям — полтораста «застойных», может, чуть больше. Хорошо, что завтра можно будет не идти на работу, — постная рожа Николая Михайловича обрыдла до невозможности, а его привычка превращать Верины материалы в нечто неузнаваемое убивала всякое желание трудиться. Прекрасно, что можно будет убраться из этого вонючего, насквозь прогнившего и разваливающегося города. Но надолго ли? Какие-то жалкие четыре недели. А потом надо будет возвращаться. Да и там, на природе, если попадешь в непогоду, затоскуешь…
Господи, да что ж за жизнь такая? Надо ж было родиться в этом Совке хреновом! Какой там Бог-Аллах распоряжался, чтоб это произошло именно здесь, в этом гнусном областном центре?! И больше того, дав однажды отсюда вырваться, заставил сюда вернуться…
Выйдя из редакции, Вера пошла по площади Ленина. В сквере, перед построенным в пятидесятые годы зданием бывшего обкома партии, ныне областной администрации, по-прежнему стоял четырехметровый Ильич, указуя перстом на здание областной прокуратуры, мимо высокой чугунной ограды которого в данный момент проходила Авдеева. На флагштоке реял бело-сине-красный триколор, на фронтоне колосился герб СССР, а на алом, как советский флаг, геральдическом щите у входа гордо расправлял крылья византийско-имперский двуглавый орел с тремя коронами. Триколор на фоне неба смотрелся неважно. Белая и вылинявшая голубая полосы были плохо заметны, а потому казалось, что над бывшим обкомом снова полощется красный флаг, только приспущенный по случаю какого-то траура. У подножия памятника Ленину лежало несколько пожухлых гвоздичек, но Веру и они раздражали.
Нет, неужели ей нельзя было родиться где-нибудь в Швейцарии, на какой-нибудь горной ферме, где коровки и барашки ползают по изумрудной травке, где текут чистые речки и откуда можно быстренько докатить по горному серпантину до Берна, Женевы или Лозанны, выпить настоящего кофе со сливками или съесть мороженое с тертым шоколадом и свежей клубникой в любое время года? Нет, если иметь деньги, то можно и здесь позволить себе швейцарский сыр, немецкую или венгерскую колбаску, свежую клубнику в феврале, не говоря уже о мороженом. Но денег-то нет. И взяться им неоткуда. То, что лежит сейчас в кошельке, — смешная сумма. На них надо еще суметь прожить полтора месяца до первой послеотпускной получки. А вот здесь — Верочка дошла до угла площади, где некий господин Мирзоян содержал казино «Моби Дик», — мальчики-бизнесмены каждый вечер просаживают в рулетку раза в три, а то и в пять больше. И это еще ничто по сравнению с Москвой, там азартные и крутые давно не считают лимон за деньги.
Что там дальше, по этой здешней главной улице, бывшей Советской, ныне Свято-Никольской? «Прим-Банк», «Бланко-Банк», филиалы «Моста», «ЛогоВАЗа», «Империала», «Олби»… «Эксчейнджи», то бишь обменные пункты, на каждом шагу. По-западному отделанные витрины магазинов, где за пару туфель придется отдать около четверти отпускных, а за зимние сапоги — все. Страшно даже заходить, не то что подумать о покупке. Сразу чувствуешь свое полное ничтожество, нищенство, но самое ужасное — безысходность. Да, есть красивое, изящное, элегантное — но оно не для тебя, Верочка. Оно для тех, кому повезло больше. Вот для этой самодовольной финтифлюшки, наверняка глупой и безмозглой, как кукла Барби, но с фигуркой и ножками, которая только что вышла из «шопа» в сопровождении трех бугаев с картонками. Кто она? Хозяйка, любовница, секретутка? Не суть важно. Важно другое: эта длинноногая и пустоголовая «Барби», каков бы ни был ее социальный статус, уже успела сесть в поезд. Возможно, ее скоро выкинут оттуда, из этого мира преуспеяния, из поезда благоденствия, но дура не догадывается об этом в силу общего тупоумия, и потому довольна собой. Сейчас ей доступно многое из того, что умной, образованной и высоконравственной Верочке НИКОГДА не будет доступно. Она сможет носить и туфельки за сто долларов, и сапоги стоимостью в полугодовую зарплату Верочки, и ходить в рестораны, и ездить за границу, любоваться Парижем, Римом, загорать на Коста-дель-Соль или хотя бы на Сланчевом бряге, делать прически у настоящих парикмахеров…