Вот она, примета — корявая, штопором завитая береза, на которой еще в давнишние времена Клык ножичком вырезал «Люба». Была у него такая девчонка. Давно, когда он еще и не думал, что когда-нибудь в тюрягу залетит. Теперь уж давно уехала, замуж вышла и детей завела. В Марфутки лет пять не приезжала, и все о ее нынешней жизни Клык от лутохинских балок узнал. У тех на всех своих бывших досье составлено.

Дойдя до березы, Клык сказал:

— Отсюда.

Трепло положил наземь жерди, снял автомат с предохранителя, взял на изготовку и велел своим:

— Отстегивайтесь от него — и в сторону.

Еще раз озноб прокатился по Клыку от ушей до пяток. Это зачем же «и в сторону»? Чтоб под очередь не попасть? Но ключики уже раскрыли клешни наручников, а Правый с Левым прямо-таки отпрыгнули от Клыка. Вот теперь-то и можно было услышать зло-пешие слова: «Знаешь, друг, извини, но ты нам без — злобности…» И очередь, которая разорвет нутро болью, а тишину — грохотом, убьет в Клыке способность чуять лесные ароматы, заглушит навеки пение птиц и погасит утреннее солнце. Короче, весь мир уничтожит, потому что для Клыка весь мир был только что чувствовал Гладышев Петр Петрович, 1961 года рождения.

Опять пронесло. Трепло, не спуская с Клыка прицела, приказал Левому:

— Брось ему жердину.

Тот повиновался. Клык в это время потирал запястья, которым сильно надоели железяки. За жердью нагнулся тоже не спеша, все время ощущая, что зырит на него неживой автоматный зрачок. Попробуй дернись лишний раз!

— Шагай, мы следом, — повелел Трепло. Клык повернулся к нему спиной и, взяв жердь в правую руку, сделал первый самостоятельный шаг. Впервые за долгое время не в наглухо закрытой камере или подвале, а на воле. Без прикованных к нему и даже не поддерживающих за локти Левого и Правого. Хоть и под автоматом, но мог сам выбирать и дорогу, и собственную судьбу. Мог скакнуть вправо или влево от известной только ему тропы и мигом провалиться по уши в трясину. Мог рвануть бегом по тропе, чтоб идущий следом Трепло подсек ему ноги автоматной очередью. А мог и не спеша, усыпляя бдительность стражей, топать себе через болото, изредка тыкая жердью в зыбкую, предательски качающуюся под ногами почву. Нервишек такая дорога у тех троих, что за его спиной, отнимет немало. И настанет момент, когда они станут больше беспокоиться о том, как самим выйти из трясины, а не о том, как не упустить Клыка. Вот тогда-то и появится шанс.

Ноги все время погружались по щиколотку. Клык шел не спеша, приглядываясь, внимательно вслушиваясь в то, что докладывали ступни. Пока под ногами была еще земля, мокрая и вязкая, но матерая. Еще шагов двадцать будет такая же, а потом ощутится под ногой сначала легкое, а потом все более заметное колыхание. Вот тут-то и начнет забираться в души тех, кто сейчас чавкает сапожищами следом за Клыком, сначала легкая жуть, а потом — солидное волнение и настоящий страх. Потому что они здесь — чужие. Они по этому болоту не хаживали, и для них ничего не говорят те приметочки, которые у Клыка в голове спрятаны. А Клык этот путь не раз и не два своими ногами промерял, начиная с того дня, как дед покойный ему свое заветное смородиновое место показал. Все марфуткинские на болото за смородиной ходили да по краю обирали, пока не вывели всю смородину, а дед прямо через болото пер на тот самый островок. Никто туда больше дороги не знал, только внуку Петьке дед и передал свою тайну. Хотел, наверно, сыну передать, но что сделаешь, когда сына нету, зять по пьяному делу на тракторе в реку с моста слетел, а дочь, то есть мать Клыка, до дурдома допилась, где и померла в конце концов? Если б не помер дед так рано, то все бы у Клыка было не так. Не полез бы спьяну после армии квартиру брать, не получил бы свою первую статью 144, часть вторая, не попал бы в зону, не скорешился бы там с налетчиками, не получил бы первый срок по 146-й первой… И уж точно не шел бы он сейчас под автоматным дулом на дедовский смородиновый остров, чтобы поиграть со смертью в очко.

Вот следующая, вторая после витой березки примета — пенек на кочке. От него, как учил когда-то дед, надо прицелиться на три березки, растущие от одного корня, и прямо на них идти тридцать шагов. Но при этом все время пробовать жердью, на что ногу ставить. И упаси Бог зайти за пенек на два шага! Хоть поверху и не отличишь — такой же мох растет, что и перед пеньком, и на его кочке, — а только тут же угодишь в трясину. Если по-умному сделаешь, не паникуя, то есть положишь конец жердины на кочку с пеньком, а другой дотянешь до соседней кочки, что — метрах в полутора правее пенька, то, упершись в жердину, как в перекладину турника, сможешь себя из той ямы вытянуть и, перехватывая жердину руками, добраться до кочки с пеньком. А если испугаешься, начнешь барахтаться, то сам себя утопишь.

Клык подавил соблазн аккуратненько обойти пенек слева по кочке. Очень много шансов было, что Трепло, идя следом, провалится. Но нет, рано еще заподлянки устраивать. До края болота пока совсем ничего. Впереди будут места покруче, вот там и поиграем…

— Здесь поворачиваем, — обернувшись назад, сказал Клык, — прямо за мной идите.

— Давай-давай… — кивнул Трепло, который держал автомат на ремне, а жердь в левой руке. По его загорело-багровому лицу уже катились капли пота, в двух местах красными мазками отметились раздавленные комары. «Ну-ну, — подумал Клык, — посмотрим, каков ты на вшивость».

Вслух он сказал:

— След в след, гражданин начальник. И не забывайте палочкой дорожку проверять…

— Шагай! — Трепло добавил пару матюков и указал вперед стволом автомата.

Клык пошел точно на три березки, не забывая про себя отсчитывать шаги. Десять, пятнадцать, двадцать, двадцать пять, тридцать. Здесь нужно сделать поворот влево и приметиться на косую осину, до которой метров двести. Но идти надо не двести, а всего полсотни шагов к плоской почти незаметной кочке, около которой небольшое озерцо, окруженное камышинами. Озерцо это справа от кочки кажется лужей — пара метров в поперечнике, — но глубина там приличная. А по левую сторону кочки точно такое же, но уже затянутое тонким слоем ряски и торфа. Если туда провалиться, то даже жердь не выручит, если рядом не будет товарища, который тебя на кочку вытянет. Вся тонкость на этом участке состояла в том, что попасть на нужную кочку можно было только двигаясь по направлению точно на косую осину и никак иначе. Здесь нельзя было отклоняться в сторону даже на метр-полтора. Но и тут пока не стоило торопиться. До того места, где Клык намечал свой шанс не упустить, надо было топать и топать. Пока надо было приучать этих ребят к тому, что они без Клыка — пустое место.

— Командир, — Клык остановился и развернулся лицом на косую осину, — когда дойдете до того места, где я стою, поворачивайте налево и топайте точно за мной. Я тут специально мох вырву крестиком.

Ох и рожа стала у Трепла! Комарикам он очень понравился. Видать, решили его от полнокровия полечить. С пяти метров и то видно, как накусали. Одна рука жердью занята, другая автоматом — комаров хлопать нечем. Ну, скоро ты, мужик, от автомата отцепишься…

Клык пошел по направлению на осину и точно вышел на кочку. Дальше надо было пройти между озерцом с камышами и трясиной, после чего начинался самый спокойный и безопасный участок пути. Правда, знал об этом только Клык. Треплу энд ком-пани надо было считать, что они по краешку между жизнью и смертью топают. Надо было попетлять, подурить их. А заодно проверить, насколько они привыкли подчиняться командам, не думая своей головой.

Когда Клык прошел от кочки метров с полета, то вдруг услышал плюх, вскрик, мат и грозный окрик в свой адрес.

— Стой! Не двигайся! — проорал Трепло.

— Обернуться-то можно? — спросил Клык.

— Обернуться можешь, а побежишь — пристрелю.

— Нанялся я вам бегать… — хмыкнул Клык и обернулся.

Оказалось, что шедший замыкающим Левый куда-то не туда шагнул и провалился аж по грудь. Как раз в ту трясину, что была параллельно озерцу с камышами. Правый не растерялся, вернулся, протянул товарищу жердь и кое-как вытянул его на твердую тропку.