Вот так всегда! Всегда он оказывается прав.
Эх, мне сейчас только бы батареи достать! Да где их здесь достанешь?! Батареи… Питание к радиостанции. Какое правильное слово: питание! Без этого питания «Северок» — просто маленькая серая коробка, наполненная разноцветными проводами, дросселями, сопротивлениями, конденсаторами… Безголосая коробочка…
Что-то теперь думают о нас в Центре? Беспокоятся — это точно. Наверное, считают погибшими…
Скорей бы пришли партизаны. Хотя бы Николай и Василий. А самое лучшее — майор! Посидеть бы с ним рядышком. Просто — посидеть рядышком… Пусть бы ничего не говорил. Только бы рядом был…
Какой-то гарью потянуло с улицы. Опять эти гады жгут что-то… Почему так знобит? Холодно… Надо бы дотянуться до противоположных нар, взять оттуда кем-то из партизан оставленную куртку, укрыться, но сил нет, огнем обжигает дыхание. Холодно…
Яничка тормошит меня, протягивает кружку горячего молока, что-то говорит, но я плохо воспринимаю ее слова, она прикасается холодной рукой к моему лбу, ахает, поит меня молоком, поправляет подушку, на которой с трудом находит удобное положение моя тяжеленная огненная голова. Спустя какое-то время Яничка появляется в бункере снова, дает запить таблетку, укрывает меня, что-то шепчет, а у меня все плывет перед глазами и в голове пусто и неимоверно тяжело. И — холодно…
Спасибо, спасибо, спасибо Яничке! Утром я встала с постели, хоть и была еще слаба, но смогла подняться наверх, подышала свежим воздухом, выглянула в щелку между створками дверей на улицу, усмехнулась про себя: убедиться хочу, стоит ли на месте Чантория?.. Стоит, дорогая, стоит, непокорная! Уперлась пологой вершиной в небо — прочная, надежная! Вот бы мне такую стойкость! Выдержать бы все, что еще доведется, что выпадет на мою долю на этой земле!
Яничкина «почта» сработала четко. Следующей же ночью целой гурьбой пришли партизаны и разведчик из пашей группы Василий. Заполнили маленький бункер до отказа.
Я скорей бросилась к Василию:
— Где майор? Что с ним? Почему не пришел?
— Майор сейчас очень занят, — ответил Василий, а по глазам было видно: что-то скрывает. Но что-то очень, кажется, хорошее…
— Ну говори же, говори, — тормошу его.
И тогда Алойзы Яворский, один из самых молодых партизан, не выдерживает и выпаливает со всем возможным торжеством:
— В Бренне сейчас — Партизанская республика! На школе наши флаги вывешены — польский и советский!
— Майор там, партизанский штаб организован, — добавляет Василий.
— Как это — республика?.. — Не могу поверить я. — Ведь кругом — немцы! А вы — штаб… флаги…
— Народная власть в Бренне! — снова вставляет ликующий Алойзы, которого мое недоверие приводит в дикий восторг. — Как ты не понимаешь?! — возмущается он и повторяет: — Народная власть в Бренне! Красная Армия придет, а Бренна уже свободна! Фашистов в ней нету!..
Невероятно, фантастично то, что они говорят! Здесь, в доме Янички, буквально над нами, живут немецкие солдаты.
В городе расквартирована большая воинская часть… А всего через какие-то семь километров от Устрони, в Бренне — народная власть! Партизанская республика! Мысли стремительно проносятся в моей голове — и тревожные и радостные.
Бренна, насколько мне известно по рассказам партизан, — очень большое село. Его главная улица тянется на пятнадцать километров.
По последним данным, Красная Армия находится на подступах к Бельско — ближайшему от Бренны крупному городу, расположенному от села в тридцати километрах. И эти тридцать километров прифронтовой полосы конечно же нашпигованы гитлеровцами…
Ой, да что это я вымеряю километры — и так ясно, что вокруг Бренны, вокруг всей Бренны полно немецких воинских частей, подразделений гестапо, полиции…
— Послушайте, ребята! — обращаюсь я к Василию и Алойзы. — Расскажите все снова. Так трудно поверить тому, о чем вы говорите. Давайте уж расскажите все, пожалуйста, снова и по порядку: что происходит в Бренне?
— А чего же непонятного? — все такой же радостный, улыбается Алойзы. — В Бренне над школой — наш государственный флаг, мы, партизаны, осуществляем в своем селе народную власть, чего же здесь непонятного?.. — Он выпрямился, почти касаясь головой невысокого потолка бункера, и негромко, торжественно запел, а партизаны подхватили так же тихо, так же торжественно: «Еще Польска не сгинела, поки мы жиемы!..»
— О, Матка Боска! — вздохнула радостно Яничка, — Неужели дожили до свободы? Неужели это правда?!
— Хватит испытывать мое терпение, — сказала я Василию, когда партизаны закончили петь. — Говори немедленно: что в Бренне? Что с майором?
— Майор чувствует себя нормально, только очень устал, — ответил серьезно Василий и пояснил: — Последние трое суток он почти ни на минутку не сомкнул глаз… А Бренну ты сейчас не узнала бы — там настоящий партизанский штаб! Столько народу прибывает в наш отряд!
Постепенно партизаны успокаиваются, рассаживаются и начинают рассказывать — все-все, с самого начала. И о том, что происходило в Бренне после облавы на Орловой горе, и о том, как группа, в которую входили трое моих товарищей во главе с командиром, нашла временное пристанище в бункерах других разрозненных групп, представляющих движение Сопротивления в Силезских Бескидах…
Оказывается, возвратившись в свои подразделения после неудавшейся облавы, и гестаповцы, и полицейские были вынуждены утром снова побывать на Орловой. Они, конечно, боялись идти в лес, в гору, да начальство заставило. И что же эти гады гестаповцы придумали?! Собрали трупы убитых, уложили их на повозки и повезли так, чтобы все село видело. И всем жителям говорили, что везут убитых партизан! Каково было людям удержаться, не выдать себя — ведь у многих родственники скрываются в горах! Гестаповцы и надеялись, что гурали бросятся к повозкам, чтобы опознать отца, брата, мужа. Но никто не поддался на провокацию! Выстояли!
— Какие же сволочи эти гестаповцы! — горячо возмущался Алойзы. — Им нужны новые и новые жертвы! Разве мало они наших людей загубили?! И правильно решил майор, когда ваша армия перешла в наступление: как только фронт придвинется к Бельско, арестовать всю немецкую администрацию Бренны и передать этих злодеев в руки народной власти. Пусть ответят за свои измывательства над нашим народом!
Я слушаю Алойзы и одновременно восстанавливаю в памяти сообщения о схватках партизан с гитлеровцами, которые через связных доходили до Янички, а та передавала мне. Да, говорили и о том, что после 12 января партизаны в Бренне действуют все решительнее и смелее. Целую колонну немецких солдат, направлявшуюся в сторону фронта, они обстреляли почти в центре села. Урон тогда врагу был нанесен значительный, партизаны захватили много оружия, патронов. А потом были ликвидированы две группы гитлеровцев — около двадцати человек, немало отдельных лазутчиков, стремившихся проникнуть в бункера, чтобы разведать силы партизан, их планы.
Ближе к 20 января уже было видно, что в Бренне немцы чувствуют себя все неуверенней. Фронт продвигался ближе и ближе к Бескидам.
— …Наверное, все-таки через кого-то гестапо стало известно о намеченной нами акции! — сказал с нескрываемой злостью Алойзы. — За день до назначенного срока эти сволочи отобрали у наших односельчан лошадей, повозки и спешно умчались из Бренны на запад! — Живое, выразительное лицо Алойзы преображается, и новые — такие недавние! — воспоминания освещают его радостным блеском глаз. Совсем другим тоном он продолжает: — Когда в нашем бункере стало известно о том, что немцы дали деру из Бренны, мы тут же выбрались все наверх и от радости устроили настоящий, «партизанский» салют! Из автоматов, карабинов, винтовок, пистолетов… Затем собрали свои пожитки и начали спускаться с горы вниз, в долину, к центру Бренны. А по дороге пели во весь голос! Все мы были увешаны оружием, по чувствовали себя так легко, будто на нас ничего нет. После шести лет гитлеровской оккупации впервые шли открыто по воле, шли уверенно, в надежде, что начинается новая жизнь, что народ наш должен взять власть в стране в свои руки!..