Бедный Георгий Константинович, каково было ему слушать сравнение с Берия, которого он ненавидел. Но Хрущев наветывал такое сравнение не случайно: это уже измена Родине — статья, предусматривающая высшую меру. Обвинение Жукова в заговоре и создании силы с целью захвата власти было явным вымыслом Хрущева для более надежной компрометации маршала. О ее создании Генштабом был издан официальный приказ, обеспечением занимались соответствующие управления: оружием, обмундированием и питанием, транспортом, средствами связи, жильем и автопарками, то есть все, кому полагалось этим заниматься по служебным обязанностям.

Еще и еще раз я перечитывал выступления маршалов и генералов, и ни один из них не обвинял Жукова в этом преступном намерении. То, в чем они его упрекали, находится в пределах дисциплинарной провинности: грубость, оскорбления и т. д. А обвинения в стремлении к захвату власти — это уже политическое преступление, это уже то, что на будущее вычеркивает маршала из состава активно участвующих в жизни страны. И это нужно было только одному человеку — Хрущеву, потому что он видел огромный авторитет и влияние Жукова в партии и в народе.

Осуществляя свой замысел, Хрущев понимал, что обвинений в дисциплинарном плане (грубость, жестокость) недостаточно, что надо выдвигать обвинения государственной масштабности. Вот и родились: бонапартизм, заговор, захват власти.

И все же, несмотря на все издевательства и унижения, маршал не сломился, одной жуковской фразой, которую он произнес, не обращаясь ни к кому, выходя из зала, где проходил пленум, он подвел итог происходящему:

«Обвиняют меня в бонапартизме, но Бонапарт проиграл войну, а я выиграл!»

Жизнь под колпаком

Итак, маршал проспал пятнадцать дней и когда немного пришел в себя, встал вопрос — как жить дальше?

Русский богатырь Илья Муромец тридцать три года просидел «сиднем», набирался сил, а затем начал вершить подвиги во славу Отечества. Русский богатырь Жуков сорок три года отдал ратным делам, и вот теперь ему предстояло превратиться в «сидня».

Он жил среди людей, они были в соседних квартирах, встречались на улицах, в магазинах. Но те, кто служил с ним раньше, завидев издали, переходили на другую сторону улицы, чтобы не встретиться. Полная изоляция в окружении живых людей оказывается возможна. Газеты, журналы, радио, телевидение, даже когда рассказывали о сражениях, которыми руководил Жуков, не упоминали его.

Как же нелегко было ему, человеку гордому и благородному, переносить эти унижения и надругательства! Только несгибаемый характер и железная воля помогли Георгию Константиновичу не сломиться и пережить все это. И еще большая любовь. Все эти годы рядом с ним была горячо любимая Галина Александровна. Можно без преувеличения сказать, что она спасла Жукова, травмированного стрессовыми ситуациями. Своим теплом, вниманием и заботами продлила его жизнь и помогла Георгию Константиновичу совершить еще одно дело величайшей важности, я имею в виду его работу над книгой «Воспоминания и размышления».

Много написано и рассказано о создании мемуаров маршала, и, как во многих других случаях, немало и вокруг этой его работы порождено слухов, легенд и выдумки. Располагая достоверными документами, я не буду вдаваться в дискуссии, кого-то и что-то опровергать. Просто по порядку изложу, как все происходило в действительности.

Мысль о написании воспоминаний пришла Жукову без чьей-либо подсказки. Появилось много свободного времени. Одолевали размышления о случившемся. Хотелось не оправдаться, он не чувствовал себя в чем-то виноватым, хотелось написать правду. Придет время, люди прочтут его записи, узнают, почему с ним так обошлись.

Размышляя о наболевшем, Георгий Константинович расширял свои намерения. Почему писать только о несправедливостях последних лет? Надо бы и о войне сказать правду. Появилось много мемуаров, и все они какие-то причесанные, не передают реальный ход событий, приукрашивают, скрывают трудности. Война получается фальшивая, победы легкие, враги всегда глупы, их громить не представляло трудностей. Надо, обязательно надо изложить все, как было.

КГБ ни на минуту не ослабляло наблюдения за маршалом.

Чтобы не занимать много места, я бы мог привести его в изложении, но разоблачительная подлинность этих строк с адресатом и подписью, мне кажется, будут для читателей более интересны, чем мой пересказ.

ОСОБАЯ ПАПКА СОВ. СЕКРЕТНО

СССР

КОМИТЕТ

ГОСУДАРСТВЕННОЙ БЕЗОПАСНОСТИ

при СОВЕТЕ МИНИСТРОВ СССР

7 сентября 1959 г.

№ 2668-ш

гор. Москва

Товарищу ХРУЩЕВУ Н. С.

19 августа сего года по случаю смерти генерал-лейтенанта КРЮКОВА жена последнего, известная певица Русланова, устроила поминки, на которых в числе других были Маршалы Советского Союза тт. Буденный С. М. и Жуков Г. К.

В процессе беседы среди присутствующих был поднят вопрос и о принятом Постановлении Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Тов. Жуков по этому вопросу заявил, что если он был бы министром обороны, он не допустил бы принятие Правительством нового Постановления о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Далее он сказал, что тов. Малиновский предоставил свободу действий начальнику Главного Политического Управления генералу армии Голикову, а последний разваливает армию.

«В газете «Красная звезда», продолжал Жуков, изо дня в день помещают статьи с призывами поднимать и укреплять авторитет политработников и критиковать командиров. В результате такой политики армия будет разложена».

Высказывания Жукова по этому вопросу были поддержаны тов. Буденным.

По имеющимся в КГБ при Совете Министров СССР данным, большинство офицерского состава Советской Армии правильно восприняло Постановление Совета Министров Союза ССР № 876 от 27 июля 1959 года о пенсиях военнослужащим и их семьям.

Председатель

Комитета Госбезопасности

А. Шелепин

Эта докладная председателя КГБ была обсуждена 11 сентября 1959 года на заседании Президиума ЦК КПСС. Было принято следующее решение:

«Поручить Секретариату ЦК в соответствии с обменом мнениями на заседании Президиума ЦК принять необходимые меры в связи с фактами, изложенными в записке КГБ (т. Шелепина) от 7 сентября 1959г.».

Вот какое значение придавалось чуть ли не каждой фразе, сказанной Жуковым. Два военачальника перекинулись, казалось бы, незначительными фразами — о пенсиях, и эти слова обсуждает высший орган в государстве — Президиум ЦК! Да не только обсуждает, а принимает специальное решение, в результате которого проводится несколько важных мероприятий. Какие? А все те же оговор, травля, неотступная слежка за Жуковым.

Маршала Жукова, члена партии с 1919 года, и генерала Ревякина, члена партии с 1918 года, вызвали на заседание Комитета Партийного Контроля при ЦК КПСС, который возглавлял старейший партийный деятель Шверник. На этом заседании обоих участников разговора, несмотря на их заслуги и давнее членство в партии, уличали в нежелательных, нездоровых разговорах. Жуков объяснял свои слова тем, что это был простой, ни к чему не обязывающий разговор, тем более что многим уволившимся из армии старикам действительно будет тяжело жить на небольшие пенсии.

Шверник удивлялся непонятливости Жукова и разъяснял:

— Вы, как старший по званию, и тем более, как бывший министр обороны, должны были разъяснить Ревякину то, что он ведет нездоровые политические рассуждения. Вы не только не дали отпора, а даже поддержали этот непартийный разговор, направленный, с одной стороны, против мероприятий партии и правительства, а с другой — на дискредитацию нового руководства Министерства обороны СССР.