В последние двадцать пять лет общественные инвестиции в инфраструктуру в Соединенных Штатах сократились вдвое и упали до такого уровня, что величина общественного капитала убывает теперь по отношению к ВВП – с 55 до 40% ВВП за последнее десятилетие (22). В общественные инфраструктуры Соединенных Штатов теперь инвестируется меньше, чем в любой из стран «большой семерки» – треть того, что в Японии. Каких бы мнений ни придерживаться о роли общественных инфраструктур в частном экономическом росте, эти числа не предвещают какого-либо позитивного сценария на будущее.

Впрочем, та инфраструктура, которая в самом деле будет важна в будущем, это не столько физическая инфраструктура, сколько инфраструктура знания. Интеллектуальные отрасли требуют инвестиций в научные исследования и разработки, способных окупиться лишь через долгое время. Биотехнология обещает изменить мир и, вероятно, изменить самую природу человека – изменить гены для предотвращения болезней и улучшить свойства растений и животных, если не самого человека (23). Может быть, через тысячу лет человечество только это и будет помнить о нашей эпохе. Но средства на научные исследования и разработки, которые создали биотехнологию, никогда не были бы предоставлены капитализмом. В случае биотехнологии понадобилось тридцать лет массивных государственных инвестиций (миллиарды долларов в год в нынешних долларах), прежде чем выяснилась хотя бы возможность появления рыночных продуктов – и тем более до того, как они появились.

Частные промышленные лаборатории сосредоточиваются на проектах, которые могут окупиться в шесть-семь лет или меньше. Единственными частными лабораториями, когда-либо занимавшимися не столь краткосрочными проектами, были такие, как «Белл Лаборетриз» и «ИБМ Лаборетриз», принадлежавшие квазимонополиям. В тот момент, когда Американская компания телефона и телеграфа (AT amp;T) (под нажимом правительства) и ИБМ (под нажимом рынка) присоединились к нормальному миру капиталистической конкуренции, они устранили долговременные исследования из бюджета своих лабораторий (24). Вначале семь региональных телефонных компаний устроили свою собственную исследовательскую лабораторию, «Белькор» (Bellcore), для конкуренции с «Белл Лаборетриз», но теперь «Белькор» ликвидируется, а устроившие его компании прекращают исследования, сосредоточиваясь на кратковременном экономическом развитии (25).

Изучение частных исследований показывает, что их социальная норма прибыли на 35-60% выше, чем в обычных инвестициях физического капитала (26). Но недостаточно сказать, что инвестируется слишком мало: это вовсе не значит, что недостаток инвестиций со временем исчезнет или что рынок его устранит. Социальные прибыли могут быть высоки, но прибыли отдельных компаний, оплачивающих исследования, могут не быть столь высокими. Компании часто приходят к выводу, что их открытия могут быть полезны кому-то другому, кто комбинирует их с чем-то другим, чего у них нет. Лучший пример последнего времени – это исследовательский центр PARC фирмы «Ксерокс» в Калифорнии: ему обязаны своим существованием такие компании, как Apple и Adobe, которые, конечно, ничего не прибавляют к прибылям «Ксерокса» (27). Поскольку долговременные исследования и инвестиции в инфраструктуры не оправдываются инвестиционными расчетами капитализма, Америка запрятала их в министерство обороны и «оправдывала» их необходимостью борьбы с коммунизмом. Автострады, соединяющие штаты (National Defense Highway Act) оправдывались необходимостью быстро перемещать по стране подвижные ракеты, чтобы избежать их уничтожения Советами в 50-е гг. Интернет должен был стать недосягаемой для бомб системой связи военного времени. Повышенная продукция американских докторов наук в конце 60-х и в начале 70-х гг. была связана с массивными субсидиями по закону об образовании в сфере национальной обороны, который был ответом на советский вызов в науке. (В числе этих докторов был и доктор экономики Фил Грэмм, впоследствии сенатор от Техаса и кандидат в президенты от республиканской партии.) Даже программу высадки человека на Луну в 60-е гг. пришлось оправдывать как часть военного соревнования с русскими.

Многие из этих видов деятельности были связаны с национальной обороной лишь в том смысле, как об этом говорится в старой прусской колыбельной*:

Не было гвоздя – подкова пропала.

Не было подковы – лошадь захромала.

Лошадь захромала – командир убит.

Конница разбита – армия бежит.

Враг вступает в город, пленных не щадя,

Оттого, что в кузнице не было гвоздя (28).

На некотором уровне можно было оправдать все, что угодно, как необходимое для национальной обороны.

В целом почти половина всех американских ассигнований на НИР исходит от федерального правительства, а для исследований, которые не обещают окупиться в ближайшие пять лет, этот процент приближается к 100. Но под давлением усилившейся конкуренции в частной экономике эти расходы на НИР, ограниченные до конца «холодной войны» министерством обороны, с 1989 г. составляют все меньшую долю американского ВВП, и почти все их уменьшение относится к долгосрочному развитию знания (29). Исходя из фискальных законов и решений, принятых в 1995 г., федеральное финансирование невоенных научных исследований к 2002 г. упадет на одну треть (30).

С рациональной точки зрения, оборонные исследования – это последнее, что может быть сокращено в военном бюджете. Если верить, что враг может появиться в будущем (а это единственная мотивировка военных расходов США, поскольку в настоящем никакого врага нет), то рациональное планирование требовало бы поддержать и, может быть, даже ускорить расходы на НИР, причем если уж производить оружие, то новое, развитое этими исследованиями. Надо держаться на уровне технологий, которые может применить ближайший потенциальный враг, но не изготовлять оружие, не нужное в данное время. Если это делать, то оно попросту устареет, прежде чем понадобится, и страна зря израсходует деньги (31). Это правильное рассуждение, но реальности избирательной политики требуют как раз обратного. Они требуют сооружения ненужных вещей (за это голосуют люди, работающие на военных заводах) и сокращения расходов на НИР (в которых заинтересовано не так уж много избирателей); именно это происходит с военным бюджетом США (32).

Другим большим оправданием общественных расходов на НИР было здравоохранение. Даже самый закоренелый капиталист, если только он не очень богат, в случае болезни не хочет, чтобы объем и качество доставляемого ему лечения определялись его доходом: в этом смысле он становится настоящим коммунистом. Здоровье, в особенности здоровье тех избранных народом политиков, которые были первой группой американцев, получивших государственную бесплатную медицинскую помощь в военных госпиталях, было слишком важно, чтобы предоставить его рынку. Эта всеобщая заинтересованность в исцелении от болезней, угрожающих убить каждого из нас, привела к щедрому финансированию Национальных институтов здоровья, что, в свою очередь, породило воображение и деньги для создания биотехнологической промышленности. Хотя частные фирмы могли сделать подобные же инвестиции в биотехнологию, они этого не сделали. В тех странах, где правительства были не столь дальновидны, то есть почти везде, кроме Соединенных Штатов, частные корпорации этим занялись, и теперь они играют главную роль в биотехнологии.