Причины этих явлений разнообразны. Закрытие психиатрических больниц без обещанных домов реабилитации и групп поддержки, может быть, объясняет проблему на треть (65). Когда Нью-Йорк сократил население своих, психиатрических больниц с девяноста трех тысяч в 50-е гг. до девяти тысяч в середине, 90-х, это не могло пройти бесследно. Реконструкция городов привела к сносу дешевых жилищ. Семейства не заботятся больше о своих членах. Но важнейшая причина – это экономика. Она попросту не нуждается в этой большой группе своих граждан, не хочет их и не знает, что с ними делать.

Президент Клинтон правильно сказал об этой проблеме: «…отверженные и выброшенные, оставшиеся от бума 80-х гг. и живущие теперь отдельным миром. Они не голосуют, не работают, не жалуются на преступления, не всегда посылают своих детей в школу, а иногда у них нет даже телефона, чтобы до них можно было дозвониться. И поскольку они живут в этом вакууме, неясно, может ли общество иметь к ним претензии или притязать на право их осуждать» (67).

Когда товары дорожают, индивиды покупают меньше. Так же обстоит дело с детьми и с семьями, содержание которых обходится все дороже. Семейные структуры распадаются во всем мире (68). Этой тенденции к возрастанию числа разводов и числа внебрачных детей сопротивляется теперь одна Япония (69). Во всех других местах резко повысилась рождаемость детей у незамужних женщин. Во всем мире с 1960 до 1992 г. число рождений у незамужних матерей от двадцати до двадцати четырех лет почти удвоилось, а у матерей от пятнадцати до девятнадцати лет учетверилось (70). Соединенные Штаты занимают далеко не ведущее место в этой категории, довольствуясь шестым (71). Частота разводов растет и в развитом, и в слаборазвитом мире – так же, как и число домохозяйств, возглавляемых женщинами. В Пекине процент разводов за четыре года, с 1990 до 1994, вырос с 12 до 24 (72). Домохозяйства, возглавляемые женщинами, или домохозяйства, где женщины доставляют не менее 50% общего дохода, повсюду становятся нормальным явлением.

Поскольку мужчины менее способны вносить главный вклад в содержание семьи, а дети нуждаются в более дорогом и продолжительном обучении, причем дети младшего возраста имеют все меньше возможностей пополнять семейные доходы временной или сезонной работой (как это было в больших семьях, живших в деревне), то стоимость содержания семьи и воспитания детей резко возрастает – и это в то время, когда способность семьи зарабатывать на жизнь убывает. С точки зрения экономического анализа, дети являются дорогостоящим товаром, цена которого быстро растет.

В Америке 32% всех мужчин в возрасте от двадцати пяти до тридцати четырех лет зарабатывают меньше, чем нужно для содержания семьи из четырех человек выше уровня бедности. Если семья хочет иметь приемлемый образ жизни, жена должна пойти на работу (73). Но перед женами возникает двойная проблема: они должны пойти на работу, чтобы добывать нужные семье деньги, и в то же время они должны быть дома, чтобы заботиться о детях. Жена принимается за наемную работу, чтобы поддержать экономическое положение семьи, но в конце концов все-таки выполняет вдвое больше работы по дому, чем муж (74). Она испытывает стресс, поскольку находится в стрессовой ситуации.

Конечно, за эти изменения несет ответственность не только экономика. В опросах общественного мнения индивидуальное достижение оценивается теперь выше, чем семья (75). «Состязательный индивидуализм» растет за счет «семейной солидарности» (76). Культура потребления под знаком "я" сменяет культуру инвестиций под знаком «мы».

Естественно, реакция на это состоит в том, что семей становится меньше, а число детей сокращается. В Соединенных Штатах число семей, живущих с воспитываемыми детьми, по отношению к числу всех семей снизилось с 47% в 1950 г. до 34% в 1992 г. В семьях с детьми родители проводят с ними на 40% меньше времени, чем тридцать лет назад (77). Более двух миллионов детей в возрасте меньше тринадцати лет, с работающими матерями, остаются до и после школы совсем без присмотра взрослых (78). В действительности никто не перестает заботиться о детях, но их приходится оставлять одних, так как оплата присмотра за ними в дневное время поглотила бы большую часть материнского заработка, что прежде всего сделало бы бессмысленной работу матери.

В сельскохозяйственном укладе, где семья работала как одно целое, дети представляли реальную экономическую ценность уже с очень раннего возраста, особенно во время посева и уборки урожая. Старшие дети могли при этом заботиться о младших и немного работать. Большая семья социально обеспечивала всех своих членов при болезни, инвалидности или в старости. Так как было трудно прожить без семьи, член семьи поддерживал ее, сколько мог, и лишь неохотно с ней расставался.

В наши дни члены семьи меньше ее поддерживают, поскольку теперь это гораздо менее необходимо для их собственного экономического благополучия. Люди не работают больше всей семьей. Часто они лишь изредка видят друг друга – из-за несовместимых расписаний работы или образования. Когда дети вырастают и часто поселяются за тысячи миль от родителей, члены семьи теряют связь друг с другом. Вследствие такой отдельной жизни большая семья распалась. Семья больше не выполняет функций социального обеспечения. Ее в этом сменило государство, и если бы даже государство перестало это делать, то семья не взяла бы это снова на себя. На языке капитализма, дети перестали быть «центрами прибыли» и превратились в «центры затрат». Дети все еще нуждаются в родителях, но родители не нуждаются в детях (79).

У мужчин в конечном счете возникают сильные экономические мотивы избавиться от семейных отношений и семейной ответственности. Когда мужчина покидает семью, его реальный уровень жизни возрастает на 73% – между тем как реальный уровень жизни семьи снижается на 42% (80). Четверть семей, имеющих на иждивении детей, живут без мужчин (81). Мужчины выходят из игры: либо они порождают семью, не желая быть отцами, либо разводятся и не желают платить алименты для содержания детей, либо – если это приезжие рабочие из третьего мира – через короткое время перестают посылать деньги покинутой семье (82). Современные общества неспособны делать из мужчин отцов (83). Мужчины могут рассматривать свое собственное благополучие либо как нечто более важное, либо как нечто менее важное, чем благополучие своей семьи (84). Но поддерживает ли давление общественных ценностей жертвы, необходимые для создания семьи? Нынешние ценности побуждают делать выбор, а не связывать себя обязанностями.