Ответа от султана советник так и не дождался. И это было немудрено. Ловкий ставленник Наполеона Себастиани каждодневно пел Мустафе о Франции, верном союзнике блистательной Порты. Легко и щедро раздавал он обещания султану, отвращая его от мира с Россией.

Находившийся в дозоре у Дарданелл «Шпицберген» донес, что к Галлиполи прибывает множество судов. Сенявин отдал приказ приготовиться к сражению, выслав командирам линию баталии с указанием номеров каждого корабля в строю. Первым шлюпка доставила приказ на «Рафаила», капитану первого ранга Лукину. Дмитрий Александрович пользовался непререкаемым авторитетом у офицеров и матросов. Он был решителен и хладнокровен в бою, прост и непритворен, справедлив, как с офицерами, так и с матросами, в будни и праздники. Особенно ярко эти качества проявились с прибытием на эскадру Сенявина. К тому же подчиненных привлекала и его недюжинная сила русского богатыря. Он без видимых усилий одним пальцем вгонял в дубовую обшивку корабельные гвозди; в шутку вечером на баке одной рукой поднимал за шиворот пару матросов. Схватив в охапку, приподнимал и переносил с борта на борт корабельную пушку. В гостях часто оставлял вместо визитки завязанную узлом кочергу. Однажды, на званом вечере, его попросил об этом какой-то сановник. Под рукой ничего не оказалось, и Лукин вытащил из кармана пятиалтынный, слепил из него чашечку и преподнес сановнику на память…

Собрав офицеров в кают-компании, Лукин зачитал приказ флагмана. Особенно выделил его заключительную часть:

«Как по множеству непредвиденных случайностей невозможно сделать на каждый положительных наставлений, я не распространяю их более; надеюсь, что каждый сын Отечества почтится выполнить долг свой славным образом.

Дмитрий Сенявин».

— Надеюсь, господа, — сочный баритон Лукина зычно рокотал в наступившей тишине, — мы ответим беззаветной храбростью благодетелю нашему Дмитрию Николаевичу, а до нижних чинов прошу довести слова адмирала нашего на вечерней молитве…

Утром 10 июня эскадра стояла на якорях у Тенедоса. Сенявин держал свой флаг на «Твердом». Дозорные корабли со стороны Дарданелл передали: «Турецкая эскадра из десяти линейных кораблей, пяти фрегатов, корветов и бригов снимается с якоря». Сенявин прошел на бак. Прямо в лицо хлестал сильный северный ветер. «Мордотык», — сразу пришло ему на ум. Так испокон звали русские моряки противный ветер. С таким ветром к турку не подступишься.

Адмирал съехал на берег. Вместе с Подейским обошли укрепления вокруг крепости. На стенах заканчивали установку свезенных с кораблей пушек. В крепости оставался батальон солдат и матросов-канониров. Сенявин с Подейским поднялись на крепостную стену, обращенную к морю.

— Саид-Али высадит десант не мешкая после нашего ухода. — Адмирал окинул взглядом рейд. — Здесь останется бриг и два корсарских судна. Старайтесь задержать турок при высадке десанта как можно дольше.

— Видимо, турки будут высаживаться в двух местах, — ответил Подейский, — на нашем прежнем или к северу.

Сенявин согласно кивнул:

— Мы уйдем подалее, за остров Имброс, чтобы полностью выманить Саида-Али от Дарданелл, а затем вернемся и ударим на турка.

Долго не менялся «противник», лишь к вечеру второго дня зашел к востоку. Флагман поднял сигнал: «Эскадре сниматься с якоря, вступить под паруса!»

Все вышло так, как задумал Сенявин. Едва его эскадра скрылась за Имбросом, турецкие корабли бросились к Тенедосу. Обстреляли крепость и пытались высадить десант на севере. Подейский успел перебросить туда батальон егерей и несколько пушек, и десант отбили. На другой день вся турецкая эскадра несколько часов бомбардировала южный берег, куда под прикрытием огня высадились семь тысяч человек. Целые сутки отражал атаки гарнизон, а потом укрылся в крепости.

Турецкие корабли внезапно прекратили огонь, снялись с якоря и спешно ушли на юг. С севера на всех парусах к крепости подошла эскадра Сенявина. Днем раньше Подейский отослал к адмиралу корсарское судно и сообщил, что на исходе порох и ядра.

Снабдив крепость припасами, отогнав и уничтожив десантные суда и шлюпки турок, Сенявин устремился под полными парусами на север. «Главное — успеть отрезать Саида-Али от Дарданелл», — размышлял он, вглядываясь в безбрежный горизонт. Эскадра прошла далеко к северу, обогнула Имброс и в ночь на 19 июня 1807 года повернула к югу. Адмирал не сходил со шканцев, следил за строем кильватерной колонны эскадры, с нетерпением ожидая рассвета. В предрассветной дымке слева едва угадывались гористые контуры острова Лемнос. С каждой минутой они становились зримее. Где-то далеко, за островом, невидимо поднималось к горизонту светило, постепенно наполняя восточный склон небосвода радужным сиянием. Упруго подбоченясь, вздутые паруса, казалось, мирно несли корабли в завораживающей тишине, нарушаемой лишь изредка нечаянным всплеском волны под кормой…

— Прямо на горизонте паруса кораблей! — внезапно крикнули с салинга.

Сенявин быстро взбежал по трапу на ютовую надстройку. В эти минуты первые лучи солнца выпорхнули из-за Лемноса, и небесная синь стала прозрачной. «Один, второй, третий. Против тысячи двухсот пушек турок у меня всего семьсот, ну что же, Саид-Али, потягаемся…»

Через минуту-другую флагман поднял сигнал: «Назначенным кораблям построиться для атаки неприятельских флагманов».

Сенявин посмотрел на грот-стеньгу. Вымпелы вздымались лениво, чуть колеблясь.

«Превосходно, мы находимся на ветре». Он повернулся к Малееву:

— Дмитрий Иванович, распорядитесь живо накрыть чай в кают-компании и не забудьте накормить экипаж.

По кораблю разнеслась трель боцманских дудок. Коки спешно готовили завтрак. Команда надевала чистые рубахи и лучшее платье. Канониры в батарейных палубах откидывали крышки портов, снимали найтовы с орудий, подкатывали их к борту, раскладывали боеприпасы.

После завтрака иеромонах в новой рясе наскоро отслужил обедню.

За это время эскадра перестроилась. Слева выстроились три пары кораблей для удара по флагманам. Впереди всех шел «Рафаил». Чуть отвернув вправо, «Твердый» возглавил отряд для охвата авангарда турецкой эскадры, которая шла двумя колоннами. В первой — десять линейных кораблей, во второй — шесть фрегатов.

Пробило полторы склянки. Сигнальные матросы на всех кораблях доложили:

— Флагман «Твердый» поднял сигнал: «Начать сражение, атаковать неприятеля!»

Вперед вырвался «Твердый». Лукин увидел алый флаг первого флагмана Саида-Али.

— Держать на форштевень! — он показал на «Мессудие».

Справа впереди него и по корме находились младшие флагманы турок.

Первым, не выдержав, открыл огонь по «Рафаилу» стопушечный корабль Саида-Али. «Рафаил» сближался, не отвечая. Его пушки на всех деках были заряжены двойными ядрами. Над верхней палубой засвистели ядра. Один за другим перебило брасы — снасти управления у марселей — грохнула перебитая пополам ядром марса-рея. «Рафаил», чуть замедлив ход, упорно сближался с «Мессудие». Когда до него оставалось не более кабельтова, Лукин скомандовал: «Право руль!» — и через несколько минут с левого борта открылась громада первого флагмана турок.

— Пли! — раздался громкий голос командира. Мощный бортовой двухдечный залп «Рафаила» накрыл «Мессудие» и заставил замолчать его пушки. Сражение началось. Турки яростно огрызались. «Рафаил», двигаясь по инерции, непрерывно стреляя, прорезал неприятельскую линию под кормой их флагмана. Теперь он оказался в окружении турецких кораблей. Впереди продолжал отстреливаться поврежденный корабль капудан-паши. Сзади, упершись бушпритом в ютовую надстройку, надвигалась громада стопушечного корабля. На баке его столпились янычары. Размахивая ятаганами, они приготовились к абордажу. Слева по «Рафаилу» открыли огонь два фрегата.

— Абордажных наверх! — мгновенно скомандовал Лукин. — Карронады и пушки на ют. — Решительность командира спасла корабль.

Стоявший рядом барабанщик ударил дробь. В считанные минуты вытащили на ют две пушки и карронады и в упор ударили по янычарам. Вслед за этим открыли оружейный огонь выбежавшие абордажные матросы. Турецкий корабль, медленно удаляясь, выходил из боя. Удачными залпами «Рафаил» вскоре обратил в бегство фрегаты и продолжал расстреливать адмиральский корабль «Седель-Бахри».