Среди сопровождавших его Дмитрий разглядел и Алексея Наумовича Сенявина, который приехал его поздравить. Пошел третий год, как адмирал покинул флот на Черном море. Истерзанный малярией, он долго болел и в конце концов уехал в Петербург, где поселился в скромном домике на Васильевском острове. Несмотря на болезнь, летом бывал в Кронштадте, на шлюпке обходил корабли, частенько в Адмиралтействе высказывал советы по строительству кораблей. Когда торжественная церемония закончилась, он подозвал Дмитрия и наказал быть обязательно у него.

Весь день Сенявин-младший провел в хлопотах. Ездил к портному, отвез золотые эполеты пришить к мундиру, покупал башмаки с серебряными пряжками, шелковые чулки, шляпу с золотым галуном. Наконец, вечером, в полной парадной форме, явился к дяде.

Редко бывал в Петербурге гардемарин Сенявин и каждый раз старался забежать в этот уютный домик на Васильевском острове. Стены его были увешаны картинами морских баталий, портретами петровских адмиралов. Вдоль стен стояли на подставках модели парусных судов. В одной из комнат в массивном шкафу хранилась морская литература, собранная еще его дедом Наумом Сенявиным. Внизу, на отдельной полке, лежали мореходные инструменты. Всем этим Алексей Наумович всегда с охотой «довольствовал» своего двоюродного племянника.

Первым Дмитрий увидел отца, который продолжал адъютантскую службу у вице-адмирала. Николай Федорович и прежде, в Комлеве, не баловал детей вниманием, занимался больше охотой да борзыми. Последние же годы как-то сложилось, что отношения отца с матерью и сыновьями становились все прохладнее. В отличие от дяди, он довольно равнодушно встретил сына.

Алексей Наумович осмотрел гостя и заметил про себя, что вкус у племянника недурной.

— Чай, не токмо для парадов форма. Не упускай генерального дела. На кораблях-то смола да порох, ванты да шлюпки. Окромя кружев, схлопочи и робу для службы.

— Все платье для корабельной службы уже заказано, дяденька, — нисколько не смущаясь, ответил племянник.

Прежде чем сесть за стол, Алексей Наумович, взял с буфета заготовленный конверт.

— Вот тебе четвертной билет на обзаведение.

Немного сконфузившись, Дмитрий искренне поблагодарил дядю. По тем временам двадцать пять рублей составляли почти двойное месячное жалованье, тем паче что отец не дал ни копейки.

За столом больше говорил Алексей Наумович. Похвалил Дмитрия за примерные знания. Заметив, что опрятность в одежде обязательна для моряка, кивнул на ладно сшитый камзол:

— Однако, как говорится, береги платье снову, а честь смолоду. Молодые лета — время золотое. Вроде бы и погулять велено, однако, — адмирал при этом взглянул почему-то на сидевшего напротив него отца, — гуляй, братец, да не загуливайся. Ты нынче флота российского офицер и ответ несешь не токмо за себя, но и людей, по чину к тебе приставленных. — Дядя помолчал, пока подавали чай, потом продолжил: — Примеров дурных на кораблях немало. Впрочем, мнится мне, Митенька, что род наш древний Сенявиных ты не посрамишь.

Дмитрий смущенно засопел…

Алексей Наумович не зря намекал на время «золотое». Полгода назад, после возвращения от Нордкапа, Дмитрий, пользуясь правом старшего гардемарина, взял увольнение к дяде на Васильевский остров.

Субботним вечером возвращался из церкви. В сумраке все запорошило мокрым снегом, стало светло. Вдруг позади он услышал женский вскрик. Оглянулся и невольно побежал помочь. В нескольких метрах беспомощно барахталась, пытаясь подняться, женщина. Он подал ей руку, она чуть приподнялась, но едва ступила, вскрикнула и опять опустилась беспомощно на снег.

— Больно? — не отпуская руки, спросил Дмитрий.

Женщина жалобно всхлипнула, кивнула.

«А ведь это, кажись, девица», — подумал он и твердо проговорил:

— Вот что, сударыня, вы уж не пеняйте, но позвольте вам помочь.

Он быстро нагнулся, крепко обхватил ее за талию и помог подняться.

Девушка оказалась невысокой, но довольно плотной.

— Где ваш дом? — спросил Дмитрий.

— Там, господин офицер, — растерянно пролепетала девушка, показывая на противоположную сторону проспекта. При этом, как показалось Дмитрию, она с умыслом прижалась к нему, боясь, что ее оставят одну.

Так, обнявшись поневоле, они двинулись в путь и начали переходить улицу. «Однако девица, кажись, не из робких, — подумал Сенявин, — но и я не из таковых».

— Позвольте представиться, сударыня, — гардемарин Дмитрий Сенявин. А вас как величать?

— Анастасия, — чуть помедлив, ответила спутница. — А вот мы и пришли, сердечно вам благодарна. — Они прошли вдоль деревянной ограды и остановились у невысоких ворот.

Дернув несколько раз за кольцо в калитке, Дмитрий снял руку с талии и поддерживал девушку под локоть. Калитка распахнулась. В накинутом на плечи кафтане стоял моложавый бородатый мужчина.

— Настенька, что стряслось? — испуганно спросил он и, шагнув, подхватил девушку.

— Вот, братец, поспешила я вперед батюшки с матушкой, да оскользнулась. Спаси Бог, оказалась подмога, господин офицер выручил.

— Еще далеко не офицер, а только гардемарин, — шутливо произнес Сенявин.

Чернобородый, поддерживая сестру, шагнул во двор и пригласил Дмитрия:

— Сделайте милость, зайдите в дом.

Дмитрий пожал плечами — вроде бы неловко, но и отказаться неудобно.

В глубине двора виднелся добротный каменный дом в два этажа. Справа, вдоль забора, тянулись не то сараи, не то амбары.

В пристроенных сенях при свете фонаря Дмитрий разглядел Настю. Она оказалась довольно симпатичной девушкой, с карими, задорно блестящими глазами, вздернутым носиком, и тугой косой, спадающей на высокую грудь. В сени выпорхнула и защебетала совсем еще девочка, младшая сестра Насти:

— Ах, как тебя угораздило, небось теперь и плясать не сможешь? — Она стаскивала с Насти кожушок, брат поддерживал ее, а Дмитрий неловко переминался, собираясь уйти.

В это время на крыльце затопали сапогами, вошли отец и мать Насти. Узнав, в чем дело, отец проговорил:

— Как же, знаем вашего дядюшку, их высокоблагородие уважаемый человек в нашем околотке. — Он протянул руку к Дмитрию и решительно пригласил: — Вы позвольте вашу шинельку, милости просим чайку с нами откушать.

За столом разговорились, и Сенявин узнал, что Настя почти его ровесница, дочь купца второй гильдии Скоробогатова Михаила, брат ее Пантелеймон помогает отцу. Больше всех расстроилась младшая сестра Зоя:

— Как же статься нам теперь с танцами, Настенька?

Оказалось, что они приглашены на какой-то званый вечер в неподалеку расположенный Финляндский полк.

— Перетерпится, — пробурчал добродушно отец, прихлебывая чай.

За столом Дмитрий сидел как раз напротив Насти и не сводил с нее глаз. Впервые в жизни он испытывал легкое волнение и новое, безотчетное чувство к женщине. Видимо, и его невольная знакомая осталась весьма довольна неожиданным знакомством. То и дело она вскидывала озорные глаза на Дмитрия, без тени застенчивости беззаботно хохотала, обнажая белые ровные зубки…

На следующий день Дмитрий уехал в Кронштадт, но спустя месяц опять приехал к дяде на рождественские праздники. В этот раз он преднамеренно, на другой же день поутру, чинно прохаживался по проспекту мимо дома Скоробогатовых, обращая на себя внимание редких прохожих. Должно быть, заметили его и в купеческом доме. Калитка вскоре звякнула, и на улице показалась Настя. Дмитрий обрадовался, чуть не бегом направился к ней, взял ее за руки.

— Доброе утро, Настюша, — чуть покраснев, ласково проговорил он, глядя ей прямо в глаза, — как ваше здоровье?

Настя внезапно захохотала, притопнула валенками.

— Я, чай, и позабыла, что со мной тогда стряслось. — И неожиданно предложила: — Пойдемте, Митя, кататься на санках.

Спустя полчаса они лихо съезжали по наезженной горке на невский лед. День выдался солнечный, на санках катались и стар и млад, половина Васильева острова. Вокруг стоял хохот, играли в снежки. Когда в очередной раз, разогнав санки, Сенявин крепко обнял Настю, та, повернувшись, спросила: