Помочь он ничем не мог, оставалось лишь смотреть, как под жестоким солнцем Розали орудует веслом. Канат разматывался, и все больше сил тратили гребцы, и все громче звучали их вдохи-выдохи. Покрытая потом кожа Паромщицы блестела едва ли слабее, чем поверхность тумана. И как только Розали удается не сгорать на лютом солнцепеке?

Выражение ее лица было серьезным, взор устремлен на восток. Пристани там не видать, но насыпь сплошь покрыта жителями Правобережного; едва паром достигнет берега, они дружно примутся за дело. В глазах женщины играло отраженное туманом солнце.

А потом Кит сообразил, отчего у нее такое лицо, такие блики в глазах.

Это не тревожный блеск и не отраженное солнце. Это радость.

«Как же она будет жить, - внезапно подумал Кит, - когда отпадет надобность в перевозках?»

Свое дело Розали любит, он понимал это и раньше, но не сознавал, насколько сильна эта любовь. От такой мысли Кит съежился, будто получил сильный удар под дых. Что для Паромщицы его мост? Губитель всего, что составляет смысл жизни; даже ее фамилия потеряет смысл.

- Розали... - произнес Кит, не в силах сдержаться.

- Не сейчас, - отрезала она. Гребцы пыхтели, ворочая веслами.

- Как будто... по грязи тащимся, - прохрипел Вало.

- Замолкни! - рявкнула Розали, и все притихли; слышались только трудные вздохи.

У Кита тоже сводило мышцы - от сочувствия, что ли? Но паром фут за футом продвигался вперед. Вот расстояние до пристани сократилось настолько, что кто-то решил бросить веревку, и Кит получил возможность сделать нечто полезное, хоть и не соответствующее статусу главного мостостроителя: он ухватил конец и выбрал слабину. Гребцы напоследок, не жалея сил, поработали веслами, лодка скользнула вдоль пристани и встала. На борт посыпались люди: кто-то швартовал паром к причалу, кто-то тянул трос на берег, к временному анкеру.

Сделавшие свое дело Паромщики и Перевозчики обнимались и хохотали как безумные. А потом они, не оглядывались, двинулись в город.

Кит сошел с парома. Ему нужно было встретиться с Дженнером Элларом.

Трудились до седьмого пота. Надо было протянуть конец троса через уложенный на верху насыпи седловидный камень и дальше, к основанию пилона, где были установлены временный анкер и вертикальный ворот. Специально для этого Дженнер распорядился прокопать выемку в склоне, и теперь по ней взбиралась упряжка волов - дело рискованное, но необходимое.

Другие волы были пристегнуты к кабестану. Дэлл Тростильщица на берег высадилась бледная и дрожащая, однако, получив стакан чего-то темного и прохладного, обрела способность держаться на ногах. Вместе с группой мастеров она прошлась вдоль троса и не обнаружила никаких изъянов. Дженнер остался у кабестана, а Кит возвратился на насыпь, к «седлу», отшлифованному до стеклянного блеска и щедро покрытому смазкой.

Внизу, возле пристани, отвязали от анкера протянутый с другого берега трос.

Перекинутый через «седло», он зашуршал, принимая нагрузку и распрямляясь, затем с гулким звоном вытянулся и образовал сплошную прямую линию, которая начиналась на насыпи и исчезала в тумане.

У кабестана двинулись по кругу волы.

Столь напряженных часов, как эти, у Кита еще не бывало. Некоторое время не происходило никаких видимых перемен. Стонал и щелкал ворот, трос дюйм за дюймом, фут за футом скользил по выемке в камне. На этот процесс архитектор никак не мог повлиять, оставалось только наблюдать и заново проделывать в уме вычисления. Розали он не видел, но спустя некоторое время явился Вало - узнать, как продвигается работа.

Отвечать на вопросы юноши было приятно; это занятие успокаивало. Все расчеты верны, да и не в диковинку ему протяжка каната. Обнаружив вдруг, что

проголодался, он в один присест уплел принесенную Вало еду. Когда он подкреплялся ухой в «Рыбе»? Несколько часов назад... без малого полсуток.

Выбившихся из сил волов заменили на свежих. Несмотря на смазку и кожаные рукава, трос через «седло» переползал неохотно, и все же дело двигалось. А

потом натяжение пошло на убыль, трос заскользил по выемке быстрее. И наконец, уже на склоне дня, он легко поднялся над туманом на шестьдесят футов, натянулся до стона между лежащими на обеих насыпях временными опорами.

Совсем незадолго до наступления темноты Кит увидел, как на сигнальной башне взмыли флаги: «Порядок!».

Отучившись в университете, Кит на протяжении пяти лет чертил и строил, участвовал в чужих проектах и разрабатывал свои. У отца хватало связей в высших инстанциях дорожного ведомства, с другими крупными чинами водила дружбу старая преподавательница Скосса Тимт, так что объекты Киту доставались по большей части серьезные. Но ему были дороги все до единого, даже самый первый - ворота для сбора пошлины, где погиб тот паренек по имени Дуар.

Вся эта деятельность на пользу обществу - строительство дренажных систем, дорог, амфитеатров, общественных парков, канализаций, проспектов, конюшен - была для него сродни алхимии. Разве это не волшебство, когда эскизы, творимые человеком в воображении, превращаются в нечто реальное из камня и кирпича, из дерева и пространства? Вот и Кит мысленно возводил архитектурные сооружения, опираясь на свои замыслы и на представления империи о том, как надлежит улучшать жизнь ее подданных.

Наконец ему доверили построить объект большой важности - новый мост на севере Атиара, в горном краю под названием Четыре Пика. Прежний мост, тоже цепной - всего-то сто ярдов в длину и с сорокафутовыми пилонами - регулярно подновляли, и он прослужил верой и правдой три века, дрожа и скрипя под тяжестью таратаек с ртутной рудой; их денно и нощно катили в Онкалион, деревню перегонщиков ртути.

Старый трудяга простоял бы и дольше, если бы не сильные снегопады зимой, впоследствии прозванной Волчьей. Под тяжестью снега обвалился склон ущелья, прихватив с собой северный пилон. Проще оказалось соорудить новый мост на двести ярдов выше по течению, чем восстанавливать старый.

Сердечностью и радушием обитатели Онкалиона не славились. Да и не располагала их к тому каторжная жизнь. Угрюмые мужчины, суровые женщины.

Однако строить мост они взялись не то что с охотой, с отчаянным мрачным рвением. И неудивительно, ведь от доступа к руднику зависело существование деревни. Вечерами приходилось их разгонять по домам, иначе бы, презрев опасность, трудились при свете лун.

Киту, даже при его не слишком общительном характере, было среди этих людей очень одиноко. Поэтому в первую зиму, когда строительство стало из-за снегопадов, он не без облегчения поехал в Атиар к отцу. Дэйвелл Мейнем к тому времени сильно состарился, его феноменальная память ослабла, но он не изменил любимой профессии и строил великолепный лабиринт в общественном парке; камни для этого сооружения свозились со всей империи и укладывались всухую.

«Это мой последний проект», - сказал он Киту, и пророчество сбылось.

Скосса Тимт не пережила Волчьей зимы, зато в столице нашлось множество однокашников, и Кит охотно проводил с ними вечера, а еще посещал лекции и концерты. Даже закрутил мимолетный роман с архитекторшей, которая занималась водными сооружениями.

Едва расчистились дороги, Кит вернулся в Онкалион. Пока он наслаждался столичной жизнью, жители деревни в трескучие морозы и слякотные оттепели приходили на участок и ряд за рядом укладывали камни.

Во второе лето строительство велось ежедневно и даже в ясные ночи, и архитектор работал наравне со всеми. Из бюджета он выбился самую малость, и

со сроком завершения запоздал лишь на пару месяцев, да к тому же никто не погиб. Тем не менее Кит считал этот мост своей неудачей. Очень уж неказистым он получился. Жители Онкалиона трудились геройски, но без творческого огонька.

«Никуда не годится, надо переделать, - внушал себе Кит. - И виноват только я».