Оглядишь округу
Ни скота, ни урожая,
Но полным-полно вина.
Бабы пьют и не рожают,
Мужикам – лафа одна.
Оглядишь округу малость,
Как на раны бросишь соль.
Генофонда не осталось,
Кто сказал бы: Пить доколь?!
Вот у брата двор – палаты,
Загляденье за версту.
От рассвета до заката
Брат мой трудится в поту.
Что-то строит он, строгает:
Сыновьям, мол, передам!
По-хозяйски осуждает
Тех, кто халкает «Агдам».
Наагдамятся, звереют,
И пошли «баранки» гнуть...
Здесь уж точно – не евреи
Виноваты. Вот в чем суть!
Борьба
В стране бардака и бедлама,
Где в пору ввести паранджу,
Я вроде Хусейна Садама
Один оборону держу.
Сорвал уже голос: ребята!
Но где там! Сидят с похмела.
Все ближе стучат автоматы
Противника: наша взяла!
Уже не прошу подкрепленья,
Есть дух и – попробуй возьми!
Придет ли когда замиренье?
Скорее уж лягу костьми?
Тщета – упованье на Бога,
Каких-нибудь там ворожей.
И нет к замиренью намека –
Ни с наших, ни с тех рубежей.
* * *
За родную, бля, Россию
пьем до дна.
...Ну, а я слагаю книжки,
Перед Родиною чист.
Но и жалкой медалишки
Мне ни в жизнь не даст Борис.
А поскольку эти оды
Не ласкают слух Кремля,
Я пишу – «продукт свободы» –
За железной дверью, бля.
Обманул меня цековский
Этот к рынку переход.
Вот Владимир Жириновский
Тот всерьез зовет в поход.
Правит на телеэкране,
Сразу видно храбреца!
Хоть в Индийском океане
Я отмою пот с лица...
Идя первопутком
Я пахал чернозем. И старался, как мог.
Тракториные гулы всходили под небо.
Исходил от земли сладковатый парок,
Как от свежей ковриги пшеничного хлеба.
Полыхал в моих чувствах фантазий костер,
С рычагами в ночи я срастался кромешной.
А под утро халеи слетались с озер
И ходили за плугом моим трехлемешным.
А зимой подо льдом я тянул невода,
Было горько, коль выберешь невод порожним.
Но, стряхнув с полушубка кристаллинки льда,
Забывался я на ночь в избе придорожной.
Вспомню с радостью службу во флотской БЧ[13]
Хоть, конечно, та служба была – не малина
Много лет проступал еще след на плече,
Несмываемый след – от ремня карабина.
Мне еще довелось открывать «севера»,
Был и там я счастливым, идя первопутком.
Был зеленым в ту пору, и брал «на ура»
То, что нынче обдумал бы зрелым рассудком.
Поучали: пора бы остыть, отдохнуть!
Я ж еще походил в мировом океане,
Ну хотя бы затем, чтоб за чаркой блеснуть:
«Помню в Рио... А как-то на Кубе, в Гаване…»
Рассказ крестьянина
Жизнь пошла – загонит в гроб! –
Рэкет, надувательство.
Но и в нас созрел микроб, –
Зуд предпринимательства.
Как-то трактом, в гололед,
Мчал водитель бешено,
Не вписался в поворот
И – в кювет заснеженный.
Зябко. Дует в кулаки.
И к жилью торопится:
«Трактор нужен, мужики!
А с меня... как водится!»
Следом – новый «корефан»,
С той же речью кроткою.
В суверенный Казахстан
Вел он «КрАЗ» с селедкою.
Порешили сей вопрос
Под слабосоленую.
Снова – чу! Учуял нос
Колбасу копченую.
Тут сошлись на пять кило.
Тракторист старается...
Тем и кормится село,
И опохмеляется.
Извело коров. И факт –
Фермы разбабахало.
Дел-то всех: водичкой тракт
Поливает аховый...
Стамбул
Стамбул! Стамбул! Какая тема,
Какая музыка веков!
Теперь он вроде Вифлеема
Для всероссийских «челноков».
И я, с сумою в два амбара,
Свалясь с небес, как саранча,
В щелях стамбульского базара
Весь день толкусь – без толмача.
К исходу дня, измятый, ватный,
Груженый, взбитый, как постель,
Бочком вхожу в трамвай бесплатный
И еду в звездночный отель.
Тут все при фарте, интересе,
Ни до восточных грез и чар,
Молчат, когда под юбку лезет
Тамбовской бабе – янычар.
Трамвай скрипит себе надсадно,
А с янычара – градом пот.
Бабенке боязно. Но – ладно,
Ни туркишлиры он крадет!
О, град Стамбул! О, страсти эти!
Аллах могуч, всесилен столь,
Он правоверных ждет в мечети,
А нас – таможенный контроль.
вернуться
13
БЧ – боевая часть