Перестрелка длилась до самого рассвета, станковые пулеметы подавляли огневые точки врага. Доносилась стрельба и с противоположной стороны станции, где действовала первая десантная группа. Немцы находились теперь в клещах, моонзундцы с нетерпением ждали начала атаки.

Наступило раннее утро. Небо почти совсем очистилось от туч, на востоке за лесом разгоралась ярко-желтая полоса.

— В воздухе два самолета! — крикнул Токмаков. Артюгин поднял голову и удивился: со стороны Виртсу на небольшой высоте летели две «чайки».

— Наши летят! Наши! — обрадованно заговорили мокрые, усталые десантники. Никто из них не мог и подумать, что с Саремы на помощь к ним прилетят самолеты. «Чайки» между тем низко пронеслись над землей, и в глубине обороны немцев вспыхнули черные султаны взрывов. Одна из бомб угодила в склад боеприпасов. Вверх с грохотом полетели горящие обломки. И тут в воздухе повисла красная ракета. Моонзундцы с трех сторон с громовым «ура!» ринулись в атаку. Пулеметчики Артюгина расчищали огнем дорогу красноармейцам и одними из первых ворвались в совхоз. Гитлеровцы, прячась за укрытия, отстреливались. Особенно мешали немецкие автоматчики, засевшие на ветряке. Они били из окон мельницы с фланга, прижимая моонзундцев к земле.

— Пулемет! — закричал Артюгин. — Огонь, пулемет!

— Не поможет, товарищ командир, — ответил Токмаков. — У меня более верное средство…

Он схватил две гранаты и, пригнувшись, побежал к ветряку. Артюгину казалось, что немецкие автоматчики вот-вот прошьют очередью сержанта, но Токмаков все же достиг мельницы и с ходу бросил в окна две гранаты. Больше с ветряка немецкие автоматчики не стреляли.

Гитлеровцы бежали из Лихулы. Моонзундцы вступили в поселок. Повсюду на улицах виднелись следы бегства противника: валялись рыжие солдатские ранцы из телячьей кожи, круглые коробки противогазов и даже автоматы.

В Лихулу приехал Ключников. Он собрал командиров подразделений, поздравил всех с первой победой.

— Молодцы, пулеметчики! — похвалил он пулеметную роту. — Атаковали противника в первых рядах! Правда, тактически это не совсем грамотно. Ну да ведь победителей не судят!

Решено было десантному отряду заночевать в Лихуле, а рано утром начать наступление на второй опорный пункт немцев — поселок Кирбла.

Рано утром 26 августа десантный отряд Северного укрепленного сектора без потерь высадился на пристани Рохукюла. Главную силу десанта составлял стрелковый батальон майора Столярова, на усиление которому были приданы 76-миллиметровая батарея старшего лейтенанта Хапчаносова и 120-миллиметровый миномет. Майор Фиронов сразу же после выгрузки приказал совершить отряду марш-бросок в город Хаапсалу, находящийся в девяти километрах от пристани. В Хаапсалу находились небольшой отряд советско-партийного актива Ляэнемаского уезда во главе с первым секретарем Якобсоном, милиционеры и около десяти человек моряков. Сила небольшая, но и ее можно использовать хотя бы для обороны города.

К полудню отряд подошел к юго-восточной части Хаапсалу. Фиронов был немало удивлен, когда увидел свежевырытые окопы и стрелковые ячейки, в которых работали местные жители. Навстречу ему вышел моложавый мужчина в серой рубашке с высоко засученными рукавами.

— Очень хорошо, что вы пришли! — обрадовался он и протянул руку. — Якобсон. Секретарь укома.

Фиронову понравилось открытое, простое лицо первого секретаря уездного комитета партии.

— Оборонительные сооружения строим, — обвел Якобсон рукой окопы. — С вами мы теперь не отдадим фашистам Хаапсалу.

— Сколько человек в вашем отряде? — поинтересовался Фиронов.

— Семьдесят. Все надежные товарищи. Готовы стоять насмерть.

— Что ж, продолжайте укреплять город. Хаапсалу будет у нас последним опорным пунктом на материке.

Подошел командир батальона майор Столяров, спросил разрешения продолжать марш в направлении станции Паливере.

— Там немцы! — сказал Якобсон.

— Мы и хотим с ними познакомиться.

— Просим подождать еще с полчаса, — попросил Якобсон. — Митинг надо провести. Пусть знают люди, что вы идете фашистов бить.

Просьба секретаря укома несколько озадачила Фиронова. Он совершенно не знал эстонского языка и не мог говорить.

— Я сам буду держать речь, — догадался Якобсон. — А люди Хаапсалу должны видеть весь ваш отряд.

Через пять минут вокруг секретаря укома, взобравшегося на бруствер окопа, собрались человек четыреста. Напротив них, на обочине дороги, стояли моонзундцы. После выступления секретаря укома раздались аплодисменты, послышались одобрительные голоса.

— Два слова, товарищ майор. Скажите, — попросил Якобсон. — Я переведу.

Фиронов откашлялся, поднялся на бруствер.

— Товарищи! У нас с вами одна-единственная задача — освободить нашу священную землю от фашистских захватчиков. Пусть немцы заняли часть нашей территории, пусть. Но мы разобьем их и выгоним из нашей Советской страны вон! Наше дело правое! Мы с вами, товарищи, победим!

Десантный отряд зашагал по дороге на север. Фиронов видел: многие женщины плакали.

В семи километрах севернее Хаапсалу отряд сделал привал. Столяров на грузовой машине выслал вперед разведку. Он доложил свой план движения к станции Паливере.

— Главное — соблюдать маскировку. Только бы немецкие самолеты не заметили нас.

Фиронов одобрил план командира батальона. Когда в штабе Северного укрепленного сектора встал вопрос, какой из двух имеющихся на Хиуме стрелковых батальонов послать на материк, он настоял на батальоне Столярова. Майор воевал еще в гражданскую войну и имел, как никто другой в СУСе, богатый боевой опыт.

Из разведки вернулась грузовая автомашина. Борта и кабина ее были изрешечены пулями. В кузове лежали два убитых красноармейца.

— В деревне Таэбле немцы! — доложил командир разведки. — Встретили нас сильным огнем.

— А вы, наверное, хотели деревню штурмом взять! — сердито сказал Столяров, показывая на пробитую кабину. — Ваша задача выяснить, есть ли там немцы, а не вступать в бой!

Он приказал Хапчаносову произвести артобстрел Таэбле. Вскоре послышались гулкие раскаты — батарея открыла огонь. Моонзундцы двинулись в наступление, но немцы из деревни бежали.

В этот же день разведка обнаружила их в деревне Мартна, находящейся в шести километрах от станции Паливере. Столяров решил ночью послать вперед 3-ю стрелковую роту лейтенанта Боданина с приказом уничтожать небольшие группы немцев, которые будут встречаться на пути. Имея в авангарде роту, десантный отряд мог без особого опасения продвигаться по дороге к Паливере.

К рассвету 3-я рота скрытно подошла к деревне Мартна. Боданин выслал вперед дозорных. Он рассчитывал, что немцы оставят деревню и отойдут к Паливере, где дадут отряду решающий бой. И вдруг в утренней тишине раздался одиночный выстрел. Боданин насторожился, но выстрелов больше не повторялось. Он взял с собой троих красноармейцев и вышел на опушку леса. Увидел на поляне, возле обочины дороги, корчившегося в предсмертных судорогах дозорного Федорова. Боданин подбежал к раненому красноармейцу, приподнял его с земли. Встретил умоляющий взгляд чистых, по-весеннему голубых глаз дозорного.

— Неужели я умру, товарищ лейтенант?..

Боданин почувствовал спазмы в горле. Ему было жаль красноармейца. Он хотел сказать, что его спасут в госпитале врачи, но с противоположной стороны поляны послышалась новая короткая очередь. Фуражка слетела с его головы. Машинально поднял фуражку, увидел выше звездочки след от пули. Поглядел на дозорного, Федоров уже не дышал. Боданин быстро вернулся в лес, где его ждал политрук роты младший политрук Трубин.

— Меченный теперь фашистами, — снял Боданин фуражку и показал дырочку от пули Трубину. — Двух сантиметров не хватило, — рассмеялся он. — Плохие у немцев снайперы.

Трубин укоризненно покачал головой:

— Рискуешь ты, Михаил. Какая польза от такой глупой смерти?

— Ничего, я этого снайпера подсеку, — со злостью сказал Боданин. — За Федорова… За мной, товарищи! — И он повел группу по лесу в обход поляны. Вот и то место, откуда, по его расчетам, велась стрельба.