Он не захотел употребить вместо слова "ответственные" термин "правители" - в соответствии с классификацией его новой книги, так как считал это несвоевременным; данный термин мог вызвать новую - ненужную - дискуссию.
ТРЕТИЙ ждал, что Ямато, как уже не раз бывало, заявит для начала, что лишь ученый вправе решать дальнейшую судьбу своего открытия.
Ямато сказал: "Я все уничтожил". Он легонько постучал указательным пальцем себе по лбу. "И здесь тоже". Он улыбнулся странной - угрюмой и одновременно довольной - улыбкой.
Биолог тотчас же был подвергнут медицинскому обследованию, которое показало, что он говорил правду: он на самом деле стер свою память. Ямато был передан тому же специалисту по мозгу, который, конечно по неведению, помог ему нарушить контракт. В течение месяца удалось впрыснуть ему новую, в научном отношении еще более обширную память, не содержавшую, однако, формулу, которая устраняла инстинкт самосохранения, ведь эта формула существовала только в уничтоженных биологом записях и в его стертой памяти. ТРЕТИЙ отдал специальное распоряжение строго проследить за тем, чтобы при восстановлении памяти в нее не были снова включены рудиментарные социальные и нравственные моменты. Теперь это был лишь вопрос времени, и, вероятно, очень короткого времени, пока новый Ямато во второй раз выведет уничтоженную им формулу.
В других отделах ТРЕТЬЕГО также проинформировали о том, как идут исследования: наряду с достигнутыми успехами были допущены и весьма досадные промахи. В одном отделе удалось создать вирус, который оказывал парализующее действие на работу конечностей человека, или, точнее сказать, в сто раз замедлял их деятельность. Этому открытию ТРЕТИЙ придавал огромное значение, особенно после того, как убедился, что новый вирус и распространяется и подвергается уничтожению быстро и легко. ТРЕТИЙ распорядился поместить вирус в потенциально необходимом количестве в "Арсенале" - подвалах Омеги Дельты.
На фоне этих успехов особенно бросалось в глаза то жалкое положение, в котором все еще находился Второй отдел. На пути создания идеально функционирующей искусственной плаценты постоянно возникали трудности, которые никак нельзя было предугадать заранее. Число эмбрионов, достигавших созревания, колебалось от двух до семнадцати процентов - при этом никак не удавалось выяснить причину столь резких колебаний, - остальные погибали не позднее шести-восьми недель. Только один эмбрион созрел полностью и нормально развивался до своего "рождения" на двести семьдесят пятый день после его имплантации в искусственную плаценту. Яйцо было взято от мисс Уорлд, завоевавшей на всемирном конкурсе титул королевы красоты пять лет назад, а семя принадлежало Лоренцо Чебалло. Для зарождавшегося существа был выбран мужской пол, с этой целью в яйцо и семя были с большой осторожностью введены соответствующие гены.
Как можно было судить по прошествии трех лет, эксперимент в основном удался: первое созданное таким образом существо было, с одной стороны, невероятно уродливо, с другой стороны, обладало очень низкими интеллектуальными показателями, то есть возникло нечто обратное тому, что могло бы образоваться естественным путем.
Это существо, названное Адам 1, содержалось на верхнем этаже Омеги Дельты, в среде, чрезвычайно способствующей развитию интеллекта, чтобы проверить, насколько оно невосприимчиво к подобным влияниям. Надеялись, что воздействие на его интеллект будет минимально. Само собой разумеется, создание уродливых и лишенных интеллекта младенцев не было конечной целью экспериментов, проводимых во Втором отделе, скорее наоборот, однако эти результаты, столь противоположные естественным, позволяли лучше всего определить, в какой мере решена проблема отбора желаемых качеств, так как все возможные изменения прослеживались в данном случае наиболее отчетливо. Однако, каким бы легким ни казалось решение этой части программы, предпосылки для решения всей программы в целом отсутствовали, пока не была создана идеально функционирующая плацента.
ТРЕТИЙ - в качестве Ф. И. Каминга - был особенно заинтересован в исследованиях, проводимых этим отделом: у него не было детей. Это было его уязвимое место, его болевая точка: с одной стороны, в своих выступлениях он много раз заявлял, что люди Запада никогда не станут рисковать всем ради идеи, они неспособны на это потому, что у них перед глазами всегда будут стоять их дети, забота о потомстве заставляет их идти на один сомнительный компромисс за другим и жертвовать будущим из-за животной любви к детям.
С другой стороны, у него было почти маниакальное желание самому иметь ребенка. Это болезненное раздвоение было только кажущимся, потому что на самом деле для Каминга был важен не ребенок сам по себе, он хотел сбросить с себя впившееся в него, как стрела, проклятие, над которым он когда-то посмеялся. Если бы у него был ребенок, то проклятие оказалось бы просто ерундой и такой же ерундой оказались бы все проклятия на свете. А проклинали его много раз, и Каминг - или ТРЕТИЙ, тут он был неразделим, - не мог смеяться над этим до тех пор, пока с него не было снято проклятие того старика, образ которого никак не стирался из памяти Каминга. У старика была белая борода, и он пришел из деревни на наши позиции вместе с толпой женщин и детей. Они пели: господи, помилуй, и требовали, чтобы мои солдаты сдали деревню врагу: война проиграна, будьте милосердны к живым, если вам не жаль мертвых. Они вцепились в солдат и стали вырывать у них оружие. Убивать белобородого не имело никакого смысла, поэтому я застрелил его внука, которому было лет двенадцать. Бунт был подавлен, и мы защищали деревню до тех пор, пока не получили приказа об отступлении.
То, что мне пришлось убить мальчика, который, как выяснилось, вовсе не был внуком старика, было самым тяжким из всего, что мне было предначертано. А будь у меня одно из кукурузных зерен, приготовленных Ямато, мне не пришлось бы этого сделать. Старик с белой бородой стоял у края дороги и, подняв костлявый кулак, проклинал меня: "Будь проклято твое семя! Да не родит тебе сына чрево женщины!"
Каминг, который тогда носил другое, обычное и давно забытое имя, засмеялся в ответ на эти слова, и, будь время, он с ходу сделал бы ребенка первой попавшейся девке. Однако, когда для этого нашлось время и представилась возможность, оказалось, что проклятье старика так глубоко проникло в его плоть, что парализовало ее. Ни один врач и ни один священник, изгоняющий дьявола, не мог помочь ему, так что под конец он попытался исцелиться в постели самого дорогого борделя его родного города, богатого подобными заведениями. Но и это место пришлось ему покинуть неисцеленным, его жестоко высмеяли: иди в монастырь, толстячок, ты просто старый мерин.
Эти обидные слова еще звучали в его ушах, когда он произносил с трибуны свою речь, получившую впоследствии известность, как речь в духе Катилины: Мы не позволим себя околдовать, мы не боимся проклятий, мы никогда не сдадимся, и то, что сейчас бессильно лежит, тут он оговорился и сказал: висит, - восстанет вновь во всей своей силе и блеске. И мы еще посмотрим, кто кого вздернет на древе истории, не мы будем висеть на нем с прикушенными языками.
Но ему не удалось победить зародившийся в нем с тех пор страх, ведь смысл жизни для него теперь был лишь в самосохранении, а не в продолжении рода, с годами этот страх становился все глубже и превратился в комплекс, в котором его импотентность стала общим бессилием: бездетный Каминг заразил ТРЕТЬЕГО глубоко пессимистическим взглядом на будущее.
Никто не замечал, что его все чаще и чаще мучили мрачные мысли, похожие на приступы боли, при которых человек сначала терпит, потом заглушает боль таблетками, а в конце концов ему не помогает даже морфий.
Приступы пессимизма, одолевавшие ТРЕТЬЕГО, достигли уже второй фазы, но он все-таки не мог принимать таблетки, потому что должен был - прямо или косвенно - получить их от Чебалло, который из-за своих знаний казался ему фигурой опасной и даже зловещей. Вместо этого ТРЕТИЙ прятался в своем замке в горах, где никто не мог нарушить его уединения и где на консоли стояла деревянная раскрашенная фигурка мадонны - молодая, очень красивая беременная женщина, с детской улыбкой сложившая руки на животе. Не достигавшая и трех пядей в вышину фигурка, источенная древесным червем, служила ему фетишем, она охраняла его от кошмара, посетившего его в первый раз во сне и с тех пор прочно поселившегося в его подсознании: он выходил из лифта в Омеге Дельте и шел по длинному коридору, в который слева и справа вливались другие коридоры. Никого не было видно, и ничего не было слышно, только где-то очень медленно капала вода из крана. Это напоминало звук маятника старинных башенных часов. ТРЕТИЙ шел по пустому коридору и отсчитывал капающее время, звук становился громче и громче, и, когда все вокруг наполнялось страшным звоном, в одном из боковых коридоров вдруг возникал Лоренцо Чебалло, руки у него были спрятаны за спиной. ТРЕТИЙ знал, что Чебалло держал в руках что-то страшное, он кричал: убирайся, исчезни, но из его широко раскрытого рта не вырывалось ни единого звука, все заглушал звон. ТРЕТИЙ хотел бежать, но срабатывал магнетизм Омеги Дельты, и он не мог сделать ни шагу. А Чебалло приближался, он вынимал обе руки из-за спины: в правой оказывалась сумка с инструментами, какую обычно носят механики, а в левой - целая пригоршня крошечных металлических деталей.