Все умолкло. Рыцарь проснулся под впечатлением виденного им сна и воскликнул, протянув руку к небу:

— Святой Олаф! я чувствую в себе силу и мощь исполнить твое предсказание. Осененный твоим святым знамением, я готов вступить в бой с сильным и мощным неприятелем, погружаясь в огонь, плавая и покоряя морские стихии, восходя на высокие горы, куда орел один дерзал подыматься.

Видя, что солнце уже высоко выкатилось на горизонте, он удивился, что спал так долго, и, вспомнив о своем сне, перекрестился, мысленно прося покровительства высокочтимого святого в предстоящем сражении. Затем рыцарь покинул берег моря и отправился в свой замок, где пожелал сделать смотр своим войскам перед выходом в поход.

Когда он завтракал с своим капелланом, последний спросил: поедут ли с ним в сражение пажи?

— Пусть едут в моей свите, — ответил рыцарь, — их нужно приучать к этим зрелищам.

— Завтра мы выступим в поход, — сообщил Альберт Генриху. — Я слышал, что моя сестра находится в деревне Борнговед, где мы родились. Там я жил ребенком; а увижу старого монаха, отца Хрисанфа, который свез меня в детстве в этот замок.

— А лютню я непременно возьму с собою, — продолжал Альберт, собираясь в поход, — я ни одного дня не могу жить без нее.

— Оставь ее здесь, — возразил Генрих. — Куда же ты ее денешь?

— Нет, ни за что! я ее привяжу к седлу.

— И кому ты там будешь петь?

— Самому себе, а может быть и королю.

— А для меня ты петь не хочешь? — спросил Генрих. — Я нахожу, что у тебя прекрасный голос, да, кстати, ты поэт, умеешь сочинять стихи; я думаю, из тебя выйдет со временем прекрасный мейстерзингер. Но все это хорошо дома, не на войне. Впрочем, делай, как хочешь, а теперь пойдем собираться в поход. Завтра с зарей мы отсюда выедем.

Оба мальчика побежали в свои комнаты, где шла большая суета. Каждый приготовлял свою военную амуницию и чистил оружие.

На другой день на заре dominus Эйлард стоял в часовне, где капеллан замка читал мессу. Рыцарь был во всем военном вооружении: шлем покрывал его голову, на нем была надета черная броня, рука его покоилась на мече. Он внимательно слушал молитвы, читаемые священником, и задумчиво смотрел на старого капеллана. Неподвижно стоя перед алтарем, он походил теперь на одного из своих предков, стоящих в галерее замка.

По окончании мессы священник благословил рыцаря и дал ему поцеловать крест, и вдруг неподвижная фигура пошла, бряцая своей тяжелой броней. Другие рыцари и пажи последовали за ним.

Выйдя из своего замка, он крикнул своей свите: «На лошадей!» И все дружно, в одно мгновение, очутились в седлах.

Трубы, рога и литавры прозвучали, и предводитель со свитой пажей выехал из замка на большую дорогу.

Чрез несколько дней войско рыцаря dominus Эйларда соединилось в Голштинии с королевским войском; они пришли в деревню Борнговед за два дня до праздника Марии Магдалины и остановились на берегу ручья.

Там все поселяне ожидали войско. Все вышли из своих жилищ. Рингильда, надеясь увидеть своего брата, приискала себе место на высоком холме близь дороги.

Она надела свое праздничное одеяние. Голубой бархатный спенсер, затканный серебром, и голубая шерстяная юбка плотно облегали ее стан. Она смотрела на воинов, проезжавших мимо нее перед сражением.

Когда рыцарь dominus Эйлард поравнялся с холмом, на котором стояла Рингильда, он пристально взглянул на нее и побледнел. Казалось, что вся кровь прихлынула ему к сердцу. Что-то необыкновенно близкое, сродное сказалось ей в проницательном взгляде этого героя, так спокойно приближавшегося в полю сражения, как будто он входил в храм для прославления Бога.

Альберт, ехавший сзади его и узнавший сестру, подъехал к Рингильде и сказал ей:

— Здравствуй, Рингидьда! Неужели ты меня не узнаешь? или не рада меня видеть?

— Мой милый брат Альберт! — воскликнула Рингидьда, — прости, но мой взор был ослеплен светилом, только что сиявшим близь меня. Я не знала, что ты так близко за ним следуешь!

Протянув ему руку, девушка крепко сжала его руку в своей.

— Как только будешь свободен, приходи к Эльзе! — радостно воскликнула Рингидьда.

Мальчик, кивнув ей головой, проехал дальше, а она снова впала в раздумье.

Когда началось сражение, Рингидьда недвижимо стояла на холме и молилась, сама того не сознавая, за жизнь прекрасного незнакомца, чрез которого проник в ее душу спет, теплота, радость и счастие. Он прекрасен, как архангел Божий, лик его светел и ясен, как лики святых. Рингильда перебирала свои четки, шепча молитву и прося Бога, чтобы это сражение пришло бы скорее к концу и чтобы смерть пощадила войско короля и рыцаря, за которого она так горячо молилась.

«Его я должна спасти, — шептало сердце Рингильде. — Я знаю, что это мой рок, моя судьба. Я умру не ропща, лишь бы он жил!»

Яркое солнце освещало горизонт, ветер развевал знамена, раздавались звуки труб, лошади ржали, толпа солдат шумела. Старый король стоял со своим войском на берегу ручья. Герцог Оттон фон Люнебург находился на левом крыле, на правом молодой герцог Эрих.

По ту сторону ручья расположилось неприятельское войско. В центре, против старого короля, помещались Бременцы, на левом крыле герцог Альберт Саксонский, на правом граф Генрих Шверинский и Любекский бургомистр.

Отец Хрисанф, стоящий за Рингильдой с крестом в руках, подошел к ней и указал ей на кавалькаду, которая ехала по ту сторону зеленой поляны, на которой находился его монастырь. Это были женщины, ехавшие верхом, в длинных черных платьях. За ними следовал один рыцарь.

— Кто это? — спросила монаха молодая девушка.

— Неужели ты не узнаешь герцогиню, канониссу Кунигунду и графиню Галланд? Видишь, и граф Галланд их сопровождает.

— Боже милостивый! куда это они едут?

— В наш монастырь. Смотри, за ними обоз: они везут лекарства для раненых. Мне нужно идти в монастырь, чтобы их принять, — продолжал монах, — но надеюсь скоро опять вернусь сюда.

— А где же архиепископ? — спросила Рингильда.

— Разве ты его не видишь? Вон он так стоит в толпе в своей белой митре. Пойдем лучше домой, дитя, — сказал монах молодой девушке. — Ты готовишь себе тяжелое зрелище.

— Нет, я останусь здесь. Войско меня защищает, и я стою здесь вне опасности.

Архиепископ подал знак к сражению. Облако пыли закрыло от глаз Рингильды оба войска: только слышно было бряцание оружия и крики победы или поражения. У большого монастырского окна стояла герцогиня с двумя монахинями.

— Я больше ничего не вижу, — говорила герцогиня, перебирая четки. — Молитесь Св. Олафу! — сказала она, обращаясь к женщинам, стоящим за нею. — Святой Олаф! спаси наше войско, — молилась она.

— Но что это там происходит? — воскликнула герцогиня снова. — Предатели, предатели! — Смотрите, в войске короля один бросается на другого, и наши воины сражаются друг против друга.

Отец Хрисанф, стоящий в рефекториуме за герцогиней, сказал ей:

— Это, должно быть, дитмарцы. Они были в центре за королем. Я видел, как они повернули свои щиты остриями кверху. Это должно быть был условный знак из измены королю, который сейчас же поняли в неприятельском войске.

— Боже милосердый! Они убивают своих!.. Молю тебя, святой Олаф, прекрати эту резню!

Вспомнив, что рыцарь dominus Эйлард находился в центре войска со старым королем, что ее брат был также близко и что они, наверное, погибнут, герцогиня лишилась чувств и, как сноп, повалилась на землю. Монахи подняли и понесли ее в лазарет, где канонисса Кунигунда начала приводить ее в чувство.

Отец Хрисанф, вспомнив о Рингильде, вышел из монастыря и бросился в толпу. Он вспомнил, что оставил Рингильду на холме среди народа и очень о ней беспокоился.

Резня в войске продолжалась. Тысяча двести датчан, славные ратники рыцаря dominus Эйларда, пали на поле сражения. Неприятельское войско окружило короля. Все предвещало гибель его, и никто, казалось, более не мог его спасти. Вдруг Рингильда издали увидела всадника на вороном коне, влетевшего в неприятельское войско.