— Я знаю, ты не хочешь моей заботы, но…

— Не хочу. Но я хочу трахаться. Ты, и хороший детектив можете продолжать вашу любовную фиесту, но после того, как закончатся презервативы, я застегну штаны и найду дверь.

Она знала, что так и будет, от одного взгляда на его лицо. Девушка смотрела в его синие глаза, так похожие на скандинавские озера и видела, что он не был раздраженным, равнодушным или обиженным. Глубоко в его глазах был скрыт страх.

Бренне пришлось прикусить губу, чтобы не броситься утешать его. Он был не в том состоянии, чтобы услышать ее сейчас. Потребуется время, чтобы развить доверие. Забота и время — она запнулась на этой мысли. Времени  как раз и не хватало. Пять дней —  это все, что у них есть. Если Торн, конечно, продержится так долго.

Почему эта победа над ним имела значение, она не знала. Технически, она должна сесть на самолет и вернуться домой через несколько дней. К ее жизни, такой, какой она была раньше в Мюнстере. Ее ждала работа официанткой. Правда, Бренна ненавидела ее и получала копейки...

Девушка вздохнула. Тетка и кузены были ее единственными родственниками, не считая Кертиса. Оставить их... не было большой проблемой. Она жила с ними с детства, но так и не стала частью их семьи. Независимо от того, как они пытались приобщить ее к своему дружному клану, она всегда знала, что не одна из них. Посягательница. Нахлебница. Чем старше она становилась, тем острее это осознавала.

Прошлое Рождество было ужасным. Ее тетя, светящаяся  от  троих ее женатых сыновей и двух их беременных жен, была раем и адом. Она была счастлива за Джоша, Брайана и Билли. Они прекрасные парни, заслуживающие всего самого лучшего. Но каждый раз, когда собиралась вся семья, это словно подчеркивало ее ущербность. Это была непроизвольная, запоздала мысль, и эта реальность забила очередной гвоздь в крышку ее гроба.

К чему в действительности она хотела бы вернуться? Ни к ее поверхностным дружеским отношениям. Ни в ее ветхую квартиру. Ни к чему.

Неужели она осмелится превратить этот вынужденный роман с Кэмом и Торном во что-то большее? Хороший вопрос. Лучше него только тот, насколько несчастной она будет, если не попытается и просто вернется в свою никчемную жизнь, постоянно думая «а что, если»?

Но что, если Торна не сломить? Что, если его сердце было слишком уязвлено его собственными терзаниями? Это возможно. Он был больше напуган своей эмоциональностью, чем головорезами с пушками сегодня утром. Может быть, умнее остаться только с Кэмом. Когда дело дошло до вопросов сердечных, они с Кэмом оказались на одной волне.

Но без Торна это будет уже не то. Она, наверное, свихнулась, раз замышляет вступить в отношения с двумя мужчинами. Это всегда будет тяжело. Тетя и кузены ее не одобрят. Плевать. Интуиция говорит, что Бренна будет счастлива.

Сначала она должна преодолеть страх Торна.

Ее тетя всегда говорила, что путь к сердцу мужчины лежит либо через его желудок, либо через член. На кухне она великолепна, осталось обрести уверенность в спальне. Торн собирается сопротивляться, посмотрим, насколько сильно.

Самое время придумывать план.

Глава 9

Сглотнув, Бренна подняла подбородок, бросила на него гордый взгляд и повернулась к Кэмерону, стоящему рядом.

— Я приму душ, если ты не против.

Торн подавил желание поморщиться, когда Кэм послал ему злобный взгляд, а затем нежно и заботливо дотронулся до ее плеча.

— Конечно. Полотенца сложены напротив. Там куча шампуней и кусков мыла. Если понадобится, лосьон находится под раковиной. Как говорит народ моего отца:‘Mi casa es su casa.’ (Прим. переводчика: "Мой дом — твой дом").

— Спасибо. Я буду чувствовать себя как дома. Временно. Я не хочу навязываться надолго.

Кэм открыл было рот, чтобы опровергнуть ее слова, но Бренна уже ушла, плечи ее были уныло опущены, длинные волосы слегка касались поясницы.

Как только за ней с мягким щелчком закрылась дверь, Кэм повернулся к Торну с взглядом, который мог бы плавить алмазы. Так значит, у уравновешенного детектива есть характер. Самое время узнать, что... Ай, дьявольщина. Не имеет значения, что скажет Кэм. Торн не сможет почувствовать себя еще хуже, чем сейчас.

— Не говори это, — предупредил он Кэма.

— Ох, я собираюсь не только сказать, но и вырезать это у тебя на лбу. Ты сам себя слышал? «Я хочу трахаться. Ты и хороший детектив можете продолжать свой праздник любви, но как только презервативы закончатся, я застегну штаны и найду дверь», — голос Кэма сочился сарказмом. — Ты не смог бы заставить ее почувствовать себя еще большей шлюхой. Она провела всю свою сознательную жизнь, решая проблему, созданную Кертисом, потому что ей было больно, и она боялась отказа, а потом ты объявляешь, что собираешься бросить ее самым грубым из всех возможных способов. Она всего лишь говорит, что заботится о тебе, а ты оскорбляешь ее и говоришь, что она просто временная секс-игрушка, — Кэм отошел назад. — Нереальный мудак. Просто нереальный.

— С этого момента я буду заботиться о ней, — продолжил Кэм. — Я позвоню тебе, когда мы найдем Кертиса. Ты заберешь его, получишь свои деньги и вернешься к возможности спать с разными женщинами каждую ночь, пока не станешь для этого слишком старым или не подхватишь какую-нибудь болезнь. Так или иначе, ты сдохнешь в одиночестве — это то, чего ты хочешь. Угадай что? Я собираюсь тебе помочь. Проваливай на хрен.

Детектив повернулся, чтобы уйти.

Ошеломленный и молчаливый Торн смотрел в след. Кэм всегда был отзывчивым и добродушным. Торн знал, что он нервничал и вел себя, как ублюдок. Но он делал это не намеренно. Обычно он не стремился оскорбить кого-то. Но когда это случалось... Что ж, он действительно не знал, что с этим делать, и еще меньше, как это продемонстрировать. Или еще хуже, как это обсуждать.

Попытки проанализировать свои чувства с наркоманом, который подсел на крэк, отцом — наркодилером или отсутствующим братом не научили его особой чувствительности.

На самом деле Бренна имела значение. Большее, чем он мог бы признать. Признание этого дало бы ей возможность навредить ему, он любил экспериментировать, но это не распространялось на боль. Мысль оставить ее с Кэмом и никогда не увидеть снова была такой же приятной, как и попытка зажать яйца в тиски.

— Подожди, — прохрипел он. — Я... Я что?

Кэм повернулся, а Торн все еще не знал, что сказать.

— Говори, — потребовал Кэм.

Но Торн не мог. Он сглотнул и начал подыскивать слова в неожиданно пустой голове.

— Ты хочешь остаться?

Торн нахмурился вопреки пульсирующей боли и кивнул.

Боже, Кэм и его мысли мог читать? Он ненавидел эти чертовы чувства... неполноценности и закрытости. Кэм продолжал смотреть на него, как будто он был ничтожеством, черт подери. Ему было некомфортно в своей собственной чертовой коже.

С рыком Торн повернулся и ударил кулаком в ближайшую дверь. Ему было адски больно, и он потряс рукой. Но боль внутри него была еще хуже.

— Ты сломал мою дверь, но похрен. Починишь. Но если останешься и разобьешь ей сердце, я оторву тебе яйца.

Торн глубоко вздохнул. Еще раз. Внутри него был зверь... очень злой, не дремлющий и растущий. Он облажался и знал это. Чего он не знал, так это то, как теперь исправить все. И это бесило его.

— Я не хочу разбивать ей сердце, черт подери. Я... Она начала говорить о чувствах и прочем дерьме. Какая-то часть меня была счастлива, понимаешь. Другая же… просто... Ах, черт. Я запаниковал. Я дал ей мой стандартный ответ, когда какая-либо женщина посылает мне "я хочу монограммные полотенца" взгляд. Правда..., — он шаркнул ногой, сделал глубокий вдох и пошел ва-банк: — Я могу быть с вами двумя дольше. Я хочу. Но я плох в отношениях.

— Люди становятся ближе, и тебе становится страшно, что, возможно, придется позволить кому-то увидеть настоящего себя, стать надежным для кого-то. Что тебе придется отдать кому-то себя, — глаза Кэма сузились. — Ты боишься настоящей близости.