— Иной раз такое накатит, что впору топиться, — продолжал Зеленый френч, взяв с тарелки Ладо кусок хлеба.

Мрачное лицо Ладо посветлело.

— А ты ведь уже топился однажды.

— Я? — удивился пьяный.

— Сначала бросился в воду, а потом пожалел себя и стал кричать: помогите…

— Нет… Я не кричал… Совестью клянусь, рта не раскрывал…

Рыбак улыбнулся. Взял со стола тарелку с остатками хлеба и сыра и поставил перед собакой, притихшей у его ног.

— Ешь, псина! — погладил он овчарку по голове.

Она мигом вылизала тарелку.

— А ты помнишь того человека, который тебя спас? — спросил Ладо.

— Конечно… как же, — ответил Зеленый френч и, пошатываясь, побрел к стойке с полным стаканом в руке.

Рыбак выпрямился, стоя осушил свой стакан и пошел к выходу.

— Потом рассчитаемся, Антон! — крикнул он, открывая дверь.

— Как знаешь, Ладо-джан!

— Идем, пес… Идем!

Вечерняя прохлада приятно овевала разгоряченный лоб. Засунув руки в карманы, Ладо вошел в свой двор, овчарка покорно следовала за ним.

Колесо мельницы скрипело, как обычно, поднятые им водяные брызги сверкали в лунном свете.

Рыбак растянулся на перевернутой лодке и устремил глаза в небо. Прислушался к знакомому плеску воды: так плещет река только ночью, когда все вокруг умолкает. Ладо резко поднялся и стал смотреть на воду. От быстрого течения кружилась голова — он только сейчас ощутил воздействие водки. Обнял ствол липы, прислонился к нему плечом.

Там, где тень мельницы падала на реку, вода была темной и таинственной. Тень была мягкой и гибкой, как хорошо выделанная кожа, она колебалась, морщилась, то вспучивалась, то прогибалась. Упругие волны скользили под этой кожей, скользили бесконечно. Хотелось дотянуться до воды рукой и сдернуть с реки покров тени, чтобы увидеть подлинное лицо волн.

Ладо распахнул ворот и подставил разгоряченную грудь речному ветерку. Вскоре ему стало холодно. Он снова застегнул ворот и обернулся к собаке:

— Пошли, хватит бродить… Юлия не спит… Ждет нас. Идем, у Юлии тепло… У Юлии особое тепло.

Рыбак не заметил, как засуетилась при его появлении Мако. Балкон был залит лунным светом, и старуха то укрывалась за столбом, то, присев, подглядывала за ним в просвет между балясинами.

Рыбак и собака шли к дому.

Возле платана Ладо остановился и снова поглядел на Куру. В темноте ему показалось, что скрипнула дверь мельницы, послышался женский голос.

Ладо с балкона попытался разглядеть мельницу.

Дверь мельницы открылась и закрылась еще раз, видимо, кто-то выбежал наружу. Наконец на пороге показался сам Степанэ, облитый тусклым светом керосиновой лампы. Он нагнал удалявшуюся фигуру и попытался затащить ее обратно.

Ладо быстро сбежал по ступенькам и притаился у самого берега.

— Пусти! Пусти меня! — услышал он молящий голос женщины…

— Девушка, послушай, я хочу тебе что-то сказать…

— Отстань! В воду брошусь, клянусь матерью, утоплюсь!

— Да я же не убиваю тебя! Дай мне слово сказать.

Ладо не выдержал, перебежал висячий мостик и кинулся к Степанэ.

Перепуганная девушка при виде второго мужчины рухнула замертво. Степанэ закрыл за собой дверь, и мельница снова погрузилась во тьму.

— Чего тебе, зачем пожаловал?

— Услышал голоса и пришел.

— Я тебя не звал.

— И я не к тебе пришел.

— Ладо!

— Жалко девушку, отпусти, пусть идет своей дорогой…

— Я ведь обидеться могу, Ладо.

— Вставай… — Ладо наклонился и помог девушке встать. — Что тебе тут понадобилось?.. Тоже, видать, не ангел небесный.

— Ты пьян, что с тобой говорить! — презрительно бросил Степанэ.

Девушка с опаской ступила на мостик.

В глухом бормотании мельницы четко выделялся стук порхлицы. Река грудью касалась острых носов лодок… Вода журчала, плескалась… Мельничное колесо с силой вращалось, шлепало по воде.

Мостик плавно раскачивался, и удлиненная тень рыбака трепетала на кирпичной стене, врезавшейся в реку.

Собака скулила и лаяла на берегу.

— Испугалась, псина! — Ступив на берег, приласкал Ладо собаку. — Не бойся!

Рыбак вышел на середину двора, отвернул кран и подставил под ледяную струю пылающий лоб. Потом он выпрямился, отряхнулся, открыл глаза и застыл в удивлении: девушка стояла у лестницы Мако и, похоже, никуда не собиралась уходить.

— Ты еще здесь?

— А куда мне идти?

— Туда, откуда пришла.

Девушка промолчала.

— Как тебя зовут?

— Тасо.

— Что ты тут делаешь?

— Мако привела с базара.

— А как ты на базаре оказалась?

— С соседями из деревни приехала.

— Родители у тебя есть?

— Нет.

— Зачем с Мако пошла?

— Она работу обещала, деньги…

— Не понравилась работа? — усмехнулся рыбак.

— Работу мне никто не дал… Этот человек дал поесть, вином напоил и… повалил на мешки.

— На мешки повалил?..

— Я испугалась и убежала…

— А тут теперь чего стоишь?

— Не знаю… Бабушка Мако не впускает.

— Идем, у меня переночуешь.

Ладо заметил, что девушка подозрительно на него взглянула и заколебалась.

— Идем… Не думай, я не шалопай какой-нибудь, у меня жена дома.

Ладо вытер мокрый лоб рукавом рубахи и, взяв Тасо за руку, повел ее к своему балкону. Одолев пять ступенек, они оказались перед узкой дверью. Ладо открыл дверь и заглянул в комнату. На столе тускло горела лампа. Юлия лежала в постели, тяжелые завитки ее волос рассыпались по подушке, руки белели на красном одеяле.

Рыбак на цыпочках подошел к столу и поднял фитиль. В комнате стало светлее, и веки спящей дрогнули. Ладо подошел к кровати. Юлия открыла свои большие черные глаза. В их глубине не было и тени упрека. Она смотрела на него широко раскрытыми глазами, смотрела — и больше ничего.

— Юлия…

Она еще шире раскрыла глаза.

— Юлия…

— Закрой дверь, холодно. — Юлия спрятала руки под одеяло и повернулась на другой бок.

— Постой, здесь девочка стоит, Юлия.

— Что за девочка?

— Тасо.

— Какая Тасо?

— Не знаю. Сказала, что зовут Тасо, — смешался Ладо.

— А ты взял и домой привел.

Юлия привстала.

От ее тела веяло теплом, и Ладо захотелось коснуться рукой ее теплого тела, погладить, приласкать. Он поглядел на свои грубые руки и сунул их в карманы, поглубже, словно прятал украденные вещи.

— Жалко ее, Юлия, ей некуда идти.

— А тебе до всех дело!

— Пусть переночует у нас, а утром идет куда хочет.

Юлия сунула ноги в шлепанцы, потянулась к лампе, прибавила огня.

— Делай, что хочешь…

— Заходи, Тасо… Заходи, говорю.

Тасо робко ступила в комнату; Юлия удивленно на нее уставилась, потом перевела взгляд на мужа.

Юлия почему-то представляла себе Тасо маленькой девочкой, а перед ней стояла зрелая красивая девушка. Светлые косы спускались от затылка до бедер, на бледном лице алели губы.

Ладо, впервые видевший Тасо при свете, тоже был поражен ее красотой.

— Юлия, ты же знаешь Степанэ… Он затащил ее на мельницу.

Юлия снова опустилась на кровать. Щеки ее порозовели, глаза сузились. Она так смотрела на девушку, словно оценивала ее красоту, свежесть. В ее глазах мелькнула мысль, чуждая ей раньше, ибо раньше она никогда не думала о тех годах, которые отделяли ее от возраста Тасо.

— И что же? — спросила она.

— Не подоспей я вовремя, погубил бы он девушку…

— Погубил бы?

— Да…

— Да, да… — повторила Юлия тем же тоном, каким произнес эти слова муж.

— Что же будем делать, Юлия?

— Что будем делать? — Юлия обвила руку мужа своей рукой и улыбнулась. — Поступай, как знаешь.

— Уложим ее здесь.

— А ты?

— Я лягу на балконе.

— Хорошо, Ладо.

Тасо покорно стояла в распахнутых дверях.

Наутро рыбак отвел девушку к Антону. Ему нужна была судомойка. А Степанэ даже не вспоминал ту ночь, во всяком случае, держался так, будто ничего не случилось.